Эллины и иудеи
Шрифт:
Наша задача, то есть консолидация национал-социалистического государства, являет собой задачу веков, которые грядут, и поэтому будущее каждого индивида должно быть тщательно скоординировано с интересами всеобщего блага. Я прошу всех немцев, всех национал-социалистов, мужчин и женщин, всех солдат вермахта сохранять верность до последней капли крови новому правительству и его президенту.
И главное — я требую от правительства и народа свято соблюдать расовые законы и всеми силами противостоять интернациональному еврейству".
Вот так: "Противостоять интернациональному еврейству..."
И великая задача ("задача веков"!) будет решена, священная цель достигнута, "всеобщее благо" обеспечено.
Главное — противостоять!..
Что ж, у фюрера нашлись последователи.
Они оказались
Впрочем, проблемами, связанными с приоритетом в данной области, пускай займутся мужи науки, для нас куда важней другое. В полном согласии с расовой теорией, о которой до самой смерти столь трогательно заботился Гитлер, создана грандиозная картина. И картина эта, принадлежащая патриотической кисти Ильи Глазунова, размножается в миллионах экземпляров и усиленно внедряется в сознание народа. На ней, с одной стороны, изображены светочи православия, цари, полководцы, писатели, художники, артисты — по возможности "чистых кровей", с другой — злодеи, погубители России явно иудейского происхождения: Троцкий и Каменев, Зиновьев и Свердлов, занимавшие немалые должности в ОГПУ Агранов и Фриновский, Берман и Валович, организатор расстрела царской семьи Юровский, его непосредственное начальство Белобородов (Вайсбарт), далее — погубитель церкви Ярославский, погубитель русского крестьянства Эпштейн и т.д. и т. п. Очень впечатляющая, до мурашек между лопатками, картина. Только странное возникает впечатление. Как вышло, что такую огромную, венценосную, пурпурно-золотую тысячелетнюю Россию, вечную Россию извели, прямо-таки стерли в порошок ныне почти никому не известные Берманы и Эпштейны или, положим, те же Троцкий со Свердловым?.. Судя по всему, не обошлось без сатанинских сил, с которыми коварные инородцы вступили в союз.
И однако...
И однако, если отбросить явные подтасовки, натяжки, прямую ложь, если на медленном огне беспристрастия выпарить воду и взглянуть на гущу, скопившуюся на дне, задуматься над выпавшими в осадок фактами? Их будет несравнимо меньше, чем у наших мастеров по изготовлению антисемитских настоев по широко известной рецептуре, но — куда деваться? Осадок будет. Осадок, вызывающий и боль, и стыд. Осадок, вызывающий вполне естественное стремление смягчить боль, избавиться от стыда...
В самом деле, разве не встречаемся мы с вполне определенным подбором фактов, подбором имен? Скажем, фамилии "сионистов", заправлявших делами в НКВД, фамилии начальников лагерей в системе ГУЛАГа, начальников управлений НКВД на местах... Но, во-первых, к архивам такого рода по каким-то причинам имеют доступ в основном авторы "патриотических журналов" — "Нашего современника", "Молодой гвардии" и т.д. Во-вторых, публикуются не полные данные, а в извлечении. В любом лагере, да еще в те времена, как правило. Начальство не засиживалось подолгу, один начальник сменялся другим — всегда можно из десяти выбрать одного и ткнуть в него пальцем. А затем, проделав ту же операцию со "штатным расписанием" других лагерей, прийти к искомь!м результатам. А соединив эти "результаты", получить устрашающе "сионистский" состав всей системы ГУЛАГа или аппарата НКВД. Читатель будет ошарашен "фактами", но проверить их не сможет.
И тем не менее... Пускай хотя бы частично списки "сионистов" из ЦК, ОГПУ, НКВД верны — все равно получается многовато... Хотя — по сравнению с чем — многовато? С чем или с кем? В моей семье было двое репрессированных: мой дядя Илья Герт, получивший в 1937 году десять лет и погибший на Колыме, и моя тетя Вера Герт (по мужу Недовесова), отсидевшая пять лет в КарЛАГе. В шестидесятые годы в Караганде я встречал немало евреев, отбывших срок, реабилитированных, доживающих свои раздавленные, искалеченные жизни... Было бы кощунством устанавливать "пропорциональное представительство наций" и среди жертв ГУЛАГА, но дойди до этого, соотношение количества евреев-жертв и евреев-палачей выдержит любые сравнения...
И вот еще какая мысль приходит на ум. Во времена Великого княжества Литовского
великий князь Витовт вывез из Крыма пятьсот татарских конников и сделал их своей гвардией, доверив ей охранять собственную особу. Властители Египта в средние века имели охрану из мамелюков, которые были родом из тюркских племен, в частности — из степняков-казахов, смелых воинов и отличных наездников. Турецкие султаны, страшась измены и предательства среди "своих", предпочитали в качестве стражей двора преданных им янычар, набиравшихся вначале из военнопленных, потом — из насильно отобранных и обращенных в ислам детей христиан. Римских полководцем охраняли воины из легионов союзников, то есть "неримлян". Людовик XI создал королевскую гвардию, вскоре она состояла из швейцарцев и шотландцев. При Николае I в русской гвардии существовали крымско-татарский и кавказско-горский эскадроны. Кто в годы гражданской войны охранял Кремль, правительство, Ленина?.. Латышские стрелки. Можно продолжить вереницу подобных фактов, но зачем? И без того вполне вероятна догадка: "инородцы" годились на столь ответственные роли, поскольку обладали двумя бесценными с точки зрения власти свойствами: во-первых, они больше других зависели от правителя ("преданность"!), и, во-вторых, используя их против "своих", всегда можно было свалить вину за пролитую кровь на “инородческое происхождение" исполнителей верховой воли. Почему не предположить, что во времена Сталина, скажем, какое-то количество "грязной работы" "доверялось" евреям?Я остановился на этом вопросе не для того, чтобы кого-то оправдывать или обелять, а лишь чтобы вновь повторить хорошо известную истину: история и человек сложнее любой схемы, в частности — той, которую, не жалея квадратных метров холстины, увлеченно малюет Илья Глазунов...
Ведь на памяти наших отцов — не "исторической", не вычитанной из книг, а живой, кровоточащей памяти — была, например, волна (да что там — волна!.. Волны накатывали, дыбились одна за другой!) зверских расправ, истязаний, убийств, когда лишь на Украине, по которой прошлись Добровольческий корпус Деникина (между прочим, те самые — "корнет Оболенский, поручик Голицын..." и др.), войско Симона Петлюры, отряды батьки Махно, атаманов Григорвева, Зеленого, — там, на Украине, погибло более 300 000 евреев.
Приведу отрывок из книги Бернара Лекеша "Когда Израиль умирает", изданной во Франции и вышедшей у нас в 1928 г. Бернар Лекеш рассказывает о поездке в Киев, о виденном и слышанном от свидетелей происходившего здесь в годы гражданской войны:
"Вот один из огромных многоэтажных домов. Он пережил нападение петлюровцев.
Их было десять человек. Они ворвались, выломали двери, убили несколько человек и стали выбрасывать вещи через окна.
Чем выше они поднимались, тем сильнее свирепели. Дом снизу доверху был населен евреями. В четвертом этаже жило несколько семейств с детьми, с грудными младенцами.
— Звери схватили детей и, глухие к безумным воплям отчаяния, выбросили их на мостовую на глазах матерей...
О происходившем мне рассказал один из присутствовавших при этом зрелище. Он стар, изломан, высох. Его имя Самольский.
— Сколько вам лет, дедушка?
— Дедушка?.. — Он горько смеется. — Мне сорок два года.
Если он стал таким, то этим обязан деникинским солдатам: они его слишком долго били.
Равнодушный к своей судьбе, Самольский дополняет картину. — До утра, разумеется, мы оставались спрятанными. Но как только забрезжило утро, мы выползли из своих нор. Семь младенцев с разможжеными черепами — одному было десять месяцев — были распластаны на тротуаре. Я еще припоминаю, что у мальчика Керчмана, сверх того, зияло на лбу отверстие от пули, которую ему всадили, очевидно, чтобы его прикончить, и что один глаз у него висел на щеке.
Поглаживая бритую голову какого-то странного малыша, одна женщина спокойно прибавляет размеренным, безразличным голосом:
— У меня тоже один ребенок был убит таким образом. А соседка Эстер Флайберг сошла с ума. У нее, правда, один только и был...
В другом месте, в нескольких шагах от Пушкинской улицы, я захожу в мастерскую, затем в квартиру, в другую, и так повсюду. Вижу людей — мужчин, женщин. Не все они были при большом погроме, который в продолжение трех дней, 17-20 октября 1919 года, опустошил весь квартал. Многие из них его пережили. Что они говорят? "Убивали". И еще? "Грабили". Здесь работа "добровольцев", работа Деникина".