Элмер Гентри

Но, прожив у Элмера всего два дня, миссис Гентри отвела сына в сторонку и решительно сказала:

–  А ну, присядь-ка, сын, и не бегай по комнате. Мне нужно с тобой поговорить.

–  Великолепно! С удовольствием! Только боюсь, что недолго, потому что…

–  Элмер Гентри! Придержи язык, и довольно разыгрывать из себя знаменитость… Элмер, мой мальчик, я уверена, что не станешь нарочно делать зло. Но… мне не нравится, как ты обращаешься с Клео… А ведь она такая милая, славная женщина, и характер ровный, я благочестива…

–  Что ты хочешь этим сказать?

–  Я думаю, ты понимаешь, что я хочу сказать!

–  Ну вот что, мама! Да ладно, ладно, сяду и буду сидеть спокойно, но… поверь мне, все-таки: я не знаю, что ты хочешь этим сказать! Не я ли всегда был ей хорошим мужем, мирился с тем, что она совершенно неспособна быть приветливой с самыми влиятельными прихожанами… Холодна, как лед! Когда бывают гости к обеду - пусть это даже Ригг, самая важная фигура в приходе, - она и рта не раскроет! А со мной? Прихожу домой из церкви, вымотанный до предела, и как она меня встречает? Весело, радостно, с поцелуем? Как бы не так! Только войдешь в дом, сразу начинает пилить - и то я сделал не так и это, ну и я, конечно, естественно…

–  Ах, сынок, мой маленький, родной мой, единственный, кто есть у меня на свете! Ты всегда так ловко умел найти себе оправдание! И когда таскал пирожки и когда вешал кошек или колотил других мальчишек… Сыночек, Клео страдает. Ты никогда не обращаешь на нее внимания, даже сейчас, когда здесь я, и ты стараешься обходиться с нею ласково для виду. Скажи, Элмер, что это у тебя за секретарша, которой ты все время названиваешь по телефону?

Преподобный доктор Гентри величественно поднялся с места и звучно произнес:

–  Дорогая моя родительница! Я обязан тебе всем на свете. Но в минуту, когда меня наперебой добиваются одна из величайших в мире методистских церквей и одна из величайших в мире организаций по борьбе за всеобщую нравственность - в такой момент… знаешь, что, ма, я даже тебе не обязан отчитываться в своих поступках. Я ухожу наверх к себе в комнату…

–  Вот-вот и это тоже: почему у вас отдельные комнаты?…

–  …и буду молиться, чтобы ты поняла… Слушай-ка, ма! Пойми, наступит день, когда ты приедешь в Белый дом и будешь завтракать со мной и с президентом… А сейчас, ма, ради бога, не цепляйся ты ко мне, хватит того, что Клео цепляется все время!

И он действительно стал молиться. Он опустился на колени возле кровати и, блаженно прильнув пылающим лбом к прохладному покрывалу, забормотал:

–  О. милый боже, я стараюсь тебе служить! Пожалуйста, сделай так, чтобы ма не думала, что я поступаю дурно…

Он вскочил.

–  А, черт!
– сказал он.
– Эти женщины хотят сделать из меня комнатную собачку. К черту их! Нет!… Маму - нет, только… Ах, дьявольщина, ничего, когда буду пастором Йорквиля, - тогда поймет! О, боже, почему нельзя, чтобы Клео умерла? Тогда бы я женился на Хетти!

А через две минуты он нашептывал Хетти Даулер в телефонную трубку из буфетной, пока кухарка, ворча, отбирала картофель в погребе:

–  Милая, скажи мне что-нибудь хорошее, ну хоть что-нибудь!

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

I

Через два дня после того, как миссис Гентри едва не восстановила сына против себя, Элмер расположился дома в кабинете, чтобы подготовить три или четыре проповеди, рассчитывая часов в одиннадцать быть уже в постели. Он вышел из себя, когда литовка-горничная сказала:

–  Вас просит кто-то к телефону, доктор.

Но ярость его тотчас же улеглась - он услышал голос Хетти.

–  Элмер? Это Хетти говорит,

–  Да, да, доктор Гентри слушает.

–  Фу, какой ты милый и смешной и такой важный! Наверное, эта литовская дылда подслушивает?

–  Да.

–  Слушай, милый, хочешь сделать мне приятное?

–  Безусловно!

–  Мне что-то так скучно одной сегодня! Ты что, работаешь, занят?

–  Да, надо тут кое-что набросать к проповедям.

–  Знаешь что? Захвати тот маленький справочник по библии и приходи работать ко мне, а я буду курить и смотреть на тебя. Ладно? Пожалуйста, дорогой… милый мой!

–  Разумеется. Сейчас же выезжаю.

Клео и матери он объяснил, что его срочно вызвали к постели умирающей старой дамы, выслушал их сочувственно-восхищенные похвалы своей самоотверженности и торопливо удалился.

II

Элмер сидел рядом с Хетти на узорчатой кушетке под лампой стандартного образца и, поглаживая Хетти по руке, рассказывал о тон, как несправедливо относится к нему его мать. Внезапно дверь торжественно отворилась, и в комнату вошел худощавый мужчина с подергивающимся лицом и острым, цепким взглядом.

Хетти испуганно вскочила и замерла, прижав руку к груди.

–  Что вам здесь надо?
– взревел Элмер, тоже поднимаясь на ноги.

–  Ш-ш! Тише!
– умоляюще прошептала Хетти.
– Это мой муж!

–  Твой… - У Элмера вырвался крик, похожий на блеяние укушенной овцы.
– Твой - кто? Но ведь ты не замужем?

–  Замужем, будь оно все!… Оскар, убирайся отсюда! Как ты смеешь так врываться!

Медленно, рассчитанным шагом, Оскар вошел в полосу света.

–  Так, голубчики. Накрыл с поличным!
– усмехнулся он.

–  Да ты что, в самом деле?
– гневно крикнула Хетти.
– Это мой босс, пришел переговорить насчет одного дела по работе.

–  Угу! Так точно… А я, между прочим, сегодня сунул кое-что горничной и забрал отсюда все его письма к тебе.

–  Нет, неправда!
– Хетти кинулась к своему письменному столу и застыла в отчаянии, глядя на пустой ящик.

Элмер угрожающе двинулся на Оскара.

–  Довольно, с меня хватит! Давай письма и пошел отсюда, а не то вышвырну вон!

Оскар небрежно извлек из кармана револьвер.

–  Заткни глотку, - сказал он почти ласково.
– Вот какое дело, Гентри. Эта история должна бы влететь тебе тысяч в пятьдесят, но думаю, столько тебе не осилить, и все же имей в виду: на суде за то, что ты лишил меня расположения Хет, я назову именно эту сумму. А если хочешь уладить дело без суда, тихо, мирно, по-джентльменски, без грубостей, то я отпущу тебя и за десять тысяч - и без огласки, или, может, ты не боишься огласки, а, преподобный отец?

–  Если вы вообразили, что сможете меня шантажировать…