Елка. Из школы с любовью, или Дневник учительницы

— Извиниться — одно, а работать после этого — другое, — вздохнула Наташа.

Вот и Роза: больничный возьму, с собой что-нибудь сделаю, но в школу после весенних каникул не выйду. Пришлось директору заявление подписать.

— А что хотели? — не выдержала я. — Руки связаны: двойки не ставь, отчислить или на второй год оставить и думать не смей. Сказать тоже ничего нельзя — ни детям, ни родителям…

— Ноги-то свободны. Кандалы не висят, — хохотнула Риточка.

— Вот только и остается бежать…

— А часы кому отдадут? — перебила меня математичка с пышным гнездом на голове. Прическа, модная в семидесятые, теперь выглядела смешно и нелепо, но хозяйке казалось, что она ее молодит. Все время забываю, как эту учительницу зовут. Наверное, потому, что достаточно сказать «ну такая… с начесом», и все понимают, о ком речь.

— Разделят, наверное… — рассеянно заметила заполнявшая журнал Танюша.

— Вы сколько будете брать? — поинтересовалось «гнездо» с деловитостью советской домохозяйки, стоящей в очереди за дефицитом.

— Нет-нет, — испуганно откликнулась Танюша. — У меня пятиклашки, с ними и так возни полно, запускать никак нельзя…

— А я бы полставочки взяла. Не в восьмых, конечно, в шестых.

— У вас, по-моему, выпускные классы, — припомнила Танюша.

— Да, но не одиннадцатые же, девятые, — пожало плечами «гнездо». — Поэтому и хочу маленьких взять. С ними не работа — отдых. Азбуку-то что не преподавать! — ухмыльнулась она.

Танюша чуть заметно поморщилась — в ее огород камушек! — но промолчала.

— А может, новенького кого примут? — с надеждой спросил физрук.

— Вам бы, Денис Николаевич, все новеньких да молоденьких, — съехидничала Лиля.

— Я сказал «новенького», — огрызнулся тот. — Хоть бы еще один мужик пришел, что ли…

— Ага, так мужики в школу и бросились. Им семью кормить надо.

— А я что, не кормлю? — обиделся Дрын, свою кличку получивший за немалый рост при малом весе. — Между прочим, у меня товарищ на заводе мастером работает, меньше получает.

— Только не забудьте добавить, что у вас почти две ставки и что в прошлом году вы на категорию защитились, — не унималась Лиля.

Она еще не все знает. Мадам искала место пристроить одного из своих родственных оболтусов, я ей: у нас же в школе дворника нет. Она и проговорилась: дворником у нас трудовик с физруком числятся. Так что, дорогой Дрын, еще полставки примите в зачет.

— Да при чем тут зарплата! — встряла в разговор Зяблик. — Мужики — народ нежный. Охота им сопли малолеткам подтирать! Им надо, чтобы слушались, по струнке ходили. А нет — сразу в лоб или подзатыльник. Будут они убеждать, уговаривать — щас! На нас, слабых женщин, свалили…

Нашлась слабенькая! Убеждает она… До сих пор, как ее встречу, на смех пробивает — птеродактилей вспоминаю. Я тогда постеснялась к ней подойти, и правильно сделала. Оказывается, прекрасно Зяблик знала, и что дети ее специально вопросами валят, и что смеются над ней. В свою пользу развернула: зато книжки умные читают. А что самой их иногда открывать надо, не сообразила.

— Как же я с вами, Денис Николаевич, согласна, — громко, во все свои немалые легкие, вздохнула Вобла. — Женский коллектив — это же сплошные интриги. Лично меня в школе только работа с детьми и держит, иначе дня бы не осталась. А все от чего? От зависти. Не могут простить, что других и начальство хвалит, и дети любят, и родители уважают. И мужчины вниманием не обделяют, — добавила она, бросив на физрука игривый взгляд.

Вобла готовилась продолжить самохвальную оду, но тут ее куда-то срочно вызвали, и она ушла — неохотно, с откровенным сожалением, что интересный разговор пройдет мимо ушей.

— Да в школе кто угодно может работать! — горячился тем временем физрук. — Того же мастера с завода подучить, ну пусть курсы пройдет — вот вам и трудовик!

— Хорошо, тогда швей немного подучить и — к операционному столу, — парировала Танюша.

— Не передергивайте. Вы же сами знаете, что пединституты ничего не дают.

Мне показалось, что на пару секунд Танюша потеряла дар речи.

— Может, их вообще позакрывать? — спросила она строго, словно у ученика, сказавшего глупость и уже от одного ее тона обязанного об этом догадаться и исправиться.

Дрын не исправился, но и поперек не пошел.

— Опять передергиваете… — обиделся он.

— А почему бы и нет? — влезла в разговор Лиля. Догадываться было не в ее характере. — Что за них держаться? Может, Татьяна Павловна, в ваше время пединституты что-то и давали, но сейчас там одна теоретическая трескотня. Вот тебе лично институт что дал? — неожиданно насела она на меня.

Ответить я не успела, да и, честно сказать, не сообразила, что.

— Значит, обучение нужно сделать качественнее, но не подменять его курсом молодого бойца, — не уступала Танюша.

— Опять реформы, модернизация… — поморщился физрук, ободренный Лилиной поддержкой.

— Во-первых, обучение приблизить к практике, — в отличие от меня, Танюша всегда знала, что ответить. — У нас же парадокс получается: педагогике учат те, кто сам в школе никогда не работал! Вы можете представить, чтобы будущих хирургов учил человек, который операционную только в кино видел?

— Правильно! Проработал десять лет в школе — можешь идти в институт. А если на собственной шкуре ничего не испытал, значит, и сказать тебе нечего. И нечего словоблудием заниматься! — обрадованно подхватила я.

— Во-вторых, учебу сделать интересной, — продолжила Танюша. — Ко мне девочки на практику приходили, я у них лекции посмотрела. Сплошная, извините, нудятина. И учебники по педагогике откроешь — умных слов много, а толку мало.

Сразу вспомнились наши педсоветы. То же самое. Я сначала даже честно пыталась слушать. Но все слова ученые-преученые, а через полчаса спроси, о чем человек говорил, — не вспомнишь. Да его самого спроси — тот же результат. Наверное, многим кажется, что если они будут говорить просто, то все посчитают их дураками. Странно получается: хотят казаться умными, а поступают глупо.

— В-третьих, студентов принимать меньше, а отсев вести жестче. Ведь до смешного доходит: девочка читать-писать толком не умеет, а идет в учителя.

— Потому что на юриста или экономиста у папки с мамкой денежек не хватило, — вставила Лиля.

— Да, — согласилась Танюша, — но школе-то такая зачем нужна? Чему она научит, если сама Австрию с Австралией путает?

Я иногда думаю: и почему Танюша не в министерстве? Голова светлая и мысли светлые.

А Розу жалко. Но ее можно понять: трудно работать, когда тобой открыто помыкают. Я бы не смогла.