Эмиль Гилельс. За гранью мифа
Шрифт:
Масштаб этого события, без преувеличения, — исторический.
К величайшему сожалению, впоследствии — при драматических обстоятельствах — диплом пропал, но медаль сохранилась.
Так закончилась эта история.
Нетрудно догадаться: Гилельс о рахманиновском даре не распространялся; потому-то никаких следов не найти, — пусть они останутся хотя бы на этих страницах.
В продолжение этой темы.
В Америке с Гилельсом пожелал встретиться Александр Федорович Керенский, — он просил Сола Юрока познакомить… Разумеется, такая инициатива не могла исходить от Гилельса — в те годы это было абсолютно исключено; само имя Керенского — непроизносимое! — принадлежало какой-то доисторической эпохе, и не было известно толком, жив ли он.
Юрок все устроил. И Керенский сказал Гилельсу,
Итак, мы в Нью-Йорке. Сольный концерт. Первый. Карнеги-холл. В блокноте — то, что создает иллюзию нашего присутствия там, «внутри» — никто не мог этого знать: «Миля нервничает. Очень. Программа — Моцарт, Шопен, Шостакович, Прокофьев (Моцарт — Соната B-dur KV 570, Шопен — Соната b-moll № 2, Шостакович — Прелюдии и фуги № 1, 5, 24; Прокофьев — 6 „Мимолетностей“, Токката. — Г. Г.)
Приехали за двадцать минут до концерта (живем рядом, в отеле) на машине, которой трудно протиснуться. Огромная толпа у Карнеги. Полиция суетится, подгоняя приезжающих; масса людей, пробка машин…
Поехали с переулка к артистическому входу; здесь тоже огромная толпа… Страшно волнуюсь, не показываю вида, говорю спокойным „равнодушным“ голосом; больше молчим. Первый Сольный в Нью-Йорке…
Миля старается собраться, ходит в артистической, отчеканивая каждый шаг. Гул публики доносится из зала… Г-н Шанг понял, наконец, вышел из артистической. Благословляю Милю холодными руками. Еще есть немного времени… приходят за мной, оставляю Милю, ведут в ложу. „Все газеты Нью-Йорка присутствуют, много народу не попало на концерт, — давно не видел такой публики“, — говорит г-н Шанг-старший. „Вы видите, что делалось у входа на 57-й?“ Зал шумит в нетерпении…
Вышел Миля. Лишь первое мгновенье волнение нахлынувшее хотело овладеть им. Бледный, не потерявший самообладания, сел, быстрым коротким движением пальцев обеих рук откинул фалды фрака, а вместе с этим, только ему присущим гордым движением, отбросил „суету сует“, накопившееся волнение, отсекая себя от всех…
Теперь он один… закрыл глаза. (Миля! Господи, защити нас!) Началось… Как он играет! Все исчезло… какое вдохновение! Он властвует над всеми душами… В зале слушающая тишина, все понимающая, взволнованная, недышащая… Он сидит и творит чудеса… Зал замер…
Что творилось после концерта! Благодарные и взволнованные американцы… крики… громкие… Бисы слушали стоя. Иду к Миле с г-ном Шангом. Никого не пускают. „Здесь господин Крейслер, он хочет видеть Гилельса“. Фриц Крейслер входит с вытянутыми вперед руками, целует Милю, берет руку в свои обе руки, лицо красное, взволнованное… Публика затихла, прислушивается в почтении… „Благодарю Вас, сегодня я встретился с Вашей душой… здесь играют… (движение вторым и третьим пальцами правой руки, имея ввиду ‘туше’, как здесь принято называть), но то, что делаете Вы, им недоступно. Ваша игра потрясла меня. Вы Великий Артист!“
Небольшого роста, с „ежиком“ белых волос, Великий Крейслер одарил Милю за все пережитое…
На следующий день, утром в отеле, в номере раздался звонок. „Вам от господина Крейслера письмо, с просьбой передать“.
Фриц Крейслер прислал фотографию: „Живая история“ сидит со скрипкой, внизу на белом поле — нотный стан его рукой, подпись и теплые пожелания на немецком (!): „Эмилю Гилельсу от всего сердца, его почитатель, с лучшими пожеланиями“… Нотный стан от руки, скрипичный ключ, на нем „Фриц Крейслер, октябрь 1955 г., Нью-Йорк“.
(Фотография всегда в кабинете — среди других, дорогих и любимых сердцу музыкантов.)»
На другом листке блокнота: «…Звонил Горовиц — приглашал нас в воскресенье, в 8 часов. Все фирмы предлагают записи, все дирижеры предлагают свои „услуги“»…
«Потрясающая Милина пресса!!»
И еще: «Встреча, незабываемая, с Артуро Тосканини, великолепно описана самим Гилельсом. Мы были на вилле у Маэстро, с Горовицем и Вандой [жена Горовица]. Слушали запись Седьмой симфонии
Шостаковича, слушали его рассказы. Волнительная встреча… после симфонии — его комментарий, плакал он сам, мы, потрясенные от прослушанного, с трудом сдерживали волнение…» (Фотография на рояле Гилельса: «Эмилю Гилельсу с сердечной памятью Артуро Тосканини 1955».)21 октября. Чикаго.
Симфони-холл. Сольный концерт. Со дня первого сольного прошло десять дней. Сыграв за это время в Карнеги-холле еще Третий Бетховена и Третий Рахманинова, Гилельс не повторяет нью-йоркскую сольную программу — все другое, за исключением лишь Сонаты Моцарта.
Программа выглядит так: Моцарт — Соната B-dur KV 570, Бетховен — Соната № 23, «Аппассионата», Прокофьев — Соната № 3, Лист — Испанская рапсодия.
На концерте — множество слушателей, приехавших специально из других городов.
Еще в Нью-Йорке, отыграв упомянутый концерт (Третий Бетховена и Третий Рахманинова), Гилельс получает значимое послание.
Вот его полный текст.
Нью-Йорк, 17 октября 1955 Дорогой г-н Гилельс,
пишу Вам, чтобы сердечно пригласить Вас выступить в концерте, который состоится 24 октября этого года в штаб квартире ООН в связи с празднованием Дня ООН.
Это уже стало обычаем — отмечать здесь, в штабквартире, важные дни в календаре ООН, и это часто принимает форму концертов. Мы надеемся, что десятый год существования ООН будет отмечен концертом, программа которого будет соответствовать важности этого события.
В нашем концерте примет участие Симфонический оркестр Нью-йоркской филармонии под управлением известного молодого американского дирижера г-на Леонарда Бернстайна.
Я также пригласил сэра Уильяма Уолтона продирижировать одним из его собственных сочинений.
Если Вы сочтете возможным принять мое предложение и исполнением одного из концертов великого русского композитора подчеркнете многонациональный характер нашей программы, то я буду очень рад.
Искренне Ваш
Гилельс, конечно, согласился, он сыграл с Бернстайном — с шумными «последствиями» — Первый концерт Чайковского.
Советский артист в ООН! Подумать только! По тем временам — событие экстраординарное.
Вновь пришло письмо.
Нью-Йорк, 27 октября, 1955 Дорогой г-н Гилельс,
мне хочется тотчас же написать Вам и сердечно поблагодарить Вас за Ваше участие в концерте Дня Объединенных Наций в прошлый понедельник. Я уверен, что Ваше изумительное исполнение Концерта Чайковского станет одним из незабываемых событий всех наших торжеств.
Я очень горд, что мы смогли хорошо организовать празднование десятой годовщины нашей Организации, в котором участвовали всемирно известные артисты.
Я чрезвычайно благодарен Вам за то, что Вы так любезно откликнулись на мое приглашение. Примите мои наилучшие пожелания.
Играть в день ООН — достаточно рискованный для советского артиста шаг. Но, забегая вперед, упомяну о ситуации еще более сложной. В один из своих последующих приездов в США Гилельс получил приглашение принять участие в торжестве по случаю Дня Прав Человека. Это понятие — права человека — звучало для нас тогда, в шестидесятые годы, — если вообще звучало — как некий откровенно антисоветский выпад. Гилельс мог бы красиво отказаться, сославшись, хотя бы, на перегруженность концертами. Но он не стал осторожничать. В «ответ» через несколько дней пришло письмо из ООН.