Эльминстер в Миф Дранноре

Другие Старимы, дрожа и бледнея, с недоверием смотрели в пылающую сферу, висевшую в воздухе над Водоемом Зачарованной Воды. Слезы бежали по их щекам и подбородкам, но они были старше Флардрина и не могли позволить себе отвернуться. Самое меньшее, что обязаны сделать те, кто носит драконов Старима, – это досмотреть до конца, запомнить все, что произойдет, и отомстить, когда придет время. Это просто их долг.

– Убит, лорд спикер дома Старима убит коронелем в его собственном Суде! Трон королевства дал пощечину всем Старикам, вот что это такое! – прошипел один из старших Старимов. Его нос и уши дрожали от гнева.

Глаза другого старейшины Старимов – леди, такой старой, что у нее выпали почти все волосы (их остатки прикрывала теперь диадема с драгоценными камнями), – поочередно блеснули в сторону каждого члена оскорбленного семейства эльфов.

Она вздохнула и печально сказала:

– Вот уж не думала, что доживу до того дня, когда эльф дома Старимов, даже такой непомерно спесивый дурак, будет стоять в Суде и угрожать правителю Кормантора. Да еще открыто нападет на него, с заклинаниями, и втянет народ Суда в это кровопролитие!

– Успокойтесь, сестра, – пробормотал еще один Старим, хотя у самого дрожали губы от сдерживаемых слез.

– Вы видели? – внезапно разнеслось эхо под стропилами, когда в дальнем конце комнаты распахнулась и грохнула об стену дверь. – Это означает войну! К заклинаниям! Проклятие Солонора на ваши трясущиеся колени! К заклинаниям! Мы должны поспеть в Суд, пока этот убийца Иритил не удрал!

– Перестань, Маэраддит, – попытался остудить его широкоплечий эльф, сидевший ближе всех к сфере.

Молодой эльф его не услышал:

– Шевелитесь! Почему вы робеете, старейшины! Эй вы, где ваша гордость? Нашему лорду спикеру пустили кровь, а вы тут стоите наблюдаете! Что…

– Я сказал, хватит, Маэраддит! – снова и так же сдержанно, как до того, произнес сидевший эльф. Взбешенный юноша замолк на полуслове и опустил глаза, чтобы не видеть этих спокойных лиц, каждое из которых несло на себе следы собственного горя и потрясения.

Старший архимаг дома Старима снисходительно оглядел молодого эльфа:

– Бывают дни, когда можно погибнуть ни за что, бессмысленно, – сказал Улдрейн Старим своему дрожащему от ярости юному родственнику, – и Лломбаэрт использовал – еще как использовал! – такой день. Нам повезет, если на дом Старима не объявят охоту и не убьют нас всех до последнего. Придержи свой гнев, Маэраддит. Если еще и ты выкинешь свою жизнь, после всех потерь в той палате, – он слегка кивнул в сторону сферы, в недрах которой все еще продолжалась битва, ~ то будешь дураком, а не героем.

– Но, старший лорд, как вы можете такое говорить? – запротестовал Маэраддит, махнув рукой на сферу. – Неужели вы так же малодушны, как остальные из этих…

– Ты говоришь, – с неожиданным металлом в голосе прервал его Улдрейн, – о старших. О Старимах. Нас уважали и чествовали, когда родитель твоего родителя был еще младенцем. Даже когда он хныкал или плакал, то и тогда не вызывал у меня такого отвращения, какое сейчас вызывает твоя ребячливость.

Молодой воин уставился на него с подлинным изумлением. Глаза архимага смотрели прямо в его глаза, как два копья-близнеца: остро и беспощадно. Улдрейн жестом указал на свои ноги, и Маэраддит, проглотив комок в горле, опустился на колени.

Самый могущественный архимаг дома Старима смотрел на него сверху вниз:

– Да, ты действительно ошеломлен и разгневан тем, что погиб один из наших. Но твоя ярость должна быть направлена на то, что Лломбаэрт посмел вовлечь в свое предательство весь дом Старима. Одно дело – выступать против недальновидности коронеля, совершенно другое – нападать и обвинять правителя Кормантора перед всем его Судом. Я стыжусь. Все родственники, которых ты считаешь малодушными, и горюют, и стыдятся, и потрясены, Кроме того, они еще и втрое достойнее тебя, поскольку знают, что корманторец – благородный корманторский эльф из Старимов – всегда держит себя в узде и никогда не предаст честь и славу этого большого семейства. Поступить так, как поступил Лломбаэрт, – это значит наплевать на имя семьи, которое ты так горячо защищаешь, значит запятнать имена и память всех своих предков.

Теперь Маэраддит был бледен, и слезы блестели у него на глазах.

– Если бы я был жесток, – продолжал Улдрейн, – я поделился бы с тобой некоторыми воспоминаниями, которых ты никогда не слышал. Ты утонул бы в их тщеславии и печалях. Наше семейство имеет огромный вес, но ты еще слишком молод и глуп, чтобы понять, какие это налагает обязательства. Не говори мне о войне, не призывай к заклинаниям, Маэраддит.

Молодой Старим ударился в слезы, а старый эльф-маг вдруг поднялся из кресла и опустился на колени рядом с рыдающим Маэраддитом, обхватив его, словно старым железом, по-старчески трясущимися руками:

– Тем не менее, я понимаю и твою ярость, и беспокойство, – сказал он в самое ухо юноши. – Тебе нужно как-то справиться со своей болью и защитить имя Старимов. Мне нужно, чтобы твоя боль оставалась в тебе. Мне нужно, чтобы твоя ярость горела в тебе. Мне нужно, чтобы эта печаль никогда не позволила тебе забыть то, что натворила глупость Лломбаэрта. Ты – будущее дома Старима, и моя задача – сделать из тебя клинок, который никогда не опускается, привить тебе гордость, которая никогда не запятнает себя позором, воспитать в тебе честь, которая ничего никогда – никогда! – не забывает.

Маэраддит изумленно откинулся назад, и Улдрейн улыбнулся ему. Молодой воин с потрясением увидел слезы, блестевшие и в глазах старейшины.

– Учти это, молодой Маэраддит, и постарайся сделать так, чтобы я мог гордиться тобой, – проворчал архимаг.

Юный воин вдруг понял, что стоит на коленях в центре кольца внимательно наблюдающих за ним родственников. Слезы падали на пол вокруг него, подобно дождю.

– Вы… все мы… должны оставить этот черный день позади. Никогда не говорить о нем, хранить это в таких глубинах, чтоб даже слуги не догадывались. Нам нужно потрудиться и с наименьшими потерями восстановить фамильную честь, снова доказать свою преданность коронелю, невзирая на любое наказание, какое он сочтет достаточным.

Если мы должны заплатить богатством или отдать нашу молодежь на воспитание Элтаргриму, так тому и быть. Мы должны остаться в стороне от действий Лломбаэрта, бросившего вызов трону. Мы должны явить пристыженность, а не гордый вызов, иначе, и очень скоро, не станет никакого дома Старима. И некому будет стремиться к величию.

Улдрейн поднялся, крепкой хваткой все еще удерживая Маэраддита в коленопреклоненном состоянии, и оглядел по очереди всех стоявших вокруг него молчаливых эльфов:

– Все поняли?