Елизавета I

Когда она наконец поправилась, ей было девятнадцать и она отчаянно хотела жить, жить полной жизнью — а для этого ей был открыт лишь один путь. Она хотела пережить свою сестру Марию и унаследовать после неё престол.

И она уже знала то, что глупенькая простушка Мария Тюдор сумела познать лишь ценой собственного счастья и преданности своего народа — в сердце государя не должно быть места любви.

— Госпожа!

Елизавета медленно обернулась. В дверях стояла её фрейлина Фрэнсис Холланд. В руках она держала свечу; колеблющееся на сильном сквозняке пламя освещало её взволнованное лицо.

— В чём дело? Я как раз собиралась позвонить и позвать тебя; камин почти догорел, и мне нужен свет.

— Госпожа, внизу, в Большом зале ждёт сэр Вильям Сесил. Он желает видеть вас по срочному делу.

— Сесил? — Тонкие брови Елизаветы удивлённо поползли вверх. Вильям Сесил был секретарём Марии Тюдор, но в то же время это был её добрый друг. В течение злосчастных последних шести лет, когда любящая старшая сестра превратилась в ревнивую государыню, видевшую в Елизавете соперницу в борьбе за трон, Сесил несколько раз тайком помогал ей советами.

— Могу я его просить, госпожа?

— Нет, пока я не смогу принять его подобающим образом, а не как нищенка: в нетопленной тёмной комнате!

Попроси его подождать, а сама прикажи подбросить в камин дров, принести свечей и горячего питья. И поспеши!

Двадцать минут спустя вошедший Сесил увидел Елизавету безмятежно восседающей за вышивкой в кресле с высокой спинкой у пылающего камина. Она подняла на него глаза: бледное лицо с тонкими чертами было совершенно бесстрастным.

— Какой приятный сюрприз, сэр Вильям. Простите, что не смогла принять вас сразу, но я не привыкла к посетителям. Я приказала подать горячего пунша. Ехать сюда из Лондона в такую погоду совсем невесело, и вы, должно быть, продрогли до костей.

— Вы очень любезны, ваше высочество.

Сесил был худощав, его волосы рано поседели; проведя едва ли не всю жизнь за письменным столом, он сутулился. Он выглядел старше своих тридцати восьми лет, с тихим, почти лишённым интонаций голосом; ничто в его внешности не говорило о том, что это один из немногих людей, ум которых позволил им сохранить свои должности как в царствование протестанта Эдуарда VI, так и при Марии, вновь ставшей ревностно насаждать католичество. Елизавета бросила взгляд на входную дверь. Она была закрыта, но принцесса знала: за ней шпионят.

— Насколько я понимаю, вы приехали с ведома королевы, сэр; прежде чем мы сможем продолжить наш разговор, вы должны меня в этом заверить.

— Госпожа, королева не в состоянии чем-либо ведать. Я приехал сообщить вам, что она умирает.

— Умирает? Что вы сказали?

— Она назначила вас своей преемницей. Я приехал известить вас об этом прямо от неё. Ваше восшествие на трон Англии, госпожа, теперь вопрос дней, а возможно, и часов. Молю Бога, чтобы ваше царствование оказалось счастливее того, что ныне подходит к концу.

— Как вы безрассудны, Сесил, — медленно проговорила Елизавета. — Мне кажется, она уже умерла...

— Пока ещё нет. — На мгновение тусклые глаза Сесила блеснули, и Елизавета увидела вспыхнувший в них огонь ненависти. — Но это должно случиться с минуты на минуту, и все мы ждём не дождёмся этой минуты.

— Садитесь, сэр, и умерьте ваш ныл. Не забывайте: она ваша государыня и моя сестра.

— Она мне не государыня, — отрезал Сесил. — Я служил ей, потому что хотел жить и не хотел гореть на костре, подобно моим друзьям. Что же до ваших с ней кровных уз, госпожа, то она забыла о них настолько, что едва не лишила вас жизни.

Елизавета улыбнулась; то была циничная улыбка, которая придала её узкому лицу плутовское выражение.

— У неё были веские причины желать от меня избавиться. Если бы я была на её месте и слышала своё имя из уст всех до одного мятежников, боюсь, я бы не ограничилась одними угрозами. Ладно, налейте нам обоим пунша и расскажите мне обо всём подробнее.

Слушая рассказ Сесила о болезни Марии, о том, как она впала в кому, что предвещало близкую смерть, Елизавета размышляла о Сесиле. Почему он всегда был её заступником? Какие надежды возлагал он на её возвышение, если действовал в расчёте на него даже тогда, когда такая возможность казалась делом отдалённейшего будущего? Если она действительно хочет довериться ему, — а именно таково было её намерение, — на этот вопрос нужно получить ответ.

— Расскажите мне, — задала Елизавета неожиданный вопрос, — что сейчас делается при дворе?

— Все готовятся приехать сюда, как только им оседлают коней, — ответил он.

— Королева мертва или, точнее, умирает — да здравствует королева! Бедняжка Мария. Да не допустит Бог, чтобы я увидела, как крысы бегут с моего корабля ещё до того, как он пошёл ко дну!

— Её не любят, — вполголоса произнёс Сесил. — А людей нельзя называть крысами за то, что они отдают предпочтение восходящему солнцу, а не заходящему.

— И что же мне нужно сделать, чтобы меня полюбили, Сесил? Что я такое для вас и для всех, кто сейчас мчится сюда, чтобы показаться мне на глаза? А чем была для вас я все те годы, когда вы помогали мне и делали вид, что верно служите моей сестре?

— Вы были в моих глазах единственной надеждой Англии, — произнёс Сесил. — Видя, какую твёрдость вы проявили, спасая свою жизнь, я считал вас единственной правительницей, которая сможет с такой же твёрдостью спасти государство — и не только его, но и протестантскую веру. Довольно с нас королевы-папистки, которая к тому же была наполовину испанкой и вышла замуж за человека, подобного Филиппу Испанскому, против воли своего народа.

— Неужели, Сесил, вы начисто лишены жалости? А что, если я покажусь вам ещё менее приятной особой, чем моя сестра, — последуете ли вы за мной туда, куда я поведу, или будете изображать преданность мне и тайком подлащиваться к кому-нибудь другому?

Сесил покачал головой:

— Я бы не смог так поступить, если бы даже и захотел. Кроме вашей кузины Марии Стюарт, других наследников престола нет, а она католичка. Ваша дорога — единственная, которая не ведёт в Рим.

— Боже милостивый! — сухо проговорила Елизавета. — Вот уж не думала услышать из ваших уст шутку! Что ж, мне кажется, я вижу перед собой честного человека! Дайте руку, друг мой, и поклянитесь, что будете верно служить мне. Клянитесь, что всегда будете говорить мне правду, какой бы она ни была — приятной для меня или нет, клянитесь, что ваш совет никогда не будет продиктовал страхом. Клянитесь, что из всех своих подданных и советников я смогу положиться хотя бы на одного, и его имя Вильям Сесил.

Он преклонил перед нею колени — неловко, ибо не отличался изяществом манер, — и поднёс её руку к губам. На мгновение их глаза встретились, и, хотя её пристальный взгляд, казалось, проник в самые потаённые глубины его мыслей, он не дрогнул.

— Клянусь.

— Да будет так, — произнесла Елизавета. — Теперь вы мой, Сесил. Я ревнивая госпожа; если вы отступите от этой клятвы, я не оставлю вас в живых. С этого дня мы будем работать вместе, вы и я.

Им было суждено работать вместе, а клятве Сесила оставаться в силе почти четыре десятка лет.