Элтон Джон

Я чуть под стол не полезла. А он начал говорить о том, что русские древнее американцев, что у нас культура, история и еще что-то. Я не помню. Про джинсы – ни слова.

– Да я знаю все это, знаю! – не выдержала я. – Нас этим в школе пичкают!

– В том-то и дело, что пичкают, – сказал папа. – А вы меняете свою страну на джинсы!

Я разревелась. Зачем он так говорит? При чем здесь страна? У нас просто таких джинсов пока не выпускают, у нас другие задачи. До джинсов просто руки не дошли, я же понимаю. Но если есть возможность, если есть…

Папе стало меня жалко. Он подошел ко мне и поцеловал.

– Дурочка ты еще маленькая, – сказал он. – Я не хотел тебя обидеть. Только, пожалуйста, ничего не проси такого, чего не можешь отдать. Ни в Америке, ни у соседей. Имей, пожалуйста, гордость.

– А можно мне просто подарить Фрэнни что-нибудь? – спросила я.

– Ну конечно! – обрадовался папа.

– А ты не думаешь, что я буду рассчитывать на ответный подарок? Вроде бы я просто дарю, но чуть-чуть надеюсь. Это ведь то же самое, только еще хуже.

Папа посмотрел на меня внимательно.

– А ты не такая уж дурочка, – пробормотал он и ушел в свою комнату обдумывать мои слова.

Сейчас подведет какую-нибудь философскую базу! Господи, почему мне достался такой вдумчивый папа? Другому бы тысячу раз плевать было, какие тряпки я заказываю в Штатах.

Он пришел сосредоточенный, походил от стола к тахте и сказал:

– Видишь ли, если у тебя действительно такие мысли, то лучше ничего не посылай. Лучше сдержись.

– А если они только чуточку, самую маленькую чуточку такие? – взмолилась я.

– Пошли скромный подарок ко дню рождения. И все! И никаких просьб. Просто долг вежливости. И все! К этому вопросу больше не возвращаемся.

Когда я нашим девчонкам из класса это рассказывала, они смеялись:

– Дура! Зачем ты ему перевела про джинсы? Родители сейчас ничего не понимают, с ними нужно круче.

Папа у меня и вправду чего-то не понимает. Он какой-то не такой. Я была на дне рождения у Алки, которой папа привез из Франции джинсы. Там, во-первых, квартира обалденная, а во-вторых, папа и мама. Папа нам рассказывал про Францию, Бельгию и другие страны. А мама была в японском халате, и от нее косметикой пахло очень приятно. Лицо у нее такое блестящее, как из журнала. Она угощала нас чаем, как это принято в Англии – с молоком. Чай мне не понравился. А потом мы плясали. У них японский стереопроигрыватель и куча дисков, которые их папа брал одними ладонями за края.

Я все же послала Фрэнни в подарок набор с видами Петродворца и пластинку с русскими народными песнями. Папа сам ходил со мною на почтамт и заполнял какие-то бумажки, чтобы отправить бандероль в Штаты.

– Подведешь ты нас под монастырь, – сказал папа, когда мы возвращались с почтамта.

Я посмотрела на него, чтобы понять, и вдруг все поняла. Я как сейчас помню этот день. Была весна, и солнце такое яркое, холодное после зимы и очень резкое. Не знаю, что со мною случилось, но я вдруг увидела папу со стороны. Я даже испугалась, потому что никогда так на него не смотрела. Он шел со своим старым портфелем в руках. Он всегда ходит с портфелем. В портфеле лежала банка с крышечкой под сметану и полиэтиленовый пакет для хлеба. Папа был в плаще, к которому мама утром пришивала пуговицу. Сначала они вместе искали эту пуговицу, чтобы была такая же, как остальные, но не нашли. Папа сказал, что, наверное, потерял ее. Мама стала ворчать, рыться в коробочке с пуговицами, потом нашла похожую и начала пришивать. Папа стоял рядом с виноватым видом. И мама вдруг заплакала.

Папа шел рядом по улице и щурился от солнца. Он был такой же, как все, абсолютно такой же – в магазинном плаще, в магазинных брюках, но мне почему-то стало его жалко. У папы есть одна оригинальная вещь, которой он гордится. Это запонки из янтаря. Их ему подарила какая-то знакомая женщина. Когда папа надевает эти запонки, он поет и шутит.

– Огурцы дают, – сказал папа. – Давай купим огурцов, маме будет приятно, что мы проявили инициативу.

И мы встали в очередь за огурцами. Папа был озабоченный, вертел головой и привставал на цыпочки, чтобы высмотреть из-за очереди, хватит ли нам огурцов. Огурцов нам, конечно, не хватило.

Зато сметану и хлеб мы купили.

Долгое время от Фрэнни не было никаких известий. Я уже забыла про письмо, потому что кончался учебный год и нужно было подтянуть литературу. Как всегда, мы обсуждали, где проведем лето. Сережка просил купить ему спиннинг и моторную лодку. Папа купил только спиннинг. В это время папа и мама часто разговаривали по ночам, когда ложились спать. Я из-за стенки слышала звуки: «бу-бу-бу… бу-бу-бу!» – это папа, «ти-ти-ти…» – это мама. Слов слышно не было.

Папа стал раздражительным и иногда вдруг выкрикивал: «Денег не печатаем!» Он и раньше любил так говорить, но тогда они с мамой смеялись, а теперь уже не смеются.

Наконец я получила от Фрэнни бандероль. Пришло извещение, и мы с папой снова отправились на почтамт. Папа ворчал, что он теперь работает почтальоном больше, чем инженером. Я шла и думала: что же мне прислала Фрэнни? А вдруг джинсы? Может быть, она телепатически почувствовала, что мне необходимы джинсы?

Но Фрэнни телепатически не почувствовала. В бандероли оказались пластинка и журнал на английском языке. Вернее, это был не журнал, а альбом с цветными фотографиями про Элтона Джона – того самого певца, который был записан на пластинке.

На обложке был изображен Элтон Джон в огромных темных очках, в белоснежном костюме и в плоской белой шляпе. На лацкане пиджака у него висела маленькая фигурка Микки Мауса. Элтон Джон сидел на стуле и тремя пальцами, как авторучку, держал белую тонкую трость.

– Ишь ты… – сказал папа, взглянув на Элтона.

Я побежала к Алке, у которой есть стереопроигрыватель, и мы стали слушать пластинку. «Клевый музон!»—сказала Алка довольно равнодушно, потому что у нее дома – целая полка импортных пластинок, которые ее папа привез из Франции и Бельгии. Мы прослушали Элтона Джона три раза подряд. В особенности мне понравилась одна вещь под названием «Крокодайл рок», что означает в переводе «Крокодильский рок». Очень заводная музыка. Под нее так и хочется прыгать.

У нас тоже есть проигрыватель, но старенький и обыкновенный. Алка сказала, что на нем Элтона Джона крутить нельзя – пластинка может испортиться. Но я даже не заикалась дома насчет стереопроигрывателя. Я знала, что папа опять начнет волноваться и спрашивать, сколько он стоит. Я принесла пластинку домой и стала переводить текст из альбома. Перевод я записывала в специальную тетрадь.

Элтон Джон – самый популярный эстрадный певец в Америке. В альбоме все про него рассказано. Он сначала был бедным и застенчивым юношей, жил в мансарде и сочинял песни, которые никто не хотел слушать. А потом внезапно стал знаменитым. Однажды он выступал в каком-то концерте и очень волновался. От волнения Элтон Джон перестал быть застенчивым, выбежал на сцену и вскочил на рояль. Он стал прыгать на рояле, стучать по клавишам ногами и петь. Публике это страшно понравилось. С тех пор он всегда ведет себя необычно: надевает разные оригинальные костюмы, рычит, бегает по сцене, ломает инструменты и стулья – в общем, делает то, что ему хочется. Песни он пишет очень быстро. За два дня он сочиняет целую пластинку песен, записывает ее в своей домашней студии звукозаписи и выпускает в продажу. У него есть собственный самолет с баром и большой фонотекой на борту. Он летает по Америке с концерта на концерт и слушает в самолете новую музыку, чтобы не отстать от жизни. Когда ему хочется еще раз прославиться, он вытворяет что-нибудь изумительное. Он такой милый! Он играет в теннис с американскими чемпионами или начинает временно исповедовать буддизм.

Он еще сравнительно нестарый. Мой папа старше Элтона Джона на четыре года.

Когда я рассказала папе про Элтона Джона, он взял тетрадку с переводом и стал читать. Попутно он рассматривал его фотографии в альбоме.

– Какая-то мура собачья! – сказал папа. – Надеюсь, ты понимаешь, что это все мура?

– Почему мура? – спросила я.

– Потому что не в этом радость жизни.

А в чем радость жизни? Хоть бы объяснил.

Мама ничего не сказала про Элтона Джона, хотя тоже рассматривала его фотографии.