Элнет

— Раздевайтесь! Снимать все! Быстро!

Арестанты начали раздеваться. Один арестант складывал всю одежду в кучу, а старший надзиратель записывал все вещи в книгу.

Предварительно обыскав всех арестантов, их развели по камерам.

Григория Петровича посадили в одиночку.

Не успел он осмотреться, как распахнулась дверь, и кто-то в коридоре крикнул:

— Смирно!

В камеру вошел надзиратель Богданов. Григорий Петрович отступил в угол. Богданов, не говоря ни слова, подошел к нему, взял за ворот, вывел на середину камеры. Потом, подталкивая ногой, составил его пятки вместе и сказал:

— Когда кто-нибудь войдет в камеру, ты должен стоять вот здесь и вот так. Руки при этом держать по швам! На утренней и вечерней поверке стоять тоже так. Если надзиратель посмотрит в глазок, тоже вставай. Можешь сойти с этого места только после того, как кончится поверка. Понял? Когда в камеру зайду я, или старший надзиратель, или помощник, или какое другое начальство, и поздороваются с тобой, ты должен отвечать чистым и бодрым голосом:. «Здравия желаю, господин отделенный», или «господин старшой», или «ваше высокоблагородие». Слова не тянуть, говорить быстро. Вот так; «здражав, сподин ршой!», «здражав, вашскбродь!». Смотри, не забудь. Пол, стены — все должно блестеть, как. зеркало. Чтобы медная посуда горела, как огонь. Чтобы нигде не было ни одной пылинки. Чтобы параша была опрятная. Не то я, так-растак твою мать, покажу тебе!.. Одеяло складывай вот так. Смотри. На все вопросы отвечать по форме: «так точно», «никак нет», «слушаюсь». Чтобы никаких «да» и «нет» я не слышал. Запомни!

Немного помолчав, он добавил:

— В первый месяц книги и письма запрещаются. А потом посмотрим. Будешь плохо себя вести, можешь розги схлопотать…

Богданов ушел.

Ради воскресного дня поверка кончилась рано, Григорий Петрович остался в камере до утра один.

Он растянулся на узкой койке. Хоть и устал с дороги, хоть и провел весь день на ногах, заснул не скоро. «Вот прошел еще один день, — думал он. — А что ожидает меня завтра?»

Рано утром четыре раза ударил колокол. Это был сигнал подъема. Грйгорий Петрович не успел еще и глаза открыть, как надзиратель закричал ему из-за двери:

— Эй, сво-о-лочь, чего дрыхнешь? Али звонка не слышал? Сейчас же вставай, так твою! Хо-о-лера!..

Прошла утренняя поверка. Немного погодя дверь камеры опять открылась, послышался голос Богданова:

— Выходи-и!

Григорий Петрович, подхватив парашу, вышел в коридор. Возле соседних камер уже стояло человек пять арестантов.

— Шагом марш! — гаркнул Богданов.

Арестанты, неся перед собой полные параши и стараясь не пролить их, тронулись с места быстрым шагом, чтобы поскорей дойти до клозета.

Григорий Петрович оказался первым в этой процессии.

— Когда идешь первым… — назидательно начал говорить шедший позади отделенный. Григорий Петрович, желая лучше услышать слова конвоира, обернулся. К нему подбежал Богданов.

— Не останавливаться! — ткнул он Григория Петровича в спину связкой ключей.

В этот день на Григория Петровича, не знакомого еще с порядками в Орловской тюрьме, кричали со всех сторон, несколько. раз он отведал надзирательского кулака. Григорий Петрович совсем растерялся. «Неужели так будет все время? — с тоской думал он. — Неужели?..»

После обеда в камеру к Григорию Петровичу пожаловал Богданов.

Надзиратель крикнул:

— Смирно!

Григорий Петрович встал возле стола. Богданов посмотрел по углам.

— Здорово!

— Здравия желаю, вашскбродь! — громко ответил Григорий Петрович.

Богданов приступил к тщательному осмотру камеры. Подняв крышку, заглянул в парашу, провел пальцем по стене, отодвинул койку. Все было в порядке — нигде ни пылинки, одеяло заправлено как положено. Осмотрев бушлат на Григории Петровиче (этот бушлат он только вчера получил в цейхгаузе), Богданов тронул воротник:

— На бушлате полагается быть петле. Тебе выдадут иголку с ниткой, пришьешь.

Богданов придирчиво осмотрел медный чайник, кувшин, кружку. Начищенная медь блестела. Он снова шагнул к койке, но, вспомнив, что койку уже осматривал, нахмурил брови.

Все было в полном порядке. Но Богданов не мог уйти, не сделав замечания, поэтому он спросил:

— За что тебя отправили сюда?

— Не знаю, — ответил Григорий Петрович, — сам не знаю…

В тот же миг у него потемнело в глазах, и он покатился по полу.

— Это что еще за «не знаю»?!. «Не могу знать, господин отделенный!» — вот как надо отвечать! Встать! На место!

Богданов вышел удовлетворенный.

Григорий Петрович сел на койку и опустил голову…

5

В концентрационном лагере Сакару жилось так же тяжело, как и в казарме. С каждым днем пленных кормили все хуже, а работать заставляли все больше. Лица у. всех стали какого-то земляного цвета. Все только и ожидали, когда же кончится эта проклятая жизнь…

Но в один мартовский день Сакар заметил, что по всему лагерю пленные солдаты собираются небольшими кучками, о чем-то перешептываются. Он подошел, прислушался.

— Царя больше нет, — услышал он.

— Как нет?

— В России революция… Царя прогнали…

Сакар сразу вспомнил слова питерского рабочего Волкова, погибшего на его глазах в окопе.

— Значат, царя больше нет? — радостно переспросил он. — Теперь войне конец, поедем домой?..

— Конца-то войны еще наждешься, — зло ответил ему рыжебородый солдат. — Царя скинули, а вот генералы и купцы остались.

«Война нужна царю, генералам да еще купцам… — так говорил и Волков», — подумал Сакар.

6

В этот день Григорий Петрович проснулся, как и привык просыпаться в последнее время, в половине пятого. Прислушался, всюду стояла, тишина. Молчал сигнальный колокол.

«Неужели я проснулся раньше времени?» — подумал Григорий Петрович.

Послышался шум в соседней камере, сосед тоже встал. Но почему нет звонка? Григорий Петрович вычистил кружку, вытер со стола пыль. Пора идти умываться и выносить парашу, а дверь не открывают. По расчету Григория Петровича уже должно — быть пять часов, но поверка почему-то запаздывала…

Наконец дверь камеры отворилась. Но надзиратель не крикнул «смирно», как кричал всегда, а, не заходя в камеру, вежливо проговорил:

— Пожалуйте умываться.

Григорий Петрович поднял парашу и вышел из камеры. В клозете он увидел старика арестанта, с которым приехал сюда из Вологодского централа одним этапом. Умываясь, старик шепнул ему:

— Товарищ Веткан, говорят, в Петрограде революция.

Старик боязливо покосился на надзирателя. Прежде за перешептывание надзиратель обязательно бы ударил связкой ключей по спине. Но сегодня он будто оглох и не слышал шепота, и даже не покрикивал: «Поторапливайтесь, быстро умываться!»