Елизавета I
Шрифт:
На первый взгляд у Стюартов позиции были посильнее, ведь Маргарет Тюдор была старше всех по возрасту. В то же время первая в ряду претендентов по этой линии Мария Стюарт — шотландка, она и родилась не в Англии и уже поэтому не могла наследовать собственность в этой стране. Но даже если пренебречь этим, остаются препятствия в виде ее католического вероисповедания, а также того неопровержимого факта, что Генрих VIII исключил Стюартов из круга претендентов на трон.
Однако главная представительница Суффолков вместе с сыном-младенцем томилась в Тауэре. Екатерина Грей — протестантка, она родилась в Англии, она явно плодоносна — преимущества немалые. К тому же на ее стороне — завещание Генриха, далее — она рядом, под рукой, всего в шести часах речного путешествия от Хэмптон-Корта, в то время как Мария Стюарт в сотнях миль к
Возникала и кандидатура Генри Гастингса, графа Хантингдона; не принадлежа ни к Стюартам, ни к Суффолкам, он представлял семейство Йорков, ведущих свою родословную от Эдуарда III. Правда, в последних поколениях претензии этого семейства на английский трон становились все более зыбкими, и граф по своим личным качествам был далеко не тем человеком, чтобы всерьез воскресить их. С другой стороны, он женат на Екатерине Дадли, сестре сэра Роберта, и, по слухам, войска, которые по его приказу были подтянуты ко дворцу, могут стать в случае необходимости на сторону графа. Де Куадра считал, что и сама Елизавета, а также Сесил отдают ему предпочтение перед другими (хотя многое свидетельствовало об обратном) по той простой причине, что он мужчина. Но подобно Марии Стюарт Хантингдон не фигурировал в завещании Генриха; не в его пользу говорила и религиозная нетерпимость — он был не просто убежденным протестантом, а протестантом-фанатиком.
Час за часом в осаде нетерпеливо ожидающих новостей придворных заседали члены Совета, и напряжение неуклонно нарастало по мере того, как, напротив, силы королевы стремительно убывали. Одни призывали действовать прямо и решительно, то есть последовать воле короля Генриха и объявить наследницей престола Екатерину Грей. Другие, включая Дадли, Норфолка, старого вояку Пембрука и некоторых других прагматиков, отстаивали кандидатуру Хантингдона. Третьи предостерегали от слишком поспешных решений и настаивали на том, чтобы передать дело в ведение ведущих законников королевства, — предложение вообще-то разумное и ответственное, однако, как считали протестанты, отдающее тайным католическим душком. Эти самые ведущие законники — люди в конфессиональных вопросах консервативные и наверняка станут на сторону католика. А еще хуже, что пока они будут неспешно раздумывать да взвешивать все возможности, в страну могут вторгнуться войска иноземных католических держав — Франции или Испании.
Часы шли, ожесточенная полемика продолжалась. Из покоев королевы сообщили, что у ее величества несколько часов назад отнялся язык, а теперь она впала в бессознательное состояние. Уже неделю Елизавета горела в лихорадке. Наступил кризис. Двор угрюмо, но испытывая в то же время какое-то внутреннее возбуждение, готовился к траурной церемонии.
Но тут вдруг стало известно, что к королеве вернулось сознание, она проглотила ложечку варенья и уснула — судя по всему, нормальным, здоровым сном. Жар оставил ее. Когда же Елизавета проснулась (было это среди ночи), на руках и лице ее выступили красные пятна. Появился аппетит, и она немного поела, а к утру, хоть на лице и теле возникли отеки, а пятна раскраснелись еще больше, окрепла настолько, чтобы встретиться со своими пребывающими в нерешительности советниками.
Она призвала их к себе и поделилась собственным планом престолонаследия. Править страной будет ее любимый Дадли; королем он быть не может, но регентом вполне, точно так же как пятнадцать лет назад Эдуард Сеймур. Дадли следует присвоить высокий титул и обеспечить его ежегодной рентой в размере двадцати тысяч фунтов. Дабы это решение не дало пищу новым слухам, порочащим честь сэра Роберта, Елизавета торжественно поклялась, что тот никогда не был ее любовником.
«Хотя я люблю и всегда любила лорда Роберта, — передает де Куадра слова Елизаветы, — как перед Богом заверяю, что ничего неправедного между нами не было».
Затем, воспользовавшись улучшением своего состояния и находясь в полном сознании, Елизавета отдала устные распоряжения, как это принято делать на смертном одре. Придворные должны получить денежное вознаграждение, она поименно перечислила всех, указав в каждом случае ту или другую сумму. Тэмфорт, грум, охранявший вход в покои
Дадли, должен получить ежегодную ренту в пять тысяч фунтов. Особо Елизавета велела позаботиться о своем кузене Хансдоне.Никто из членов Совета и не подумал возражать; напротив, ее заверили, что все, включая и распоряжения касательно Дадли, будет неукоснительно исполнено.
Совершенно ясно было, что королева готовилась к смерти; с тем большим удивлением и облегчением члены Совета, да и весь двор, узнавали каждый день, что Елизавета, испытывая, правда, сильные боли, а особенно чесотку, пока держится, не желая подобно многим другим уступать страшной гостье с косой. Мэри Сидни тоже свалилась с оспой, но, как и королева, упорно боролась за жизнь.
29 октября Сесил сообщил членам Совета, что «жизнь Ее Величества вне опасности». Сейчас врачи борются с краснотой, и, пока все последствия оспы не будут устранены, королева не покажется на людях. Дадли и реже Норфолк были единственными членами Совета, которых допускали к королеве; если бы не настояния других, это был бы один Дадли.
Опасность миновала, но встряску двор да, конечно, и сама королева пережили изрядную. Даже Сесил, кажется, утратил свое обычное хладнокровие. Во время совещаний он «говорил возбужденно, часто перескакивая с предмета на предмет и теряя ход мысли», да и свое влияние, по крайней мере видимое, уступил Дадли и Норфолку.
Дадли-то уж точно выдвинулся на главные роли. К неформальному положению фаворита добавилось формальное членство в королевском Совете. Свои военные возможности и силу он продемонстрировал достаточно красноречиво; отныне всякий, кто покусится на трон, должен хорошенько подумать, памятуя о его шести тысячах солдат. Ну а главное, Елизавета выразила истинное отношение к нему в своей предсмертной воле. Она считает его самым достойным своим преемником; она завещает ему самое дорогое — свое королевство. Ее чувства к нему говорят не о случайном увлечении или даже страстной влюбленности (хотя только самые доверчивые могли поверить ее клятвам в том, что она невинна). Мудро ли, легкомысленно ли, но Елизавета явно продемонстрировала не влюбленность, а идущую от сердца любовь и полное доверие лорду Роберту.
Глава 19
К друзьям склонишься — сколь верны они!
Храни свой двор, свой рай земной храни.
Джеймс Мелвилл, посланец Марии Стюарт, дипломат опытный и хитроумный, появился в Лондоне в конце сентября 1564 года и остановился в доме неподалеку от Вестминстерского дворца. Мелвиллу было двадцать девять, большую часть жизни он провел за границей — сначала в качестве пажа при французском дворе, затем в Италии и других странах — габсбургских владениях. Это был светский человек, который, по расчетам королевы Марии, мог понравиться безупречно воспитанной, но не бывавшей при иностранных дворах Елизавете.
В последнее время отношения между двумя королевами заметно ухудшились. Более двух лет вынашивались планы личной встречи, но всякий раз что-то мешало, свидание откладывалось, когда, казалось бы, все уже было решено. А в самые последние месяцы брачные планы Марии привели к «внутреннему конфликту», который только усугубила последовавшая переписка. Миссия Мелвилла должна была снять возникшие недоразумения.
Примирение было тем более необходимо, что теперь Елизавета, казалось, готова был предпочесть Марию другим претендентам на английский престол и разработала сложный, можно даже сказать парадоксальный, план объявления ее официальной наследницей.
В центре его было замужество Марии — ее брак с Дадли. Идея казалась настолько поразительной, что, впервые узнав о ней в начале 1563 года, шотландский посол просто не принял ее всерьез. Однако же Елизавета ничуть не шутила. В секретном послании одному из своих агентов в Шотландии она сообщала, что кузину наверняка удивит имя человека, которого она видит ее мужем. Елизавета отсылает своего любовника бог весть куда, женит его на более молодой и, как принято было считать, более красивой, чем она, женщине, которая к тому же вынашивает тайные замыслы завладеть английским троном, — все это и впрямь могло показаться либо чистым безумием, либо мазохизмом. Но на самом деле за действиями Елизаветы стояла железная логика.