Элла

Хосе Дола понятия не имел, что надо делать в таких случаях. Он не больше контролировал Джульетту, чем сам себя. Все, что он ощущал, уворачиваясь от ее рук и видя красные потеки на лице ослепшего ребенка — это отвращение.

Элла пробралась вниз, чтобы посидеть вместе с Питером. Он в клочки изорвал свою «Дейли Стар», и теперь ее лохмотья свисали с обода мусорной корзины. Газетчики то и дело давили кнопку звонка, грохотали почтовым ящиком, и стучали в окна. Бегство Дола с Джульеттой и ее сыном взбудоражило их. А где же Элла? Она что, опять дематериализовалась? Кто-нибудь знает, где ее теперь искать? Или ее бросили одну в доме?

Как те, кому приходится жить по соседству с аэропортом или литейным цехом, Элла научилась не слышать этого шума.

Гунтарсон взглянул на нее. Его лицо после ссоры с Дола все еще горело.

— Что там такое с твоим братом? — грубо спросил он. Потом, пытаясь сгладить грубость, чуть более сочувственно добавил: «Я уверен, с ним все будет в порядке».

И Элла была ему благодарна. Если уж Питер думает, что с Фрэнком все будет хорошо, то ей не стоит так волноваться. Питер такой же умный, как и любой из докторов. Но она понимала, что думает он не о Фрэнке, иначе бы он посылал ей ментальные импульсы сочувствия и утешения. Что ж, неважно! Фрэнк — ее брат, ей за него и беспокоиться.

А Питер переживает из-за этого человека. Это все из-за какой-то газеты, она знает, но смотреть не собирается. Ей все равно, что там печатают газеты. Она почувствовала ядовитый гнев, излучаемый Питером, и экранировалась от него. Она не хочет ничего знать о том, что Питер сердится. Все взрослые иногда сердятся, она это понимает, — только ей совершенно не хочется сейчас об этом думать. И еще ей не хочется, чтобы Питер когда-нибудь сердился на нее. Это было бы хуже всего!

Она все так же сидела у стола, следя глазами за тем, как он расхаживает по комнате. Ей было легче, когда он рядом. Когда он вышел в кухню, она молча последовала за ним. Когда он, резко развернувшись, ушел наверх, осталась его ждать.

Все занавески были задернуты, чтобы избежать назойливого внимания журналистов. Пока она сидела, молча глядя на их складки, одна из занавесок слегка приподнялась, как будто окно кухни приоткрылось и через щель подуло сквозняком.

Лучик света, тоненький, как волосок, проник в щелку и упал на лицо Эллы. Пыль, танцующая в воздухе, делала его почти матовым, с серебристым ореолом. Всего несколько секунд свет касался ее лба, плотный, словно лазерный луч. А потом занавеска снова опустилась, перерезав его.

Спустя два часа молчаливого и напрасного ожидания звонка из больницы Элла сказала:

— Я хочу поехать на телевидение.

Гунтарсон уставился на нее.

— Я не думал об этом, — удивленно заметил он.

— Яне думала о том, о чем ты думаешь.

— Но я ожидал, что… — На самом деле Гунтарсон надеялся, что ей в голову придет совершенно другая идея. Он уже некоторое время концентрировался на ней в ожидании, что она ее уловит. Нет, он не старался ее передать, просто сосредоточенно думал: «Вот же она, только подхвати!..»

Гунтарсон как-то не привык к тому, чтобы Элла высказывала оригинальные мысли!

— Зачем ты хочешь попасть на телевидение?

— Ради Фрэнка.

— Мы не знаем, что с Фрэнком.

— У него в голове… штука. За глазами. Я думаю, это она перекрывает ему свет.

— Что за штука? Что-то вроде кости?

Она не знала. Не могла объяснить. Просто хотела, чтобы он понял.

— Рак?

— Я хочу поехать на телевидение!

— Но зачем, какой смысл? Они и так держат тебя за что-то вроде фрик-шоу. Если ты будешь настаивать, это только укрепит их неправильную точку зрения.

— Это нужно Фрэнку.

— Слушай, то, о чем я думал — гораздо лучше. Люди должны научиться уважать нас. Их надо проучить, и немедленно. И самый лучший способ…

— Если ты не можешь это для меня устроить, то сможет мистер Дола.

— Ты… что?! — Гунтарсон вытаращил глаза. В голосе Эллы явно чувствовался вызов.

— Он может отвезти меня на телевидение, за это ему и платят.

— Ты чертовски осмелела!

— Тогда сделай это сам!

— Хорошо! Хорошо. Значит, ты этого хочешь… Ты для меня много сделала… Мы — одна команда… Ладно, я сделаю это — ради тебя. Сегодня воскресенье. На каких-нибудь каналах есть ток-шоу, не может не быть… Кого бы они ни пригласили, могут и отменить… Элла Уоллис хочет приехать на телевидение — значит, Элла Уоллис приедет на телевидение!

Глава 33

Элла с гордостью несла свой черный мотоциклетный «Араи Рапид — 3» стоимостью целых двести фунтов. Это был еще один подарок от Питера, и с уложенными внутрь шлема серебристыми волосами она выглядела как девочка из космоса. Она шла следом за Гунтарсоном через входные двери к бюро пропусков студий Би-Би-Си на Уайтледис-роуд. Снаружи, в темном внешнем дворе, как зарницы, сверкали вспышки камер.

У двух женщин за стойкой просто пятки чесались броситься к ней, пожать ей руки, сказать, какой у нее выдающийся дар, предостеречь, чтобы слава не вскружила ей голову, получить драгоценный автограф… Но они сдерживались. Охранник приветствовал ее, подмигнув ей и улыбнувшись, но ничего не сказал. Техники, работники столовой телецентра и репортеры скучились в дверях, глядя на нее во все глаза, но тоже держались поодаль. Они не решались нарушить строгий приказ ничего не предпринимать, даже не шептаться!

Одной Хэтти Мэйсфилд позволено было подойти к ним. Элла должна была знать Хэтти в лицо. Ей Хэтти могла даже показаться старой знакомой. Все, что можно было сделать, чтобы как можно меньше нервировать Эллу, было сделано.

Даже Карл, продюсер, который сам раздавал все инструкции, держатся на расстоянии.

Хэтти, лучезарно улыбаясь, пересекла холл. В ушах у нее раскачивались золотые кольца размером с блюдечко, а на веках сияли золотые тени. Ослепительная улыбка обнаруживала золотую коронку на зубе. На пальцах сияли гроздья широких золотых колец, и ярко-алая блузка тоже отливала золотом.

Ее темно-карие глаза и шоколадная кожа так и засияли навстречу Элле. И Элла улыбнулась в ответ.

— Тебе придется набраться терпения, общаясь со мной, — шепнула Хэтти, обняв Эллу за плечи и легонько потрепав по щеке.

— Я так нервничаю — это что-то! Я, знаешь ли, не привыкла брать интервью у таких особенных людей, как ты!

После этого Элла готова была рассказать Хэтти все что угодно.

Хэтти Мэйсфилд была одним из любимых тележурналистов Би-Би-Си. Ее любили и коллеги, и зрители. Когда Гунтарсон позвонил с известием о том, что его протеже хочет появиться на телевидении, дежурный немедленно соединил его прямо с Хэтти. Никто другой не был достоин этого задания.

— Ты приехала на мотоцикле? А это твой водитель? Привет, Питер!

— Я сто раз видела вас по телеку, — заявила Элла.

— Слушай, а правда, я в жизни толще? Ведь на экране моих ляжек обычно не видно!

Элла хихикнула.

Питер, расстегивая верхние пряжки на куртке, искоса глянул на нее. Он что-то не припоминал, чтобы Элла когда-нибудь хихикала.

— Пойдем-ка сюда, тут целый лабиринт из коридоров, и один из них ведет в гримерную, — Элла с готовностью последовала за ней, сжимая в руках желтый конверт, помеченный штампом «отделение клинической радиологии». Внутри него хрустнул снимок. Она была полна энергии. Эти съемки — ее решение. Она хотела действительно это сделать, и это было видно.