Эльсе

Тут были дамы не только из «Общества помощи падшим женщинам общины святого Петра», но и из разных других обществ города. Беседа протекала крайне оживленно — порой немножко торжествующе, порой даже чуть ядовито, когда надо было защитить свое общество или подчеркнуть его заслуги — сколько оно смогло раздать беднякам. Но, в общем, настроение было доброжелательное: с делами было покончено и совесть была чиста.

— Да, вы правы, — приятно сознавать, что со всеми делами покончено, — сказала одна из дам.

— День, право же, был нелегкий. Я никак не думала, что мне удастся пристроить мой последний лифчик, — все уже получили лифчики. В этом году было слишком много лифчиков.

— Но зато мы знаем, что мы кое-что сделали, — заявила фру Вит.

— Посмотрите туда, на фрекен Фалбе! Как она несется! — сказала фру полицмейстерша.

— Она всегда куда-то мчится.

— Понять не могу, как это она еще не кончила с раздачей. Она ведь бедна, а то, что может отдать беднякам, бросает первому встречному.

Фру Вит прервала собеседницу своим властным голосом:

— Мне думается, что она заходит к беднякам и рассказывает о нас всякие гадости.

Оказалось, многие уже давно это думали. Бедняки всегда оказывались очень неразговорчивыми, когда их спрашивали о фрекен Фалбе.

Между тем капеллан тоже присоединился к их группе. По случаю праздника он пребывал в состоянии благоговейной взволнованности, и на лице его беспрестанно играла улыбка. Дамы обступили его, чтобы поздравить с рождеством.

— Только что здесь прошла фрекен Фалбе…

— Нет, извините меня, — поправила фру полицмейстерша, — не прошла, а буквально промчалась. Мне было так больно смотреть на нее: казалось, она совсем не чувствует праздничного умиротворения.

— Ах да, милая фру, — тихо ответил капеллан, — охотно верю. Все дело в том, каким духом руководствуются в работе. Если нашей работой не руководит истинный христианский дух, то этой работе и не будет благословения.

— Да, господин пастор прав, — воскликнула фру Бентсен, — то, что ты выполнил свой долг — поделился с бедняками, — и делает рождество таким благословенным. Сегодня никто не может ни на что пожаловаться, и об этом так приятно думать, когда тебе самому хорошо.

— И не менее приятно принести в свой дом благодарность и благословение бедняков, — кротко прибавила фру полицмейстерша.

Капеллан с восхищением посмотрел на эту красивую даму. Пребывая в приподнятом настроении, вызванном рождеством, он хотел закончить разговор, обратившись к слушающему его кружку дам с несколькими словами назидания, но тут через улицу к ним подошел доктор Бентсен.

Старик ухмыльнулся своей недоброй усмешкой и сказал:

— С рождеством Христовым, милые дамы! Крупная кража у Эллингсен и Ларсена. Полиция уже поймала нескольких воров.

«Кража!» — «Красть — о боже! — красть в сочельник!» — «Невозможно!» — «Кто?!» — «Кто?!» — «Кто-нибудь знает их?»

— Не может быть, чтобы это были люди из нашего города, — величественно заявила Гладильная Доска.

— Это Банда из Ковчега мам Спеккбом, — злобно ответил доктор.

Ах, Банда! О Банде-то никто и не подумал. Эти мерзкие люди ведь позорят весь город.

Все это произвело крайне тягостное впечатление. Капеллан отказался от мысли произнести свою небольшую речь и лишь кротко вздохнул по поводу «закосневших», после чего все расстались, чтобы поспешить домой и попытаться забыть это неприятное событие, омрачившее их радостное рождественское настроение.

Фру полицмейстерша сказала фру Бентсен, когда они направились домой:

— Представьте себе, сударыня, какая я рассеянная. Когда ваш муж сказал «Банда мадам Спеккбом», я чуть было не поправила его: «Вы хотите сказать: „Банда фрекен Фалбе“».

— Ей-богу, это не случайно, — ответила фру Бентсен и с уважением посмотрела на молодую даму…

Между тем фрекен Фалбе действительно носилась по городу: она искала Блоху. Когда она вернулась домой в половине седьмого, Кристиан куда-то вышел. Во всем доме было пусто и темно, и Эльсе нигде не было.

Для фрекен это было горькое разочарование. Она так радовалась этому вечеру, что ей и в голову не могло прийти усомниться в том, что Эльсе придет, раз она так серьезно обещала ей это.

Но затем она решила, что Эльсе, возможно, была у Ковчега в шесть часов, но снова ушла, увидев, что у них темно. Фрекен Фалбе корила теперь себя за то, что так задержалась у женщины на мельнице и что, найдя Блоху, снова отпустила ее.

Улицы были пустынны. Лишь перед витринами мерзло несколько бедных детей. Все лавки, за исключением мелочных, где еще было полным-полно народа, уже закрылись.

Когда консул Вит около семи шел домой, нагруженный свертками, — он всегда делал своей жене самые дорогие подарки, — он встретил трех полицейских, тащивших что-то длинное и черное.

— Что это у вас, Хансен? — спросил консул.

— А это Блоха, господин консул.

— Гм! Она… она умерла?

— Всего лишь мертвецки пьяна, по-моему. С рождеством Христовым, господин консул!

— Спасибо, и вас также, — ответил консул Вит и пошел дальше.

Чем больше шум стихал на улицах, тем веселее становилось в домах, и детский смех и крики проникали в холодную зимнюю ночь, где все еще бегала фрекен Фалбе, которой каждую секунду казалось, что за углом мелькнул платок Блохи.

Наконец она встретила полицейского, который тоже, казалось, искал кого-то. Он рассказал ей, что Банда совершила кражу и что Блоха принимала в этом участие.

Разбитая и уничтоженная, фрекен Фалбе пошла домой. Ей нередко приходилось переживать на своем веку подобного рода разочарования. Но на этот раз ей было тяжелее, чем когда бы то ни было: она так любила Эльсе.

Когда сестра не вернулась, как они уговаривались, к шести, Кристиан ушел. Но он не нашел никого, с кем можно было выпить в этот вечер, повсюду было холодно и пусто. И он снова вернулся домой — мрачный и раздражительный.

Сестра ничего не сказала и поставила разогревать рождественскую кашу, которую она сварила заранее. Пока она накрывала на стол, он мучил ее упреками и злыми остротами. Когда каша была принесена, оказалось, что она подгорела, потому что сестра забыла помешать ее.

Все сложилось как нельзя хуже, — а она так радовалась этому вечеру. Некоторое время она храбро крепилась, но потом ей стало невмоготу бороться с плачем; она положила голову на руку и громко разрыдалась.

Брат сидел и глядел на нее. Он никогда не видел свою сильную сестру настолько сломленной. Он почувствовал раскаяние и попытался как-нибудь утешить ее: