Эми и Исабель

— Я ее ударила, — произнесла Дотти бесцветно, слегка повернув лицо к Исабель.

— Что-что? — Исабель опустила козырек; машина сзади шла слишком близко, Исабель терпеть этого не могла.

— Я ударила Ленору. В туалете. Бев тебе не сказала?

— Господи, не может быть, — в зеркале заднего вида Исабель встретила лаконичный и горький взгляд Бев, — ты правда ее ударила? — Исабель повернулась к Дотти, та кивнула.

— По руке треснула. — Дотти показала на своей руке, куда именно, и стала рыться в сумке в поисках сигарет.

— Ну, — Исабель задумалась, поворачивая направо у знака стоянки, — бывает, человек доходит до точки, — неожиданно великодушно ответила она.

— А Ленора в ответ на нее плюнула, — подала голос Бев, будто подбадривая Исабель в ее намерениях.

— Господи.

— Она не виновата, ведь это я ее ударила, — вздохнула Дотти.

— Это разные вещи, — возразила Исабель, все еще нервничая по поводу своего не очень умелого вождения, вот она как раз неудачно повернула налево, думая о взрослых женщинах, которые дерутся и плюются.

«Господи боже», — подумала она и сказала:

— Ударить — это не совсем то же самое, что плюнуть. Хотя драться тоже плохо, — поспешно добавила она, снова почему-то вспомнив автобус с младшими школьниками, и повернула на дорогу, ведущую к дому Дотти. — Но по крайней мере… — она помолчала, подбирая подходящие слова, — по крайней мере, это понятно. Но плеваться — немыслимо!

— Дотти назвала ее прыщавой свиньей, — сообщила Бев со своего заднего сиденья, а Дотти, не понимая глаз, хмуро кивнула в знак согласия.

— Мерзкой прыщавой свиньей, — уточнила Дотти, будто желая дополнить отвратительную картину, и затянулась поглубже.

— Боже мой! Господи! — бормотала Исабель, осторожно двигаясь по узенькой сельской дороге. — Господи, — повторила она.

— Дальше налево, — показала рукой Дотти.

Длинная подъездная дорога исчезала где-то у реки.

Это было чудесное местечко — кругом простирались лужайки, клены толпились у дома. Участок принадлежал семье, Исабель знала, что теперь Дотти не может себе позволить такой дом. Фасад заметно нуждался в ремонте. Крыльцо сползло на один бок, почти развалилось, серая штукатурка давным-давно облупилась. У Исабель при виде всего этого защемило в груди, к тому же за домом застыл на приколе ржавый грузовик, который годами не двигался с места и уже никогда не заведется.

— Давайте посидим минутку, — попросила Дотти, смущенно глядя на Исабель.

— Конечно. — Исабель повернула ключ, выключая мотор.

Они молча сидели в бесцветном, жарком мареве. Лицо у Дотти покрылось испариной, и Исабель, приглядевшись, сказала вдруг:

— Дотти, а ты похудела.

Она осознала это сию минуту, увидев, как сиротливо торчит рука Дотти из рукава блузы. Она и собственную худобу заметила совсем недавно, увидев себя в витрине магазина.

Дотти равнодушно кивнула.

— Я думала, женщины набирают вес после гистерэктомии, — сказала Бев, зажатая на заднем сиденье. — Чиппи стерилизовали, и она сильно набрала, раздулась, как шкаф.

Дотти вытянулась на своем сиденье, словно в кресле дантиста, и сказала обреченно:

— Меня стерилизовали… о боже!

Она стала медленно качать головой из стороны в сторону.

— Дотти, прости меня, пожалуйста!

Бев вышвырнула окурок в окно и дотронулась до плеча подруги.

— Ну и засранка же я! Болтаю черт-те что! — Она повернулась к Исабель. — Извини, сорвалось.

Исабель еле заметно тряхнула головой и слегка сжала губы, словно давая понять: «Какие глупости, Бев, бога ради, говори все, что хочешь» (хотя она и была не в восторге от слова «засранка»).

А Дотти рыдала.

— Все в порядке, правда, — сказала она, а слезы катились из глаз и капали с кончика носа, — ничего, я не обижаюсь.

— Господи, я бы себя на месте прикончила! — сказала Бев, искренне расстроенная тем, что ляпнула это дурацкое слово «стерилизовали». Пот градом лился с ее лица и шеи, она откинулась и оттянула перед блузки, чтобы та отлипла от тела. — Дотти Браун, тебе была просто необходима эта операция. Ты не могла вот так и жить, истекая кровью из месяца в месяц. У тебя там опухоль была с дыню величиной.

Дотти перестала мотать головой.

— Не с дыню, — сказала она, — намного больше.

Исабель и Бев переглянулись, а потом рассеянно уставились в окна, они терпеливо ждали, рассматривая ногти на пальцах и украдкой поглядывая на Дотти. Бев пропотела насквозь, но не подумала даже открыть дверь машины, боясь прервать Дотти на полуслове, если та заговорит, хотя у нее насквозь промокли слаксы на заднице, и она подозревала, что, выйди она из машины сейчас, это будет выглядеть, будто она помочилась в штаны.

— Это ведь мог быть и сон, — сказала Дотти наконец. — Не знаю, видела ли я их на самом деле. Я ведь как раз читала о чем-то таком в журнале, будто кто-то говорил, что видел НЛО, а потом я уснула. Уснула в гамаке. Все это могло мне присниться.

Бев опять подалась вперед.

— Все в порядке, сны бывают ужасно похожими на явь, — сказала она, испытывая огромное облегчение от того, что Дотти сделала это признание.

Но у Исабель, которая со своего водительского места лучше видела выражение лица Дотти, возникло нехорошее предчувствие.

— Все хорошо, — серьезно сказала Бев, похлопав подругу по плечу.

Дотти закрыла глаза. Ее тонкие веки казались Исабель беззащитными, обнаженными, словно какая-то интимная часть Дотти была выставлена на обозрение.

— Все очень плохо, — сказала Дотти.

— Все пройдет, — продолжала уговаривать ее Бев. — Эта жара всех обозлила. Через пару недель никто об этом и не вспомнит. Конторские куры найдут себе что-то еще.

Исабель подняла руку и мотнула головой в сторону Толстухи Бев. Дотти по-прежнему не открывала глаз. Она медленно раскачивалась в кресле из стороны в сторону. Исабель встревоженно посмотрела на Бев, а потом наклонилась к Дотти и обняла ее за талию.

— Дотти, что случилось? — прошептала Исабель.

Дотти открыла глаза и взглянула в лицо Исабель. Ее губы разжались, потом сжались снова. Вязкая слюна запузырилась в углах рта. Она снова открыла и закрыла рот, потом голова ее затряслась. Исабель медленно гладила ее руку.

— Ничего, Дотти, — снова прошептала Исабель, — ты не одна. Мы с тобой.

Она говорила так, потому что сама больше всего на свете боялась остаться одной в беде. Но почему она вообще говорила что-то этой женщине, с которой годами держалась на вежливом отдалении, почему она теперь вот так запросто, по-родственному гладила руку несчастной Дотти Браун, сидя с ней в этой машине-душегубке на исходе рабочего дня? Исабель сама не знала почему. Но, похоже, слова подействовали. Казалось, что-то прояснилось в сознании Дотти, потому что она перестала трясти головой, тихо всхлипнула и кивнула. Потом она вытерла глаза рукой, пальцы ее были мокры от слез, как у ребенка.