Элианна, подарок бога

5.740 долларов за новый прилавок, кондиционер, кожаный итальянский диван для VIP-покупателей, стальной сейф, кассовый аппарат, а также холодильник и прочее кухонное оборудование для задней комнаты.

И еще пару сотен на телефон, темные шторы, красивую вывеску и, конечно, мезузу [18] у входной двери.

Но это так называемые «мелкие орграсходы». Потому что главные деньги — почти сто шестьдесят тысяч долларов! — Вера отдала Бостонской ювелирной фабрике за первую (и очень скромную) партию товара — обручальные кольца, кулоны, браслеты и прочую «ювелирку», которые, впрочем, она отбирала с такой дотошностью, что к концу дня старик Бронштейн, хозяин этой фабрики, хватался за сердце и жаловался Шехтеру, приехавшему с Верой:

18

Мезуза (ивр., букв. дверной косяк) — прикрепляемый к внешнему косяку двери в еврейском доме свиток пергамента из кожи ритуально чистого (кошерного) животного, содержащий часть текста молитвы Шма. Пергамент сворачивается и помещается в специальный футляр, в котором затем прикрепляется к дверному косяку жилого помещения еврейского дома.

— Вейз мир! Если бы я так выбирал жену, я бы остался девственником!

— Но это же не Тиффани, — заметила Вера, надевая себе на руку очередной золотой браслет.

— Детка, пожалуйста, не оскорбляйте меня, старика! Кто такой Тиффани по сравнению с Ароном Бронштейном? Он же делает ширпотреб! А здесь вы имеете уникальные вещи!

Тут нужно сказать, что ювелирные изделия Арона Бронштейна были действительно чудо как хороши! Особенно, когда Вера примеряла на себя эти сверкающие бриллиантами колье, платиновые с рубинами браслеты и дивные серьги из жемчужных лепестков. А примеряла она все с таким пристрастием, словно отбирала вещи не на продажу, а для самой себя.

— Ладно, — в конце дня сказал Марку старик Бронштейн, когда Вера вручила ему cashier check, банковский авторизованный чек, на сто пятьдесят тысяч долларов и еще восемь тысяч наличными. — Я вижу, она у тебя серьезная девочка. Если вы застрахуете свой магазин у моего сына, я вам открою кредит еще на сто тысяч.

— Двести, — тут же сказала Вера.

Старик пожевал губами и снял телефонную трубку:

— Стенли, зайди сюда. Нет, зайди сейчас, у меня хорошая клиентка. Что значит: ты занят с мадам Голд? Так теперь ты будешь занят с мисс Бриллиант!

Старик положил трубку и сокрушенно покачал головой:

— Не знаю, почему я это делаю? Мало того, что я даю Стенли клиентов, так я еще и вам даю кредит на сто пятьдесят тысяч! Но имейте в виду: мой сын застрахует весь ваш товар! На триста тысяч! Мистер Шехтер, можно вас на пару слов? — и, отведя Марка в сторону, спросил, кивнув на Веру, стоявшую в дальнем конце его ювелирного цеха: — Слушайте, скажите мне, как аид аиду, она у вас чистая?

— В каком смысле? — не понял Марк.

Старик подозрительно уставился на Марка:

— Ты еврей?

— Конечно. А что?

— Ну, так я тебя спрашиваю: твоя дочка чистая? Она не кинется под моего Стенли, как все эти американки?

— Нет, конечно!

— Это просто ужас! — пожаловался старик. — Ему скоро сорок лет, мне нужны внуки, а я не могу его женить. Эти гойки сами бросаются ему на шею и еще ниже! И даже еврейки! Ты думаешь, чем он там занят с мадам Голд? А?

Шехтер пожал плечами.

— Зато я знаю! — сказал старик. — В наше время было цорес иметь взрослую дочь, а теперь цорес иметь взрослого сына. Как я могу его женить, если они ему и так дают, без всякой хупы? Но вы получаете у меня кредит, потому что я вижу: она у тебя чистая девочка, — и старик снова снял телефонную трубку: — Алло, Стенли! Ты уже когда-нибудь кончишь с этой Голд?

* * *

Стенли оказался сорокалетним и действительно неотразимым исполином двухметрового роста, с накачанной грудью Лаокоона, развернутыми плечами микеланджеловского Давида и обволакивающим взглядом лучистых черных глаз Омара Шарифа. С таких исполинов древние греки лепили атлантов, а художники эпохи Возрождения писали библейских Мафусаилов, Самсонов, Зевсов и прочих богов. Было совершенно непонятно, как такой титан может быть страховым агентом.

И хотя Вера считала себя «железной леди», а всех мужчин — мерзавцами и сволочами, она с первой же секунды почувствовала, как его глаза вобрали ее всю в себя и опустили куда-то в гигантскую обжигающую печь, отчего внутри Веры всё беспомощно затрепетало и сжалось, как у цыпленка, которого несут к топору мясника. «Бежать!» — в панике подумала она, но вместо этого ощутила только безвольную ватность в ногах и какое-то непонятно откуда возникшее сладостное томление рабской покорности.

А он даже не усмехнулся ее испугу, он сказал:

— Я, конечно, могу застраховать товар на любую сумму, но только до той минуты, пока он находится здесь. А как только вы вынесете его на улицу, сумма страховки возрастет так, что у вас никаких денег не хватит.

— Как же быть? — спросил Марк.

— Очень просто, — объяснил Стенли. — Обычно с новыми клиентами мы делаем так. Я еду в Нью-Йорк, осматриваю средства охраны вашего магазина и сначала страхую его. Не беспокойтесь, это недорого. А потом мы страхуем товар, и для его перевозки вы нанимаете броневик компании Steel Defense Inc., с которой работает наше страховое агентство Total Insurance Inc. В этом случае мы застрахованы от любых происшествий.

«Кроме одного…» — обреченно подумала Вера.

* * *

Ночью в Нью-Йорке, лежа в своей опустевшей после смерти матери (и, конечно, съемной) квартире на 16-й Брайтон-стрит, Вера до трех утра ворочалась с боку на бок и клялась себе, что нет, она не бросится под этот паровоз и не уступит пожирающему взгляду этих черных глаз. Никогда! Ни за что! Все мужчины сволочи, начиная с ее отца, который, по словам матери, бросил ее, когда она была на четвертом месяце. А потому — нет! Никакого Стенли! Это сломает все ее планы и всю ее жизнь! На кой черт он ей нужен?

Ей вспомнилась сцена, которую она уже три года пытается и не может вытравить из своей памяти. Тогда, три года назад, она была с Лешей — своим единственным бойфрендом — в бронксовском зоопарке, и они оба, как и другие посетители, буквально застыли от шока перед вольером обезьян. Потому что там, за решеткой, огромный орангутанг, сидя на развесистом дереве, имел — тут иначе не скажешь — с десяток обезьян, которые визжали, орали и прыгали по веткам вокруг него. А он, не вставая с места, своими длинными лапами хватал одну из них, насаживал, как на шампур, на свой огромный малиновый пенис, несколько секунд — под крики остальных макак — шарнирно поднимал ее и опускал по этому орудию, после чего буквально отбрасывал в сторону, хватал следующую макаку, повторял с ней ту же процедуру и хватал новую…

— Вот это мужик! — восхищенно произнес Леша, и это стало концом их отношений — Вера впервые в жизни залепила мужчине пощечину. И ушла из зоопарка.

Теперь, душной брайтонской ночью, Вера, мечась по своей постели, говорила себе: а чем этот Стенли отличается от того орангутанга? Наверняка, такое же животное…

И, убедив себя в том, что «этого не будет, потому что этого не будет никогда!», успокоилась и уснула в четвертом часу утра.

Но и во сне ей снился огонь и какие-то раскаленные угли, по которым она шла босыми ногами.