Елка. Из школы с любовью, или Дневник учительницы

Мы переглянулись и засмеялись. Я поймала себя на мысли: почти так же дружно, как пару минут назад они с той женщиной на балконе.

— У меня дома, кстати, осталось несколько конфеток. И если тебе разрешат, могу угостить, — предложила я.

Девчушка метнулась в подъезд, ловко увертываясь от снующих туда-сюда грузчиков:

— Мама! Меня позвали у птичек молоко пить!

Благословление было получено, и через несколько минут маленькая гостья уверенно расхаживала по нашей квартирке. Больше всего ее впечатлили развешанные по стенам картины — с порхающими вокруг цветка пестрокрылыми бабочками; с несущейся во весь опор по санному пути удалой тройкой; с величественным готическим замком, утопившим свое отражение в темных водах пруда.

— А кто их нарисовал?

Мы с мамой переглянулись. Десятки людей видели эти картины, хвалили, но ни разу так бесхитростно и лестно.

— Моя мама. Только она их не нарисовала, а вышила. Видишь, тут много-много маленьких крестиков — красных, синих, зеленых… Ты знаешь, как вышивают?

Девочка на секунду смутилась, но тут же нашлась:

— Бабушка разрешила, и я пуговицу себе на кофту пришила!

— Так это — то же самое! — подхватила я. — Только пуговичку брать не надо.

Она нахмурилась: как же пуговицы пришивать без пуговиц? Но тут призывно засвистел чайник, и наш маленький караван торопливо откочевал на кухню.

За чаем, наконец, выяснилось, что полное ее имя — Аделина. Что ей «уже четыре года, и летом опять будет день рождения, вы обязательно приходите, а мишек дарить не надо, лучше лошадку». Что она знает все буквы, «только когда мама читает, они у нее изо рта быстро выпрыгивают, а у меня совсем не хотят». Что раньше они жили в другом городе, но «папа сказал: хватит мотаться, дома стены держат…».

— А я сегодня посмотрела — ничего они не держат. Стоят себе и стоят.

Действительно чудо…

28 сентября

Получила первое внушение. Сова вызвала к себе и минут десять выговаривала за низкую успеваемость. Мало того что за собственным классом не слежу — двоек нахватали, так еще и в других по своему предмету неудов наставила. Вцепилась, как в мышь на голодной ночной охоте.

Хотела промолчать, не выдержала. Слабенько, но попыталась оправдаться: ставлю не так уж часто и только тем, кто не готов. Не могу же я просто так тройки ставить!

— Просто так и не надо. Я понимаю, авторитет учителя очень важен. — Сова шумно вздохнула, но когти не выпустила. — Вы учитель молодой, педагогическим мастерством только начинаете овладевать… Стоит прислушиваться к старшим коллегам. У Марины Дмитриевны огромный опыт, железная дисциплина, все ее уважают — смотрите, перенимайте, учитесь! Не всем везет иметь такого наставника.

Сова кивнула в сторону раскрытого журнала:

— И успеваемость у нее высокая.

— Но у нее и классы — лучшие в параллели. Вы же сами знаете…

— Вы считаете, это главное? — Она поджала губы; мое стойкое сопротивление было для нее неожиданным и неприятным. — Задача учителя — дойти до каждого ученика, неважно — сильного или слабого. К любому можно — и нужно! — Сова, казалось, всей своей мощной грудью налегла на это слово: — Найти индивидуальный подход. Через дифференцированные задания, дополнительные занятия… В конце концов, у вас же не алгебра — почти сказки. Раз в месяц один пункт из параграфа можно кого угодно заставить вызубрить. Согласны, Елена Константиновна?

Я была не согласна, и Сова это видела. Она недовольно захлопнула журнал и почти швырнула его мне:

— И все-таки надеюсь, вы меня поняли. А на будущее запомните: двойки вы ставите не ученикам, а себе. Это вы не смогли объяснить, увлечь, заставить — как хотите. И когда в следующий раз решите поставить двойку, вспомните мои слова.

Короче, сам дурак. Точнее, дура.

Вот я, оказывается, что преподаю: сказки! Выучить один пункт в месяц! Не лишнего ли? Давайте уж тогда абзац, и не за месяц — за четверть! Или — еще лучше! — за год!

А двойки, может, вообще отменить? Не ставят же единицы. Хотя вру: у Захарова стоит. Правда, географичка успокоила: не переживайте, пересдаст, а кол легче всего исправить на четверку. Нет, такой не считается…

Мадам меня выслушала, но возмущение не поддержала.

— Сама подумай: ну наставишь ты двоек, а потом что? Не успеешь оглянуться — надо четвертные выводить, придется с лентяями после уроков сидеть, время терять. Тебе это надо? А придется, потому что за четверть двойку тебе никто поставить не даст.

— Почему?!

Мой запал — пять минут назад огромный и плотный, как туго надутый воздушный шар, распиравший меня изнутри, — начал потихоньку таять.

— Потому что показатели упадут, всю отчетность вниз потянешь, и не только по нашей школе — по всему городу. А проблемы никому не нужны. И поэтому выхода у тебя только два: либо бултыхаться с этими двоечниками, либо ставить неуды по минимуму, только в самых крайних случаях.

— А если Титов встает и внаглую: «Некогда было учить — гулял»?

— Вот это и есть крайний случай. И вообще… Будь… как тебе сказать?.. Немного хитрее… Ведешь опрос — прикидывай: кого спрашивать, а кого не стоит. Сама в школе не училась, что ли… В дебри пока слишком не лезь — азы бы усвоили. Слабым лучше давай что-нибудь письменное, так проще на трояк наскрести. И еще имей в виду: подряд две двойки в журнал ставить нельзя, хоть одну клетку надо пропустить.

— А это зачем?

— Чтобы было куда положительную оценку поставить. Мы, дорогая моя, каждую двойку обязаны закрыть.

Шар прощально выдохнул и обвис безжизненной тряпочкой.

Не ставь. Пропусти. Обязана.

Кнут отобрали, а на одних пряниках далеко ли уеду? Что ж с тобой делать, Титов?

30 сентября

В воскресенье ездили с мамой за город. Обожаю осенний лес! Обожаю его прощальное многоцветье, тихое шуршание листвы под ногами и такую гулкую, звонкую тишину, что, кажется, поднимешь голову, крикнешь счастливо: «А-а-а!» — и долетит оно до самых высоких, чуть видимых облаков…