Эмбер. Чужая игра

– Здравствуйте.

– Здравствуй, здравствуй. Дай-ка на тебя погляжу. Впервые вижу человека, которого Логрус хотел убить – и не смог.

– Ему это почти удалось.

– Не знаю, кому это лучше удалось. Ты едва не разрушил наш мир. Впрочем, не могу тебя осуждать, ты защищал свою жизнь. Возможно, в этом не было особого смысла…

– Извините, что перебиваю, но мне кажется, был.

– Помолчи. Тебе вредно разговаривать. Если я говорю, что не было смысла, значит ни Логрус, ни Лабиринт не смогли бы тебя убить. Но вызывать знак Лабиринта, в центре Логруса, да еще лупить Лабиринтом по Логрусу – согласись, это неэтично…

Зато дешево, надежно и практично, – хочу сказать я, но прикусываю язык.

– … Ты выбрал удачное место для атаки. Логрус не мог адекватно ответить, не повредив самого себя. И в то же время, он не мог не ответить, так как Лабиринт припомнил старые обиды. Логрусу пришлось пожертвовать частью узора, выплюнуть тебя и со всей силой ударить по знаку Лабиринта. В результате еще часть узора оказалась разрушенной. Нарушилось равновесие сил, волна возмущений прокатилась по всем отражениям, и старый Лабиринт перешел в атаку. Все могло кончиться очень плохо, но против старого Лабиринта выступил Лабиринт Корвина. Борьба ослабила обоих противников, и равновесие было восстановлено – на новом, более низком уровне. Видимо, создавая новый Лабиринт, Корвин заложил в него функцию поддержания статус кво. В конце концов, Корвин и задумывал его как стабилизирующий фактор в момент гибели мира. Одно могу сказать точно: мир был намного ближе к гибели, чем во времена войны Падения Лабиринта.

– А что будет теперь с Логрусом?

Старик улыбнулся.

– Лабиринт – стабильность, Логрус – изменчивость. Порядок нуждается в создателе для поддержания, Хаос поддерживает себя сам. В этом сила Логруса, в этом слабость Лабиринта.

– Приятно слышать, что Вселенная уцелела. А что со мной? Я, как бы это сказать, не совсем уцелел.

– Множественные переломы, разошедшиеся швы черепа, разрыв печенки, селезенки, и так далее.

– Почему же я жив?

– На эту тему мы поговорим позднее. Когда вы, молодой человек, поправитесь. А сейчас – прощайте.

Хотел повернуть голову и посмотреть ему вслед, но вовремя отказался от этой мысли. К постели подходит лохматая, страшная как смертный грех Паола с кастрюлькой и ложкой.

– Сейчас мы будем ням-ням. Откроем ротик, и выпьем бульончик. Еще ложечку.

– Паола, господи, что с тобой?

– Девочка за пять суток спала пять часов, – объясняет Гилва.

– А ты?

– А я – двадцать пять!

– Обманываешь поди! Не больше пятнадцати. Посмотри на себя в зеркало.

– Смотрела. Думаешь, легко по рыбе с человечьими ногами понять, как я выгляжу?

– С кем я разговаривал?

– Это был Сухэй. Он почувствовал, что Логрус возбужден, и прибыл раньше, чем ты сделал первый шаг. Он все видел – все твои художества. Но добивать не стал. Меня это смущает.

– Милые мои, у меня есть идея. Давайте аккуратненько опустим кровать вместе со мной в ванну. Только аккуратненько. Трясти не надо.

– Гидроневесомость? – спрашивает начитанная Паола.

– Умница.

Гилва ничего не понимает, но Паола уже бежит к стене, прорезает бластером проход, опустившись на четвереньки, пробует воду локтем.

– Холодная…

Гилва включается в дело. Вода доводится до нужной температуры, ванна увеличивается до размеров бассейна с покатым спуском. Очередная сложность: Паоле не приподнять свою сторону тяжелой дубовой кровати. Гилва принимает демоническую форму и одна толкает кровать к проходу. Резные дубовые ножки издают страшный, раздирающий душу скрип. Наконец, я в воде. Чуть не захлебнулся.

– Трансформируюсь! – произношу замогильным голосом. И превращаюсь в осьминога. Переломы моментально перестают болеть. Но почки еще ноют. Гилва смеется и бьет в ладоши. Паола с квадратными глазами пытается засунуть в рот сразу два кулака. Хочу объяснить ей, что все в порядке, но – нечем… Произвожу обратную трансформацию.

– Поторопился. Ноют еще косточки, – плаваю по бассейну брассом. До Паолы наконец-то доходит смысл происходящего. У осьминога нет костей, поэтому в момент трансформации переломы исчезают вместе с костями.

– Ты слишком резво трансформируешься, – возражает Гилва. – При резкой трансформации все тело ноет.

– Придется часа на два головоногим стать, – предупреждаю девушек и вновь трансформируюсь в осьминога. Отбитые внутренности все равно болят. Упрощаю структуру до предела – становлюсь огромной медузой. Вместе с телом упрощаются и мысли, желания. В последний момент спохватываюсь, запускаю обратный процесс.

Кто-то гладит меня по руке (рукам). Открываю глаза. Русалка. Добрая. Что-то хочет от меня. Показывает наверх. Поглаживает. Это приятно. Уплывает. Хочу русалку. Хочу, чтоб гладила. Поднимаюсь за ней. Всплываю. Она вылезает из воды. Я тоже хочу вылезти. Пусть гладит меня. Трудно дышать. Хочу, чтоб было легко дышать.

Богатый кислородом воздух обжигает легкие. Оглядываюсь. Две встревоженные женщины. Смотрю на себя. Это – я??? Я не такой. Вспомнил! Баранкин, будь человеком! Был такой мультик.

Вот теперь другое дело. Это же надо, чуть копыта не откинул. Делаю вид, что зеваю и потягиваюсь. Чтоб успокоить женщин.

– Я долго спал?

– Больше пяти часов, – говорит Гилва. Ты Паолу с ума сведешь своими фокусами.

Вылезаю из бассейна, вспоминаю, что имел множественные переломы и разрывы внутренних органов. Ощупываю себя. Здоров! И это хорошо! Обнимаю Паолу и кружу в танце.

– Господи, Паола, ты танцевать не умеешь. И-и – раз-два-три, раз-два-три. Это вальс. Раз-два-три…

Гилва смотрит на нас с материнской улыбкой.

Сдаю козырь Сухэя, сосредотачиваюсь. Паола заглядывает через плечо и деловито проверяет бластер. Кивает Гилве, и та прячет метательный нож в ножны на рукаве. Интересно. Хочу спросить, к чему такие хлопоты, но в этот момент устанавливается контакт.

За спиной Сухэя роскошный зал в стиле Людовика XIV. И множество рогатых и клыкастых монстров в яркой одежде. Бестиарий. Сухэй тоже выглядит не лучшим образом. Ни за что не узнал бы, но вызывал его, значит ОНО – он. Гилва кладет ладонь на мое плечо. Тут же чувствую руку Паолы на другом плече. Прикоснувшись ко мне, они тоже вступают в козырной контакт.

– Вы хотели со мной поговорить.

– Неплохо, молодой человек. Совсем неплохо. Шесть часов назад вы напоминали крысу, прошедшую камнедробилку.

– У вас найдется время для меня?

– А как вы думаете, молодой человек, кого мы сейчас обсуждаем? Или вы считаете, что сотрясатели мироздания являются каждый день?

– Мне пройти к вам, или вы ко мне?

– Лучше будет, если я к вам, – усмехнулся Сухэй. Мы пока не пришли к общему мнению относительно вашей карьеры. Многие считают, что чем короче она будет, тем лучше. Они не видят полной картины, и меня это устраивает.