Эльмира Нетесова Мгновенья вечности

— Глебка! Все понятно, но и так жить, как теперь, тоже не выход! Надо учиться! — встрял Артем.

Мальчишка презрительно хмыкнул:

— Я давно не верю в сказки. И хватит меня уговаривать. Пусть мои недоумки родители считали дураком, вам не дал таких оснований. Сказал, не вернусь к ним, и все на том! — ответил мальчишка твердо.

— Ты что ж, в недоучках вздумал застрять? — спросил Артем, но ответа не услышал.

— Я вчера с твоими долго говорил. Допоздна. Они сами все поняли. Отец переживает и правильно понял свои промахи. Что касается матери, она одного хочет, отправить тебя в Минск к родне, чтоб ты там поступил и учился. К своему брату вздумала послать, у которого нет детей. Он давно тебя просит.

— К Матвею Прохоровичу с удовольствием, хоть сейчас,— живо отозвался парнишка.

— Твои родители за эту неделю многое пережили и обдумали. Разговор у нас был нелегким,— сознался Илья Иванович.

— С ними базарить бесполезно. Я много раз пытался, но ничего не получилось! — вздохнул Глеб.

— Тогда они не дозрели,— усмехнулся Артем.

— Знаешь, как условились?

— А мне по барабану...

— Ты все же выслушай! — настаивал Илья Иванович и, повернув к себе мальчишку, сказал:

— Я тебя ничем не обидел. Не умею разговаривать с человеком, повернувшимся ко мне спиной. Не хочешь слушать, дело твое. Но речь идет о твоем будущем. Ты считаешь, что прав во всем и умолчал о своих проделках. Ну, скажи Глеб, разве это порядочно брать без разрешения деньги из семейного бюджета?

— Я купил магнитолу! А если бы просил, никогда не получил бы! Обязательно отказали б! Или не знаю?

— По сути, ты их украл!

— В своем доме не воруют, а берут.

— Это если с разрешения. Ты даже не предупредил. Сколько раз вот так наказывал своих?

— Я все тратил на дело!

— Не спорю, но, не спросив разрешения.

— Мне они никогда не дадут, хоть тресни!

— Глеб! Ты даже у бабки клянчил пенсию. Это вовсе непорядочно! Скажешь, что их тоже на технику пустил? Неправда!

— Ну, купил Тамарке подарок к Восьмому марта! Первый раз за все годы! А разговоров больше тех копеек. Выходит, бабка тоже выдала? Я ее единственным другом считал.

— Глеб! Дело ни в деньгах. В самом факте воровства! Нельзя красть ни у кого, тем более дома! Это не по-мужски! Ты не малыш! Сам понимаешь, за что получал от отца. И дальше! Зачем парфюмерию матери без разрешения подарил одноклассницам?

— Я ей отомстил за то, как меня опозорила перед всеми! А какая у нее была рожа, когда заглянула в сумку, а там пусто! У ней глаза по банке стали, чуть не вывалились в сумку! А как завизжала от злости. Училкам на меня нажаловалась. Ну, и что толку? Кто ей вернул хоть что-нибудь?

— Глеб! Тебе будут давать деньги на твои карманные расходы.

— Мне? Вы смеетесь! — не поверил в услышанное.

— Я говорю серьезно. И никто пальцем тебя не тронет. Ни обзовет и не унизит нигде! Это обещано всеми однозначно. Я сам прослежу. Если кто нарушит слово, устраиваем тебя учиться в Смоленске, а жить станешь в интернате. Договорились?

— Надо подумать! — ответил мальчишка.

— Ты не малыш. Решайся! В обиду не дадим. Но и себя в руках держи, чтоб все путем шло, без сбоев и промахов! Не нужно наказывать родных больше, чем пережито ими, это уже жестоко! Поехали домой, дружок! Тебя там очень ждут,— позвал за собою парнишку. Тот неуверенно сел в машину, помахал кому-то рукой и всю дорогу дремал, согревшись в тепле.

Глеба возле райотдела встретил отец. Он поблагодарил Илью Ивановича, психолога, и, взяв сына за руку, повел его домой, улыбаясь. Ведь вот нашелся, не пропал, не умер, жив и здоров! Все остальное можно наладить! — был уверен человек и не ошибся...

Через месяц Илья Иванович встретил Глеба с отцом в магазине. Они покупали велосипед.

— Уговорил меня сын, пришлось уступить. Обещает иногда и мне давать прокатиться!—улыбался взрослый человек, сумевший переломить самого себя.

Терехин глянул на Глеба, взглядом спросил, как дела дома, тот поднял большой палец и улыбнулся:

— Порядок!

Еще в одной семье наладилась жизнь.

Давно уехали из поселка практикантки. Яков сам проводил их, усадил в автобус и вздохнул с облегчением. Хоть эти не будут трезвонить по вечерам и жаловаться на Данилу Шилова, какого прозвали Черным призраком. Им он мерещился всюду. Странным казалось другое, что даже на мужиков, на горластых баб и старух этот человек производил одинаково тяжелое или отталкивающее впечатление. Никто в поселке не дружил с ним. К кому бы Данил ни подошел, все старались поскорее уйти от него. И только собаки, заметив мужика, издали забрехивали, рычали, грозились всеми зубами и клыками разорвать Данила в клочья, если тот осмелится приблизиться хотя бы на шаг.

Шилов жил сначала в бараке, потом ему дали двухкомнатную квартиру. И он, собрав в кучу свое семейство, тут же перебрался в новый дом, со всеми удобствами и даже с телефоном, какого не имел никогда.

Едва переступив порог новой квартиры, Данил вспомнил, что жилье нужно обмыть!

— Так всегда водилось, отмечать новоселье! — рассмеялся и послал жену за водкой. Та не промедлила. Принесла, как и велел, две бутылки водки и по банке кильки на закуску.

Выпив и поев, супруги заснули прямо на полу. Их долго тормошили проголодавшиеся ребятишки. Так было не впервой. Детвора, похныкав, вылизала дочиста банки из-под кильки и прикорнула у двери, дожидаясь спасительного утра, когда родители отведут обоих в детский сад, где добрые тети умоют и накормят досыта.

Откуда им было знать, что следующий день выходной, и их никто не поведет в детсад. Проснувшаяся от их криков мать, едва соображая, открыла двери, сказав хрипло:

— Идите гулять на улицу! Вовсе заглумили голову! Без вас тошно! Все жрать вам подай! А где возьму, коль похмелиться не на что? Сами найдите что-нибудь, уже не маленькие! — закрыла за детьми двери и повалилась на койку, не раздеваясь.

Дети, выскочив во двор, тут же бросились к помойке. Они часто здесь промышляли и знали, что жильцы дома нередко выбрасывали сюда еду. Случалось, находили не только хлеб, а и макароны, кусочки рыбы и колбасы. Когда не было ничего вкусного, ели очистки от картошки. Плохо, что зимой они смерзались, и вырвать их из снега было трудно.

Ребятня увлеклась. Сегодня им повезло. Кто-то выбросил целую селедку! Чуть подальше половина батона цвелого хлеба. Ну и что? Дома и такого нет! Это ж целое сокровище! Тут двоим от пуза хватит! Стали делить найденное, радуясь удаче, и только потащили в рот еду, какой-то дядька схватил их за руки, притащил к машине и сказал водителю:

— В круглосуточный детсад вези малышей. Я их ни впервой на помойке вижу, пусть Терехин узнает, кто их родители? Совсем озверели люди! Своих детей перестали растить! — возмущался Сазонов. Он хотел навестить Анискина, но тут же изменил планы, сам вызвал по телефону Яшку, велел придти в кабинет немедля. Как только участковый переступил порог, Федор Павлович, багровый от ярости, потерял самообладание и закричал:

— Чем вы занимаетесь? Как работаете? Или не видите, что на вашем участке творится? Дети, хуже бродячих собак, на помойке «пасутся»!

— Сегодня выходной! — оправдывался Яшка.

— О чем речь, когда на участке такое безобразие творится? Средь бела дня голодная детвора ест отходы с помойки! Немедля установите, кто родители, и примите меры, чтоб лишили негодяев родительских прав! Кем надо быть, чтоб допустить такое кощунство! После мне доложите, что сделано? Детей родителям не возвращать без согласования со мной! Понятно? Идите!