Эллигент

– Но ведь она могла выполнять свою миссию, будучи во фракции альтруистов.

– Да. И еще – она была гораздо счастливее там, если бы стала эрудитом, – говорит Зоя. – Конечно, в каком-то смысле, альтруисты оказались не лучшим вариантом. Нет никакой возможности избежать всех последствий. Даже руководство альтруистов было испорчено ими.

– Вы говорите о Маркусе? – хмурюсь я. – Но Маркус – дивергент. У него нет генетических повреждений.

– Человек, живущий среди людей с генетическими повреждениями, волей-неволей начинает вести себя так же, как они, – отвечает Зоя. – Мэтью, Дэвид хочет встретиться с твоим руководителем, чтобы обсудить одну из разработок по сывороткам. Последний раз Алан не смог сообщить нужную информацию. Мэтью, пожалуйста, зайди к Дэвиду.

– Конечно, – бормочет Мэтью, не отрываясь от компьютера.

– Прекрасно. Мне пора. Надеюсь, что ответила на твой вопрос, Трис, – она улыбается мне и покидает комнату.

Я не шевелюсь. Маркус – дивергент, то есть «ГЧ», как и я. Не думаю, что он мог стать плохим человеком только потому, что находился среди генетически поврежденных. Ведь и я была среди таких. И Юрайя. И моя мать. Но никто из нас не кидался с кулаками на своих близких.

– В ее объяснениях имеется несколько слабых мест, не так ли? – спрашивает Мэтью.

– Ага.

– Некоторые люди готовы все валить на генетические нарушения, – говорит он. – Это легче принять, чем правду. Но знаний пока недостаточно.

– Каждый человек находит для себя виноватого. Для моего отца это были эрудиты.

– Кстати, они мои любимчики, – слегка улыбается Мэтью.

– В самом деле? – напрягаюсь я. – Почему?

– Я не знаю. Наверное, потому, что я с ними во многом согласен. Если каждый постарается как можно больше заботиться об окружающем нас мире, проблем будет гораздо меньше.

– А я всю жизнь их боялась, – признаюсь я. – Мой отец ненавидел эрудитов, и я от него это переняла. Только теперь я начинаю понимать, что он был неправ. Или просто предвзят.

– Неправ в отношении эрудитов или в том, что научил тебя их ненавидеть?

– И в том, и в этом, – пожимаю я плечами. – Кое-кто из эрудитов помогал мне, даже когда я не просила их о помощи.

Уилл, Фернандо, Кара… Они все – из эрудитов и, вместе с тем, одни из лучших людей, которых я только знала. Пусть даже недолго.

– Они слишком зациклены на том, чтобы сделать мир лучше, – возражаю я. – То, что сотворила Джанин, не имеет ничего общего с жаждой знаний. Она жаждала власти, по словам моего отца. И она получила по заслугам. А лихачи, наверное, хоть что-то соображали.

– Есть такое выражение, – парирует Мэтью, – «Знание – сила». Когда у тебя есть сила и власть, ты можешь либо творить зло, как Джанин, а можешь – добро, как мы. Сама по себе власть злом не является.

– А я с детства привыкла относиться с подозрением как к первому, так и ко второму, – сообщаю я. – Альтруисты считают, власть может быть доверена только тем людям, которым она не нужна.

– Да, – соглашается Мэтью, – но не пора ли отбросить старые подозрения?

Он встает из-за стола и достает книгу, – толстую, потертую с загнувшимися уголками. На обложке напечатано: «Биология человека».

– Здесь, конечно, самые основы, но они помогли мне кое в чем разобраться, – продолжает он. – Удивительно быть непознанной частью сложнейшего биологического механизма и иметь потенциал для исследования себя самого. Наша способность познавать себя и мир – самое беспрецедентное, что произошло за всю историю эволюции, именно она и делает нас людьми.

Он протягивает мне книгу и возвращается к компьютеру.

Смотрю на изношенную обложку, перелистываю страницы. Значит, тут кроется прекрасная тайна? Наверное, если я прочту книгу, смогу что-нибудь понять. И таким образом, почувствовую себя частью чего-то неизмеримо большего и древнего, чем я сама.

– Спасибо тебе, – благодарю я Мэтью.

Он вернул мне то, что я потеряла.

В холле отеля пахнет хлоркой и лимоном. Сочетание запахов безумно раздражает мои ноздри. Прохожу мимо комнатного растения с ярким цветком среди глянцевитой листвы и направляюсь к нашей комнате. Протираю экран планшета подолом рубашки.

Калеб сидит один, его волосы взъерошены, а глаза опухли со сна. Я швыряю книгу по биологии на кровать, он растерянно моргает. Внутри меня все сжимается от боли, и я сильнее прижимаю к груди планшет с маминым дневником. Он – тоже ее сын. У него есть право прочитать это.

– Если тебе есть что сказать, – ворчит он, – не молчи.

– Мама жила здесь, – я произношу слова слишком громко и быстро, как будто избавляюсь от груза. – Она родилась на Окраине, но они привезли ее сюда, и она прожила в Бюро пару лет, а затем отправилась в наш город, чтобы остановить убийства дивергентов эрудитами.

Калеб продолжает моргать. Боясь, что потеряю решимость, быстро протягиваю ему планшет.

– Здесь находятся ее файлы.

Он хватает планшет. Он очень вырос и гораздо выше, чем я. А раньше все было наоборот. В детстве я не чувствовала, что хуже, глупее или трусливее, чем он.

– И как давно ты об этом узнала? – спрашивает он, прищурившись.

– Какая тебе разница? – бросаю я и отступаю на шаг.

Он вытирает экран рукавом и быстро точными движениями открывает первую запись. Я жду, что он сядет, начнет читать, но он глубоко вздыхает.

– Мне тоже надо кое-что тебе показать, Трис. Это касается Эдит Прайор.

Ее имя, а вовсе не вновь возникшая привязанность к Калебу, тянет меня за ним. Он ведет меня по коридору, мы пару раз сворачиваем и, наконец, заходим в узкую комнату.

На стенах – полки с книгами в одинаковых серо-голубых обложках. Они толстые и тяжелые, как словари. Посередине – деревянный стол с задвинутыми стульями. Калеб щелкает выключателем, и бледный свет озаряет помещение, напоминающее мне штаб-квартиру эрудитов.

– Я провел тут много времени, – объясняет он. – Это – хранилище записей. Есть данные по эксперименту в Чикаго.

Калеб идет вдоль полок, ведя рукой по книжным корешкам, достает один из томов, кладет его на стол и раскрывает. Внутри – сплошной убористый текст с картинками.

– Почему они не перенесут информацию в компьютер?

– Полагаю, для большей безопасности, – произносит он. – Данные имеют свойство уходить из-под контроля, а вот бумагу всегда можно уничтожить и избавиться от опасных документов. Поэтому иногда надежнее хранить их в печатной форме.