Эми и Исабель

— Ну и вонь, — сказала она, сморщив личико и глядя на Пола.

Лицо его блестело от пота, когда он жестом показал на машину и открыл багажник.

— Ты не поверишь, Эми. Смотри!

Исабель вымыла фрукты. Тарелки были расставлены. Чашки вынуты из буфета. Китайский фарфоровый кувшин для сливок, который принадлежал еще матери Исабель и который Исабель любила (она улыбнулась ему заговорщицки, как будто его нежный мерцающий блеск был материнским пожеланием счастья), уже красовался на серебряном подносе рядом с сахарницей. Торт в центре стола соседствовал с вазой фруктов, тюльпаны — рядышком.

Чудесно. Просто чудесно.

Кларки будут здесь в любую минуту. Обитатели этого района Ширли-Фоллс не опаздывают. В пять минут восьмого Исабель налила сливки в кувшин, это были натуральные сливки, а не порошковые, к чаю или кофе, если они предпочитают кофе. Исабель собиралась предложить и то и другое.

В семь пятнадцать голова уже трещала. Она проглотила две таблетки аспирина и съела печенье, стоя у раковины. Потом она пошла в гостиную и присела на краешек дивана, листая журнал. Дважды ей послышался звук автомобиля на дороге, и она встала, чтобы осторожно выглянуть через кухонное окно, не желая быть замеченной. Но никто не появился.

Стемнело. Исабель включила еще одну лампу в гостиной. Она загадала: «Пойду наверх и зажгу лампу в спальне, а когда вернусь — они будут здесь».

Но их не было. Спускаясь по лестнице, слоняясь из гостиной в кухню, она чувствовала, что весь дом наблюдает за ней, подобно хорошо воспитанному ребенку, ожидающему начала представления. В семь сорок пять Исабель вымыла руки и тщательно вытерла их, затем набрала номер Эйвери Кларка.

После четырех гудков она почувствовала слабость в ногах, облегчение: они были в пути, конечно.

— Алло? — сказал Эйвери. В комнате отчетливо слышались чьи-то разговоры.

— О, — сказала Исабель, — да, привет. Ой, это Исабель.

— А, Исабель, — сказал Эйвери, — привет.

— Я тут подумала, может, вы заняты. — Исабель оглядела кухню, чашки готовы, поднос блестит, тюльпаны подняли головки над вазой с фруктами.

— Заняты? — спросил Эйвери.

— Возможно, я ошиблась. — Исабель зажмурилась. — Я думала, вы с Эммой собирались ко мне в гости.

— Сегодня? О, черт возьми, это сегодня вечером?

— Я так и думала, — сказала Исабель извиняющимся тоном, — возможно, я все перепутала.

— Боже мой, — сказал Эйвери, — это моя вина. Я, кажется, забыл совершенно. К нам друзья пришли.

Исабель открыла глаза.

— Ну, в другой раз, — сказала она, — все в порядке.

— Я прошу прощения, — сказал Эйвери, — черт, я ужасно сожалею. Так много всякого. Эти тусовки в церкви и еще много чего.

— Все замечательно, — повторила Исабель. Она никогда не слышала о каких-либо тусовках в церкви. — Правда же, ничего. Мы попробуем в другой раз.

— Как-нибудь в другой раз, — сказал Эйвери. — Совершенно верно. И мне очень жаль, Исабель.

— Все в порядке. Пожалуйста, даже не думайте об этом. Это такая мелочь. Ничего страшного! — Она притворялась веселой, но чувствовала себя полной дурой. — Спокойной ночи.

Она убрала чашки, тарелки, столовое серебро, чувствуя, что плохо видит из-за влаги, застилавшей глаза.

Тюльпаны издевались над ней.

Да и все остальное — тоже: торт, казалось, осел, потеряв округлость, ваза с фруктами смотрела на нее с чванливым превосходством. Она взяла из-под раковины мусорный мешок и выбросила торт, его глазурь сползла на бок, а затем добавила туда содержимое вазы с фруктами. Она сломала тюльпаны, слушая хруст стеблей, а потом выбросила из сахарницы кубики сахара, только потому, что они были куплены специально для этого случая. Все должно быть убрано с глаз долой. Она вылила сливки в раковину и вымыла кувшинчик и сахарницу. Когда Исабель протирала кувшин быстрыми и порывистыми движениями, она услышала, как автомобиль повернул на тропинку к дому, его фары на мгновение осветили крыльцо.

— Ох, нет, — сказала она вслух, думая, что Эмма и Эйвери, устыдившись, решили приехать в конце концов, а она все выбросила.

Как она им это объяснит? Как она выговорит: «О, мне очень жаль. Я только что выбросила торт»?

Обе дверцы автомобиля захлопнулись одна за другой, и она сразу поняла, что Эмма Кларк с такой силой хлопнуть дверцей не может. Потом ее сердце застучало еще быстрее: ночной кошмар становился явью — на нее нападут в собственном доме, в темноте, и соседи ничего не услышат.

Она быстро подперла креслом дверь, фарфоровый сливочник упал на пол и разлетелся на мелкие кусочки с тихим звуком. Осколки лежали на линолеуме, как маленькие растоптанные ракушки.

Сильный стук в дверь качнул шторы на окнах. Исабель пронзительно крикнула:

— Кто это? Уходите! Я позвоню в полицию!

— Мы из полиции, мэм, — ответил из-за двери спокойный, ровный голос, звучащий и внушительно, и несколько буднично. — Полиция штата, мэм. Мы ищем девушку по имени Эми Гудроу.

В памяти Эми то, что произошло в этот вечер, еще долго оставалось чередой бессвязных образов и ощущений: например, едкий соленый привкус во рту, от которого она не могла избавиться. Она долго отплевывалась, зайдя за прачечную: наклонилась, сплюнула и, когда рот снова заполнился слюной, сплюнула опять — не помогало. Неизведанный до сих пор, странный солоноватый вкус чего-то (когда она сплевывала в туалетную бумагу в маленькой темной ванной Пола, оно оказалось похожим на какие-то гнойные сгустки) забивал все мельчайшие, потаенные изгибы нежной оболочки у нее во рту. Меньше всего она была готова к такому и потом, ни плюясь за прачечной, ни куря сигарету, не могла отделаться от этого вкуса. У нее в голове этот вкус смешался с образом (хотя многое стерлось из памяти, но она не могла забыть повязку на колене, зубы, золотую серьгу) трупика в багажнике автомобиля — уже не человека, она даже не сразу поняла, что это такое, пока Пол не показал на оскаленные зубы. А потом — дикое ощущение, когда накатило безмолвное что-то. Что?

Поднимаясь по лестнице в квартиру Пола позади него (темные ляжки, обтянутые джинсами, двигались вверх по лестнице), Эми знала, что попросит у него денег, потому что ей срочно нужны деньги, и она вдруг поняла, что надо делать. Он дал бы ей и так, она была почти уверена в этом. Но она отчаянно нуждалась в деньгах, а он каким-то непонятным ей образом отчаянно нуждался в ней (не в ней, она понимала это, ему нужен был ее рот или руки). И как она могла сказать: «Нет», а затем попросить у него денег?

В темноте он расстегнул брюки и взял ее за голову, большие руки обхватили ее с двух сторон, и ей это понравилось, но, когда ее лицо, ее рот, прижались к содержимому его ширинки, она почувствовала запах немытого тела, едкое зловоние, пот. Она определенно различала слабый и приторный запах его недавних испражнений, небольшие следы после небрежного подтирания — и она чуть не заплакала: оттого, что лицо ее прижали к той части его плоти, которую он вынимает из брюк в туалете, и оттого, как тверда была эта плоть во рту, и оттого, что она не знала, что с ней делать.