Элла
Шрифт:
— Я все время молюсь. Это высасывает из меня силы. Питер говорит…
— Тогда тебе надо перестать молиться, — объявила ее мать. Элла вгляделась в нее через комнату. Джульетта нерешительно протянула ей руки, и Элла с благодарностью поспешила в ее объятия.
— Я стараюсь не пить так много, — прошептала Джульетта. — Но когда рядом нет моей доченьки, нет и особого смысла казаться хорошей. Теперь ты снова со мной, и я больше не буду пить вообще. Обещаю!
Элла подняла голову:
— У тебя всегда был Фрэнк…
— Спасибо тебе за Фрэнка, — ответила Джульетта, и крепко
Дола сверкнул вспышкой камеры.
Гунтарсон сделал молниеносный выпад, но промахнулся.
— Пленку! — рявкнул он.
— Ну уж нет, — улыбнулся Дола. — Я имею в виду — это же первое объятие. Воссоединение матери и дочери. Неужели вы в самом деле можете требовать предать забвению столь радостный момент?
— Дайте сюда! — повторил Гунтарсон.
Раздался стук, и в тот же момент дверь, которую Гунтарсон забыл запереть, стала приоткрываться. Он шарахнул по ней ногой.
— Это я, Стюпот, — раздался из коридора жалобный голос.
Гунтарсон выглянул, чтобы удостовериться в этом, и впустил его.
— Ну?!
Стюпот обвел комнату взглядом.
— Так они все приехали… — пробормотал он.
— Точно! Тебе что-то нужно?
— Там звонят с рецепции, спрашивают, будем ли мы заказывать рождественский обед. Я за себя сказал «да», ничего?
— Скажи им «да» за всех нас, — вмешался Кен. — Нас шестеро. Пусть будет семь — твоей драгоценной Элле нужны двойные порции.
Стюпот с опаской глянул на него. Он уже слышал истории об отце Эллы.
— Иди и звони, — приказал Гунтарсон. — Поедят, а когда закончат — пусть убираются!
Но Стюпот не стал возвращаться в собственный номер. Вместо этого он проскользнул в смежную комнату и стал звонить оттуда.
— Отличный момент для фото! — завопил Дола. — Давайте, давайте, соберитесь в кружок. Вся семья на большом диване… Элла, ты должна быть в центре. А вы Джульетта, будете очаровательно смотреться рядом с ней. Надо же, вы почти как сестры — кто бы мог подумать, что это мать и дочь!
Гунтарсон наблюдал за всем этим, скривив губы. Но Элла по-прежнему не отпускала материнскую руку. Казалось, она искренне радуется ее присутствию.
— Фрэнк, будет лучше всего, если ты возьмешь Эллу за другую руку. Это ведь, в некотором роде, с тебя начался весь этот молитвенный бизнес!
— Бравый парнишка, — с одобрением вставил его отец.
— Кен и Роберт, вы будете по обеим сторонам, как стражи. Ничего, втиснетесь! Ах, Роберт, ваша… м-м-м… нижняя часть чуточку широковата, не так ли? Боюсь, вы не вполне помещаетесь.
— Фрэнки может сесть ко мне на колени, — предложил дядя Роберт.
— Нет-нет, в этом нет необходимости, — зачастил Дола, — совершенно никакой необходимости! Вам лучше присесть на подлокотник, это подчеркнет вашу стать.
С другой стороны дивана Кен, дабы быть уверенным в том, что его стать тоже подчеркнута как следует, взгромоздился на второй подлокотник.
— Я встану позади группы, — объявил Гунтарсон.
— Нет, не встанешь! — возразил Кен.
— Это семейный портрет,
мистер Гунтарсон!.. А теперь улыбнитесь, пожалуйста, — сказал Дола, поднимая камеру. — Директор! — воскликнул он. — Вы испортили снимок!Гунтарсон вошел в кадр, как раз когда доктор спустил затвор.
— Убирайся отсюда! — взревел дядя Роберт, хватая Гунтарсона за лацканы, и отталкивая прочь. Гунтарсон выставил было кулаки, но вовремя спохватился.
— И это — в Рождество! — поддразнил он, не приближаясь. Дядя Роберт нахмурился.
— Пожалуйста, разрешите нам сделать семейный снимок, — робко попросила Джульетта.
— Теперь семья Эллы — весь мир, — ответил на это Гунтарсон, — и я — главный представитель этой семьи!
— Ты — долбаный придурок, вот ты кто! — выкрикнул Кен.
— Пожалуйста, я прошу прощения, но, пожалуйста, следите за языком! — взмолилась Джульетта, указывая на сына.
— Кто-то же должен был ему это сказать! — кивнул дядя Роберт.
— И это буду я, — пообещал Кен, вставая.
У Гунтарсона в руках снова оказался мобильник.
— Один шаг — и я звоню в полицию!
— Ты превратишься в кусок дохлятины, придурок, прежде чем они сюда доберутся!
— Это вы так думаете! На этот раз я подготовился к встрече, — ответил Гунтарсон, сжимая кулаки, и становясь в стойку, как университетский боксер. — И чем бы она ни кончилась — вы направитесь прямиком в израильскую тюрьму!
— Я бы сделал одолжение всему миру, избавив его от беспокойства по твоему поводу!
Элла прошептала:
— Перестаньте ссориться! Перестаньте ссориться!
Но никто и ухом не повел…
Дядя Роберт скопировал стойку Гунтарсона: ноги расставлены, руки наготове.
— Как думаешь, долго бы этот кент продержался в субботний вечер на Норт-стрит, Кенни?
— О-о-о, да! Он бы отлично смотрелся, вздернутый на фонарном столбе!
— Точно, вздернуть его, — согласился дядя Роберт. — Именно это и надо бы проделать с мелким грязным извращенцем!
— Ну, все! — сказал Гунтарсон и начал набирать номер. Кен Уоллис сделал два быстрых шага, схватил Гунтарсона за кисть и вывернул. Телефон выпал, и Кен глянул вниз, примериваясь растоптать его.
Кулак Гунтарсона метнулся вверх — чистый, как в учебнике, апперкот — и из носа Кена брызнула кровавая струйка.
Кен взревел и качнулся вперед, но Гунтарсон оказался быстрее. Дядя Роберт тоже завопил, а Дола, маячивший поблизости, вдруг прыгнул вперед и уперся раскрытыми ладонями в грудь обоим здоровякам. Его макушка едва доходила им до основания шеи, но одного его жеста хватило, чтобы остановить их.
— Хватит!
— Если мы и не убьем тебя сегодня, — выкрикнул Кен, — то заберем Эллу! А я потом еще вернусь, чтобы выпустить тебе кишки и повесить тебя на них же!
Гунтарсон стоял, вжавшись спиной в угол. До двери ему было не меньше восьми футов, и Кен вполне мог бы его достать.
— Дайте мне ваш телефон! — велел он Дола.
— Не думаю, что у вас что-нибудь получится, — пропыхтел Дола, пытавшийся удерживать обоих Уоллисов. Джульетта протиснулась между ними, а Фрэнк встал рядом с отцом. Лицо мальчика исказилось от страха и гнева.