Эмблема с секрктом

В нескольких сотнях метров от берега белел корпус парусной яхты, и еле слышно доносились божественные звуки генделевской до-минорной сонаты для гобоя. Невероятно. Я даже посмотрел на свой водонепроницаемый «Брейтлинг», чтобы удостовериться, что сейчас и в самом деле август две тысячи одиннадцатого года, и я не в раю. Удостоверившись, я вошел в воду и поплыл, стараясь производить как можно меньше шума и брызг.

На какое-то время я, видимо, просто растворился в море, став его маленькой частицей, наполненной счастьем, как живая клетка наполнена… не помню, цитоплазмой, что ли. Вдох, гребок, выдох, гребок… Очнулся, лишь когда рука ударилась обо что-то твердое. Оказалось, это борт яхты. Я преодолел около километра водного пространства, даже не заметив этого.

– Доброе утро, месье.

Сверху на меня смотрел загорелый молодой человек в капитанской фуражке. Я отчетливо видел девственно-белую подошву туфли на его ноге, которая опиралась на нижний трос леерного ограждения. На подошве было написано: «Tommy Hilfiger». У меня есть такие же, я в них играю в теннис по пятницам.

– Доброе утро, – ответил я. – Отличная погода, не правда ли?

– Ветер ушел, – сказал молодой человек. – В остальном я с вами согласен.

– Ветра нет, потому что нет никакого смысла покидать это замечательное место, – рассудил я. – Побег из рая уже предпринимался нашими праотцами, ничего путного не вышло.

Молодой человек курил сигару, на конце которой вырос солидный хоботок из пепла. Я пытался угадать, попадет он на мою голову или упадет в воду. Молодой человек, видно, подумал о том же и, подавшись в сторону, стряхнул пепел куда-то на палубу. Это явно был жест дружелюбия и расположенности.

– Видимо, вы правы, – сказал он. – Здесь стоит мощный дизель, я как раз собирался его завести, но решил дождаться, когда закончится диск. Не хотелось портить все это…

– Очень правильно. Гендель и привел меня сюда.

– Приятно встретить знатока, – улыбнулся капитан. – Сейчас в моде другая музыка. Ее называют «музон».

– Какие ценители, такая и музыка, – скорбно кивнул я.

– Не хотите подняться на борт? – предложил капитан. – Есть кофе, круассаны. Есть неплохие сигары. Да и звук лучше слушать на палубе: у меня отличная всепогодная акустика.

На представителя передового отряда мировых геев он похож не был, во всяком случае на взгляд неспециалиста. И на контрразведчика тоже – это уже мнение профессионала. Можно было принять приглашение, особенно если учесть, что я немного замерз и вряд ли бы смог так же легко вернуться на берег.

По прижатому к борту трапу, я поднялся на палубу и наткнулся на внимательный взгляд, изучающий мою грудь. Точнее, украшающую ее татуировку.

– Однако! – Капитан не сдержал удивления. – Кто это?

– Макумба, – честно ответил я. – Злой дух, которому поклоняется малый, но свободолюбивый народ в одном африканском государстве.

– И вы тоже ему поклоняетесь? Иначе зачем нанесли эту рожу на свое тело?

– Меня не очень-то спрашивали. Тем более что кроме свободолюбия этот народ исповедует и каннибализм…

Капитан понимающе кивнул.

– Да, эти качества часто идут рука об руку. Вот, наденьте, так вам будет удобней…

– Спасибо, вы очень любезны!

Я с удовольствием закутался в отутюженный махровый халат и осмотрелся.

Яхта была большой: пятьдесят пять футов. Стремительные обводы корпуса, высокая мачта со свернутыми и автоматически разворачивающимися парусами, тысячесильный двигатель, усиленная герметизация… Великолепное судно годилось не только для выхода в открытый океан, но и для приема самых высоких гостей. Палуба из тисовых брусьев, каюты красного дерева, хрустальные люстры, акустика KEF. Отличный эспрессо. Ну и сигары, естественно, «Кохиба панателла», настоящие кубинские. Экипаж состоял из двух мускулистых и довольно мрачных матросов, которые не были похожи на любителей классической музыки. Было странно, что утонченный капитан нанял таких громил.

– Яхта не моя, – сказал молодой человек, видно, угадав мои мысли. – Я арендую ее у местного клуба вместе с рулевым и мотористом. Только в июне получил капитанский сертификат. Это, по сути, мой первый самостоятельный выход.

Он жестом пригласил к столику на палубе, матрос тут же принес медную пепельницу на длинной ножке.

– Алекс Галлахер, – представился капитан. У него был квадратный подбородок и серо-голубые глаза. – Кроме этой яхты я управляю также подразделением компании «Бритиш Тайрз» по производству промышленной резины и пластика. Каждый раз меня одолевает дикая зевота, когда я пытаюсь объяснить своим знакомым, чем я занимаюсь на своей работе.

Он хорошо улыбался, искренне. Сейчас Алекс показался мне несколько старше, чем при первом взгляде. Лет тридцать пять, может, сорок.

– Я Зигфрид Майер, писатель, – в свою очередь представился я. – Мне проще, моя работа не таит ничего замысловатого – я пишу книги. Писать книги могут все: родственники, служанки, любовницы, охранники, даже убийцы. Но если напишет убийца – его обязательно прочтут. А когда я знакомлюсь с каким-нибудь новым человеком, то чаще всего оказывается, что моих книг он не читал.

– О чем же вы пишете? – деликатно поинтересовался Алекс.

– В основном фантастику.

– Есть ли жизнь на Марсе, например?

Он снова улыбнулся.

– Жизни на Марсе нет. Даже на нашей благоустроенной Земле ее не так уж и много. Каждый день люди погибают в авариях, военных конфликтах, от рук маньяков, умирают от инфаркта и даже от обычного гриппа. Сто восемьдесят тысяч человек в сутки. Что же говорить о Марсе и всей остальной Вселенной?

Генделя сменил Альбинони, концерт для гобоя и струнных. Мы с Алексом чинно закурили. Когда перед тобой стоит коробка «Кохибы», я перестаю думать о вреде табака и временно покидаю вагон для некурящих.

– Зато на Марсе нет автомобилей и автобанов, – заметил Алекс. – Это увеличивает шансы на выживание.

– Верно.

Я сложил губы буквой «О» и выпустил несколько колец.

– А также закусочных «Старбакс». И «Макдоналдса».

Алекс посмотрел на меня с уважением. Наверное, это было связано не с банальным осуждением фастфуда, а с умением пускать ровные кольца дыма.

– Там нет футбольных болельщиков, – предположил Алекс.

– Футбола нет вообще, – подтвердил я. – Ни соккера, ни американского.

– Там нет шлюх.

– Это не очень хорошо. Но не смертельно.

– Зато там не проводятся фестивали металлической музыки.

– И балканской народной музыки тоже.

– Нет телевидения.

– И рекламодателей.

– Ни одного политического деятеля.

– И как следствие ни одного журналиста…

– Там можно жить, – заключил Алекс. – Следовательно, жизнь на Марсе все-таки есть?

– Только потому, что об этом не знают люди, – сказал я. – Стоит какому-нибудь ученому найти хоть ничтожное доказательство внеземной жизни, как она тут же исчезнет, испарится, как дым.