Эмма (пер. И.Мансурова)

– Невысокого, сэр, боюсь, весьма невысокого, – отвечал его сын. – Но мы будем снисходительны, особенно к тому, кто положит зачин.

– Нет-нет, – возразила Эмма, – мы вовсе не такого уж низкого мнения о загадках. Загадка от мистера Уэстона оправдает и его самого, и его ближайшего соседа. Прошу, сэр, пожалуйста, говорите!

– Я и сам не считаю ее слишком умной, – сказал мистер Уэстон. – Это настолько само собой разумеется… но вот вам. Какие две буквы алфавита, которые находятся здесь, обозначают совершенство?

– Какие две буквы… обозначают совершенство? Нет, уверена, что не знаю.

– Ага! Вам ни за что не угадать! – вскричал он, обращаясь к Эмме. – Особенно вам! Я вам подскажу. «Эм» и «А» – «Эмма». Понимаете?

Эмма благосклонно улыбнулась. Возможно, загадка и была довольно безыскусной, но Эмма нашла ее очень забавной и от души порадовалась – как и Фрэнк и Харриет. Однако остальным присутствующим загадка не пришлась столь же по душе; некоторые скорчили постные мины, а мистер Найтли серьезно заявил:

– Теперь понятно, какого рода остроумие от нас требуется, и мистер Уэстон отделался очень ловко! И не закрыл ли он тем самым дорогу остальным? Не стоило так спешить с «совершенством».

– О, меня прошу избавить от этого испытания, – заявила миссис Элтон. – Я и вправду не отважусь попробовать – я вовсе не любительница такого рода вещей. Однажды мне прислали акростих по первым буквам моего имени, и он мне совершенно не понравился. Я знаю, кто его прислал. Глупый юнец, самодовольный фат! Вы знаете, – добавила она, кивая мужу, – от кого пришел акростих. Такого рода забавы хороши на Рождество, когда гости сидят у камина… однако, по-моему, совершенно неуместны во время летних увеселительных поездок на природу. Мисс Вудхаус должна меня извинить. Я не из тех, у кого всегда в запасе дежурная шутка. Я не претендую на роль записной острячки. Я по-своему способна веселиться, но считаю, что сама вправе решать, когда говорить, а когда молчать. Будьте добры, мистер Черчилль, нас пропустите. Пропустите мистера Элтона, Найтли, Джейн и меня. Мы не можем придумать ничего умного – ни один из нас.

– Да-да, – закивал ее муж с видом высокомерным и самодовольным, – я тоже пас. Я не в состоянии придумать ничего, способного потешить мисс Вудхаус или других молодых дам. Старый женатый мужчина уже ни на что не годен. Может, прогуляемся, Августа?

– С превеликим удовольствием! Я очень устала так долго топтаться на одном месте. Пойдемте! Джейн, берите меня под другую руку.

Однако Джейн отказалась гулять, и супруги удалились вдвоем.

– Счастливая парочка! – сказал Фрэнк Черчилль, как только Элтоны скрылись из виду. – И как подходят друг другу! Им крупно повезло – поженились после знакомства на курорте! Они видели друг друга только на публике… Кажется, они встретились в Бате? И до свадьбы были знакомы всего несколько недель? Редкостная удача! Ведь что можно узнать о характере человека в Бате или в любом другом общественном месте? Ничего! Это попросту невозможно. Истинное суждение о женщине можно составить, лишь видя ее у нее дома, в кругу близких, в череде повседневных дел. В ином же случае следует полагаться на чистое везение, и в большинстве своем люди жестоко обманываются. Сколько мужчин связали себя узами брака после кратковременного знакомства и каялись в том весь остаток жизни!

Мисс Ферфакс, которая до того говорила редко, только со своими близкими, вдруг подала голос:

– Такие вещи, без сомнения, случаются. – Она закашлялась.

Фрэнк Черчилль учтиво повернулся в ее сторону.

– Вы о чем-то заговорили, – без улыбки напомнил он.

– Я только собиралась заметить, что, хотя иногда такие несчастные обстоятельства имею место – как в жизни мужчин, так у женщин, – я не могу вообразить, будто подобное происходит слишком часто. Поспешное и неблагоразумное увлечение возникнуть может, но обычно у влюбленных есть время, чтобы вылечиться от своего пристрастия. Не поймите меня превратно, но я считаю, что на волю случая полагаются лишь слабые, безвольные натуры. Им суждено впоследствии страдать оттого, что несчастное знакомство навсегда станет для них неудобством и гнетом.

Он не ответил, просто посмотрел на нее и поклонился в знак уважения, но вскоре после того сказал насмешливым тоном:

– Ну, у меня столь мало уверенности в справедливости собственных оценок, что, когда бы я ни женился, надеюсь, жену мне подберет кто-то другой. – Поворотясь к Эмме, он спросил: – Вот вы не согласитесь подобрать мне жену? Уверен, мне понравится любая, на кого вы укажете. Ведь вам уже случалось оказывать такого рода услуги нашей семье, – добавил он, улыбаясь своему отцу. – Подыщите кого-нибудь и для меня. Я не спешу. Удочерите ее, воспитайте ее.

– И сделать ее похожей на себя?

– Безусловно, если такое возможно.

– Очень хорошо. Принимаю поручение. Вы получите очаровательную женушку.

– Она должна быть очень живой и веселой, и пусть у нее будут карие глаза. Остальное не важно. На пару лет я уеду за границу и когда вернусь, то приеду к вам за женой. Помните!

Вряд ли Эмма могла бы забыть такое. Его поручение необычайно соответствовало ее настроению. Разве не в точности подходит Харриет под его описание – кроме разве что того, что глаза у нее не карие? Через два года она будет именно такой, как он желает. Возможно, в эту секунду он думает именно о Харриет – кто знает? Казалось, его слова о воспитании подтверждают ее предположение.

– Сударыня, – обратилась к тетке Джейн, – присоединимся к миссис Элтон?

– Как хочешь, дорогая. С удовольствием. Я уже и готова. Я сразу готова была пойти с нею, но и сейчас еще не поздно. Скоро мы ее нагоним. Да вон она… нет, это кто-то другой. Какая-то дама из ирландской компании – они приехали в наемном экипаже… и вовсе не похожа на миссис Элтон. Надо же…

Они удалились, и через полминуты за ними последовал мистер Найтли. Остались лишь мистер Уэстон, его сын, Эмма и Харриет; тут веселость молодого человека достигла уже таких пределов, что стала почти неприятной. Даже Эмме наконец наскучили его лесть и живость, и она втайне жалела, что не прогуливается сейчас тихо по окрестностям с кем-нибудь другим или не сидит в почти полном одиночестве, не будучи объектом назойливого внимания, и не обозревает прекрасные виды, расстилающиеся перед нею. Когда их разыскали слуги и сообщили, что кареты поданы, Эмма обрадовалась. Она покорно снесла и суматоху сборов, и приготовления к отъезду, и настойчивые требования миссис Элтон, чтобы ей первой подали карету, – она готова была вытерпеть все, зная, что ее ждет спокойная поездка домой, призванная завершить сомнительные удовольствия этого долгожданного дня. Она пообещала себе больше не участвовать в подобных авантюрах, когда вместе сталкивают людей, плохо сочетающихся друг с другом.

Она стояла в ожидании кареты, когда к ней подошел мистер Найтли. Оглядевшись, словно желая убедиться, что никого рядом нет, он сказал:

– Эмма, я вынужден снова обратиться к вам, как прежде… Привилегия скорее присвоенная мной, чем пожалованная мне, возможно… но все же я не могу молчать. Невозможно видеть, как вы дурно поступаете, и не упрекнуть вас. Как могли вы быть такой черствой по отношению к мисс Бейтс? Как могли так оскорбить женщину ее характера, возраста и положения? Эмма, я просто не поверил своим ушам!

Эмма вспомнила, вспыхнула, устыдилась, однако попыталась свести все к шутке:

– Слова вырвались помимо моей воли… Я просто не сумела удержаться… Кстати, я ничего обидного не имела в виду. Скорее всего, она ничего не поняла.

– Она поняла все, уверяю вас. Все до последнего словечка. С тех пор ни о чем другом она и говорить не может. Жаль, что вы не слышали, как она говорит об этом… как искренне и с каким великодушием! Жаль, что вы не слышали, как она превозносила вашу терпимость – вы с батюшкой всегда окружали ее такой заботой, в то время как ее общество, видимо, было для вас столь утомительным.

– Ах! – воскликнула Эмма. – Знаю, она добрейшее на свете создание, однако вам, должно быть, известно, что в ней несчастным образом смешались черты, достойные уважения и вместе с тем осмеяния.

– Да, смешались, – отвечал он, – признаю! И будь она богата, вполне допускаю, что скорее смешные черты возобладали бы над добрыми. Будь она женщиной состоятельной, я бы не кидался на ее защиту при любой безобидной нелепости и не стал бы ссориться с вами из-за вольности в обращении. Будь она равна вам по положению… но, Эмма, подумайте, дело с нею обстоит совершенно иначе. Она бедна! Она, рожденная в богатстве и довольстве, вынуждена терпеть лишения, и, если она доживет до старости, возможно, ее ожидает еще большая нищета. Ее положение должно было бы внушить вам сострадание к ней. Вы поступили скверно, очень скверно! Вы, которую она помнит еще малышкой, вы росли у нее на глазах! Она помнит времена, когда заслужить ее внимание было для вас честью… И вот теперь вы у всех на глазах, на глазах у ее племянницы, на глазах у людей, многие из которых, несомненно, в своих суждениях о ней и отношении к ней будут руководствоваться вашим поведением, вы походя, из минутной гордыни, посмеялись над ней, унизили ее… Ваш поступок не делает вам чести, Эмма! Он также не делает чести мне, однако я почитаю за долг и буду, буду, пока могу, говорить вам правду, на деле доказывая вам, что я вам друг, – самым справедливым, беспристрастным отношением, которое со временем вы оцените больше, чем сейчас.