Ёлы-Палы

Мы засмеялись его твердой вере в человечество.

— Нет, честно, мы не выплевываем, конечно, но сейчас просто не ко времени — и по дому дел полно, в порядок всё приводить еще надо. У меня ведь рабочий день не нормированный.

— Раз нет, так нет, — без особого огорчения воспринял ситуацию наш новый знакомый. — Моя жизнь попроще вашей будет. Как говорится, наш чин — головой об тын. Так что пойду пока заструячу, что дома осталось. Еще свидимся, ёлы-палы!

И он, весь в черном, большой и приземистый, ушел, как будто со сцены укатили обшарпанный концертный рояль.

— Ну вот, — сказал Лева, тыча в сторону закрывшейся уже подъездной двери недокуренной сигаретой, — сосед как сосед. Хорошо, что у меня сейчас дел выше крыши и чувство долга исключительно развито, а то лучшего собутыльника, чем этот Ёлы-Палы и не найти. Это я тебе по личному опыту твердо говорю. Хотя, конечно, насчет того, что ему наплевать, если кто из узбеков или из евреев, — точно врет. Опять же по личному опыту. Такие после второго стакана любят о заговоре против русского народа порассуждать. Правда, чаще без особой злобы — просто, чтобы разговор поддержать. Думаю, уживемся.

И Лева оказался совершенно прав. Ужились самым лучшим образом. И с соседями вообще, и с этим занимательным Ёлы-Палы.

То есть, конечно, ужились не в один момент, а складывалось всё постепенно. Кого-то попросили за дочкой часок присмотреть. Кто-то, наоборот, к ним за солью забежал. Забавно, что первое время у соседей прямо какие-то трагические перебои с солью наступали — так всем хотелось посмотреть, что же такого особенного в жизни художника происходит, да еще с женой-еврейкой. Слово за слово, оказалось, что и у художника всё, как у других, — и работы по горло, и деньги на полу не валяются, и жена как жена, а при случае и обложить может не хуже дворничихи-мордовки из комнатки под крышей, так что скоро все затруднения с солью в доме прекратились, и стали жить, как и живут во всех таких домах по всем нашим городам и весям. Кто, правда, гнул свою, тоже, впрочем, не чрезмерно оригинальную линию, так это встреченный нами у подъезда Ёлы-Палы.

Я тогда у Левы в доме бывал чуть не ежедневно, так что изучил нашего нового знакомца хорошо. Как мы сразу и просекли, интерес к людям у Ёлы-Палы был специфический — с кем поддать. Но не в смысле — лишь бы нажраться, а чтобы за разговором и вообще по-человечески. Разумеется, искать высококачественных собутыльников, которые могли бы ответить его повышенным требованиям, у винного магазина было бы затруднительно, поскольку там, как и у любого другого винного магазина бескрайней родины, ошивалось такое, что как говорится, миль пардон. Ехать за семь верст киселя хлебать к каким-нибудь своим знакомым, которых у него за общительностью нрава не быть не могло, тоже было потерей времени. Так что он сконцентрировался на соседях. Хоть семей в доме было и немного, но по мужику в каждой числилось. Даже у дожидавшейся московской прописки дворничихи-мордовки, здоровенной, хотя и несколько косоглазой девицы, ошивался, как правило, какой-нибудь очередной любитель провинциальной ядрености. Так что день с тем, день с другим, и даже без того, чтобы быть обвиненным соседскими женами в спаивании своих мужиков, но без компании Ёлы-Палы не оставался.

Полной гладкости в его жизни не давал образоваться высоченного роста, но какой-то иссохший, хотя на лицо и вполне здоровый сосед сверху. Всей предыстории их конфликта нам так раскопать и не удалось — да, честно, не очень-то и хотелось, — но оказалось, что уже не первый год он изводит Ёлы-Палы жалобами в милицию, в которых утверждает, что Ёлы-Палы в каком-то там находящемся в его квартирке чуланчике — а оказалась эта квартирка прямо напротив Левиной — незаконным образом изготовляет самогон, от чего и по дому запах, и пьянство провоцируется, на борьбу с которым решительно нацелила нас родная партия. С учетом момента, милиция исправно появлялась, но никаких следов самогоноварения обнаружить не могла и исчезала до следующего раза ни с чем. Следующий раз наступал быстро, поскольку сосед писал опять, напирая на то, что рейд был проведен без должной внезапности, что позволило Ёлы-Палы умело скрыть следы правонарушения. История повторялась. Мы никакого запаха никогда не чувствовали, и почему милиция после, скажем, четвертого провала не прекратила на эти соседские жалобы реагировать, а продолжала исправно появляться в доме, оставалось для меня и Левы загадкой. Может, так стражи порядка показывали свое рвение в поддержке линии партии или просто пользовались этой ситуацией, чтобы отмечать в отчетах умелую работу с жалобами и заявлениями трудящихся, я не знаю — с нашего правоохранения всё станется. Тем не менее, приезжали. В результате о возможностях самогоноварения всерьез стали задумываться все обитатели дома, а кто-то, похоже, перешел и к практическим действиям, поскольку по истечении какого-то времени запашок по лестнице всё же пошел. Но определенно не от Ёлы-Палы. Что, честно говоря, было непонятно и нам, особенно если принять во внимание его жизненные интересы. И как-то раз, когда бухой Ёлы-Палы, стараясь подбирать выражения поприличнее, пытался одолжить на необходимую для полного счастья добавку у Софьи, мы с Левой, подойдя в разгар занимательного диалога и тут же скинувшись на помощь недоувлажненному соседу, все-таки поинтересовались, а почему бы ему действительно не решать свои проблемы хотя бы отчасти использованием своего таинственного чуланчика как раз для того, в чем его беспричинно обвинял злобствующий длинный сосед сверху.

— Гнать, что ли? — брезгливо скривив губы, поинтересовался Ёлы-Палы почти трезвым голосом. — Не царское это, ёлы-палы, дело, мужики, в дрожжах ковыряться. Я по другой части. Пусть брешут.

Мы с Левой в ответ на неожиданную барскую интонацию Ёлы-Палы переглянулись, но ничего не сказали, — что, дескать, с бухотой препираться. Ёлы-Палы тему, однако, несколько развил, заодно отозвавшись и о том соседе, который наводил на него незваных визитеров:

— А этот писатель — что он, человек что ли? Ты посмотри только, как он на баб глядит: барышню встретит — губку на локоть, слюнка по сапогам, а подойти боится, — а ну как ему жена его причиндал скусит? Не мужик!

Спорить было трудно. Но Ёлы-Палины принципы в отношении самогона были не единственным его занимательным качеством. Постепенно — ну, сами знаете, как это обычно бывает в разговорах с соседями: там словечко, тут словечко, будет песенка — выяснилось, что вообще многое в его жизни устроено довольно оригинально. Для начала оказалось, что живет он в квартире без ванны. Об этом Соне рассказала одна из соседок. А потом мы и сами увидели, когда в одну из редких поначалу оказий забрели к нему, чтобы, по его изысканному выражению, отдоить пол-литру под рукавчик. Оказалось, что за обшарпанной дверью, за которой обычно скрывался от окружающего мира Ёлы-Палы, была, по-видимому, когда-то давно довольно большая комната для прислуги. С крошечным даже умывальничком. Так из этой комнаты путем сложных архитектурных решений в незапамятные уже времена выделили собственно комнату, где у Ёлы-Палы, кроме койки, маленького стола с одним стулом — при совместных трапезах на троих двоим приходилось сидеть на кровати — и большого разбитого шкафа с каким-то, правда, несомненно старинными финтифлюшками и медными накладками, ничего больше не было. Имелось еще и нечто вроде кухоньки с плитой на две конфорки, небольшой тумбой рядом и даже без двери, а почти впритирку к древней раковинке двадцать-на-двадцать была сооружена фанерная конурка, в которой скрывался врезанный в общий стояк унитаз со странным бачком. Как в эту конурку вмещался Ёлы-Палы оставалось загадкой, но как-то вмещался. Может, просто не прикрывал хлипкую дверцу, чтобы в нее колени выставлять. В раковинке мылись и руки и посуда, а ванны действительно не было. Да что там ванны — некуда было даже не то что душ воткнуть, а даже шайку на пол приспособить, чтобы хоть из нее поплескаться! Правда, на пол-этажа выше размещалось тоже входившее в состав его квартиры абсолютно пустое и неосвоенное хозяином помещение — что-то вроде маленького чуланчика без окон. Но до него надо было еще добираться по изогнутой уродливым углом лестнице в десяток ступеней, чего сам Ёлы-Палы, по общей своей нерасположенности к лишним усилиям, никогда не делал. Так что чуланчик, который, как мы сразу поняли, и был тем гипотетическим местом, в котором, по мнению длинного соседа, не гнать самогона Ёлы-Палы просто не мог, пропадал совершенно без употребления. И омыть, так сказать, тело было совершенно негде! На наше удивление такой нестандартной ситуацией Ёлы-Палы только безмятежно махнул рукой:

— Подумаешь, делов-то! Тут как всё сделано-то, ёлы-палы? Как и всё при этой долбаной власти: на скору ручку — комком да в кучку. Угол есть — и ладно. Да и моей Зассанией-Новой с грехом пополам пока пользоваться можно. А если марафет навести, так пять минут ходу, и я возле скороварки — заметив наше непонимание, Ёлы-Палы пояснил — ну, в смысле у бассейна “Москва”. Там всегда кто-то из знакомых не на одном входе, так на другом стоит — так что и билета не надо. А там под душем мойся, не хочу. Хоть час, ёлы-палы, стой. И грязь смывает, и хмель вышибает. Лучше любой бани. Экономия опять же.

— Так ты что, — удивился Лева — на помывку в бассейн что ли ходишь?

— Ну, ёлы-палы, а я что говорю? Не всё равно где чиститься-то? Хоть до Кракова — везде одинаково. Чем там плохо? Не каждый же день! А так на любой случай годится. Я еще, когда помоложе был и, бывало, раскладушек к себе домой таскал, так под утро очередную выхухоль из раковинки сполоснешь, а сам в басик пилишь боеголовку драить. Хорошо, ёлы-палы… Да ладно, чего ты меня всё какой-то лабудой отвлекаешь? Не мни стакан — допивай давай…

Допить мы, естественно, допили, но всё же поинтересовались у Ёлы-Палы, а почему он, собственно, не потребует у местных властей какую-никакую ванну ему соорудить. Несколько размякший после дружеского отдыха Ёлы-Палы рассказал, что когда-то пытался, и даже был зван на какие-то комиссии, а другие комиссии имел сомнительную честь принимать прямо на дому, и бумаг ему эти комиссии надавали без счета, но с места дело так и не сдвинулось. Он и плюнул. А в “Москву” ходит чуть не с первого дня, как бассейн открыли, и даже когда там бывает какая профилактика, ему всё равно кто-то из дружков насчет душа и даже сауны способствует. Так что не пропадает и коростой от грязи не идет. Надо сказать, что вид у Ёлы-Палы действительно был вполне помытый и даже его вечное старое пальто и вечно намотанные вокруг шеи разнообразные шарфы вида этого не портили. Но всё же мы были сильно удивлены, когда, как рассказал мне Лев, во время визита в дом уже новой, извините за выражение, перестроечной комиссии, которая дотошно выспрашивала жильцов, чем бы им мог помочь мылящийся в депутаты какой-то записной демократ из бывшего моссоветовского начальства, именно Ёлы-Палы ни о каких своих проблемах не упомянул, хотя остальные чего-то там просили, а кое-кто впоследствии какие-то незначительные мелочи типа поправленной форточки даже и получил. И в процессе следующей дружеской встречи на высшем уровне даже поинтересовались, почему же он не рассказал новым комитентам о своих проблемах и о невыполненных обещаниях комиссий старых. Глядишь, чтобы доказать, что раньше трудового человека исключительно угнетали, а теперь исключительно демократизируют, могли бы чем и помочь. Может, даже, и настоящей ванной!

Ёлы-Палы неожиданно окрысился, недобро высказавшись, что, дескать, самый активный и заботливый член комиссии новой нередко присутствовал еще и на заседаниях комиссий старых, как раз когда с Ёлы-Палы и разбирались.

— Ну, и чего я перед этим козлом распинаться стану? Чего это я именно ему в детали вдаваться буду? Даже если и разложу по полочкам всё, как было, да как мне они сами на разных встречах обещали, да еще и напомню, что два последних-то раза он и сам там сидел, — поможет что ли? Как же, ёлы-палы, жди! Хуже бы не стало. За правдивую-то погудку смычком по рылу бьют. Вот и тут насочиняют каких-нибудь бумаг, да и окажется, что мне и того, что есть, не положено, или же в моей хавире отопитель или, наоборот, холодильник надо ставить, — без разницы, главное, что враз и вышибут отсюда в свое Орехово-Паскудниково или что там у них еще погаже, ёлы-палы, есть. Нет, я уж лучше тут хоть как. Это как с утра бывает, если перед этим на бутылец в смертельную наехал, и в доме ни капли, а на улицу тоже не выйдешь, потому как вид, как у папы Карло, если не хуже, так что первый же мусор тут же за хвост потянет, благо что их тут, ёлы-палы, как грязи. Вот и терпишь. Опохмелиться нечем — слюнку проглоти, да языком закуси. Потихоньку и отойдешь. Так я и с ними — язык уж давно прикусил и только слюнку глотаю. А то лишнее скажешь, так известное дело — лося бьют в осень, а дурака завсегда! Только с меня-то им дурака не сделать!