Эмма
Шрифт:
Ревность растаяла, как утренний туман. Я больше не слышала от Тины, что ей не нравится Гай. Лоуренс тоже оказался в милости, потому что, разыскивая любимые вещи, она обнаружила замечательный нож, который Лоуренс весьма неосмотрительно подарил ей и который мисс Мэрфи тут же запретила когда-либо открывать. Я с ужасом увидела бесчисленное множество лезвий и как можно мягче заметила, что в отношении ножа запреты мисс Мэрфи продолжают действовать. Как счастлива была Тина, как занята целый день! Она то погружалась в «Фантазмион», то перебирала вновь найденные сокровища, то дарила вместе со мною свои шаль и капор слугам, а после радостно встречала своих товарищей по играм, Рэндолфов, которые примчались в «Серебряный лог», как только кончились уроки. Когда настал вечер и Рэндолфы отправились домой, воцарилась благостная тишина. Расставшись с друзьями, Тина пошла следом
— Никогда бы не подумала, что скелеты могут писать проповеди. Какой ужас!
Оказавшись вместе со мной в маленькой гостиной, она снова захотела узнать побольше о том, зачем мистер Эллин и мои пасынки отправились в Груби-Тауэрс.
— Мне казалось, вы говорили, они поехали выяснить, зачем Эмма похитила меня. Но ведь Эмма не живет в Груби-Тауэрс. Она живет в Парборо-Холл.
— Они хотят повидаться со своим старшим братом, прежде чем встретятся с Эммой.
— Зачем?
— Не могу сказать тебе этого сейчас. Это тайна. Возможно, ты узнаешь ее, когда мистер Эллин вернется.
— А возможно, и нет?
— Возможно, и нет.
— Они вернутся завтра?
— Кажется, да.
— Тайна хорошая?
— Еще не знаю.
Тина вздохнула и перестала задавать вопросы.
— Завтра я буду очень занята, и мне бы нужен еще один свободный день.
— Нет, дорогая, так не получится.
— А я думаю, получится. Завтра мне надо будет решить, какие вещи я отдам. Мне кажется, у меня всего слишком много, и я хотела бы поделиться с друзьями. Я не могу решать это сегодня, наспех.
Мне никогда не казалось правильным, что некоторые родители пытаются научить своих детей не быть эгоистичными, убеждая их и даже заставляя отдавать дорогие для них вещицы другим детям или на благотворительные цели.
Такая щедрость по принуждению, на мой взгляд, совершенно бесполезна. Но когда ребенок отдает что-то от души, добровольно, безо всякого нажима, это поистине бесценный дар. Несмотря на все свои тревоги, я порадовалась этому проявлению Тининой доброты; а на следующий день меня еще больше порадовало то, что она в своей щедрости раздавала не только безделушки, которые не были ей дороги, а, напротив, дарила друзьям вещи, несомненно, для нее ценные. Например, изящные красно-белые шахматы Тина отдала Ансельму, который играл в шахматы со своим отцом, но собственных шахмат у него не было. Сама Тина в шахматы не играла, но каждая фигура для нее обладала индивидуальностью и имела свою биографию, даже у каждой пешки было собственное имя, которое Тина с любовью помнила с дней, проведенных в «Роще». Тем не менее, шахматы должны были достаться Ансельму, потому что это был прекрасный, к тому же самый подходящий для мальчика подарок, кроме, конечно, ножа, который следовало сохранить, на случай, если Лоуренс о нем спросит. Цитра, на которую Элизабет, как показалось, поглядела мечтательно, тут же была ей вручена, а маленькая Анна пришла в восторг, получив кукольный чайный сервиз из тончайшего розового фарфора. Племянники и племянницы Джейн и Элизы тоже не были забыты, а Ларри была вручена полная разных сокровищ коробочка, чтобы он отнес ее домой своей маленькой Шарлотте.
Но день, когда Тина вбежала в бывшую комнату для шитья, и день, когда она раздавала подарки, были разделены второй ужасной ночью, полной снов; в них я снова бродила у пурпурных стен и видела призрачный катафалк, который летел на меня, становясь все ближе и ближе, пока я не проснулась в ужасе.
Проснулась — ради чего? Ради невыносимого ожидания, которое должно было продлиться, по крайней мере, как я полагала, еще три-четыре дня, пока мистер Эллин и мои пасынки не продолжат свое путешествие из Груби-Тауэрс в Парборо-Холл и не вернутся в «Серебряный лог» сообщить об успехе или о провале своей миссии. Что ж, ничего не поделаешь, предстояло, сколько хватит сил, выдержать и это ожидание.
Мои тревоги еще усилил визит мистера Уилкокса, который гостил у своих сестер в «Фуксии» и не мог упустить возможности заполучить то, что газетчики именуют «сенсацией». Перед отъездом мистер Эллин предупредил меня, чтобы я не делала никаких заявлений для прессы. Повинуясь его приказу, я отказалась сообщить мистеру Уилкоксу какие бы то ни было сведения, в то же время проявляя всяческую любезность в надежде заручиться его молчанием.
Тщетная надежда! Джейн и Элиза были воплощенная осмотрительность; но человек, который привез мистера Эллина и Тину домой, слышал, как Тина назвала имя миссис Смит и уловил сказанные мистером Эллином на пороге дома слова «сиротский приют в Бельгии». На этом скудном фундаменте мистер Уилкокс воздвиг сложнейшее, от начала до конца вымышленное построение о том, как некая фанатичная католическая дама, подруга покойного мистера Конуэя Фицгиббона и его жены, не могла со спокойной совестью оставить их ребенка в руках протестантов. Впоследствии нам с мистером Эллином довольно сложно было опровергнуть эту нелепую выдумку. Более того, среди наших знакомых есть и такие, кто верит в нее и по сей день. По счастью, я оставалась в неведении относительно того, что зародилось в пылком воображении мистера Уилкокса по окончании совершенно пустой, как мне казалось, беседы!Никто не разделял моей тревоги. Ларри — который казался на два дюйма выше и шире после своего выходного дня — трудился в саду, с хозяйским видом, подобающим будущему кучеру в Валинкуре, причем до такой степени запугал бедняжку Питера, что я была рада, когда увидела, как ужасный ножик, подарок Лоуренса, исчез в Питеровых карманах — это Тина услышала обвинения, которые сочла несправедливыми, пришла в возмущение и подарила ножик. Энни, чуть подремывая, наслаждалась жизнью. Джейн и Элиза весело болтали в кухне — нетрудно было догадаться, что служило предметом их оживленной болтовни! Тина, среди своих разнообразных занятий снова и снова принималась читать наизусть описание радуги Джеймса Томсона, [32] которое ей велела выучить мисс Спиндлер в это утро. Мне думается, стихотворение захватило ее, поскольку впоследствии я слышала эти строки десятки раз:
32
Томсон Джеймс (1700–1748) — шотландский поэт.
Возможно ли, задавалась я вопросом, что меня ждет переливающееся радугой счастье?
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Что же тем временем поделывали мистер Эллин и его спутники? Впоследствии он называл это путешествие самым тягостным из всех, какие ему приходилось совершать. Лоуренс и Гай не говорили почти ни слова; они выглядели настолько подавленными и мрачными, что прочие пассажиры с любопытством их разглядывали. Мистер Эллин искренне полагал, что братьев принимали за не опасных для окружающих душевнобольных, а его самого — за их сопровождающего. По прибытии в Груби мистер Эллин расположился в гостинице, ожидая, что решит Августин, выслушав рассказ братьев.
Спокойный и собранный, на взгляд стороннего наблюдателя, мистер Эллин сидел у окна, выходившего на стены Груби-Тауэрс. Его внимание привлекла одинокая всадница, скакавшая в том же направлении. Когда она подъехала поближе, мистер Эллин отметил ее великолепное умение держаться в седле; что-то в ней напомнило ему рассказ Маргарет о высокой даме в черном, расспрашивавшей ее на морском берегу. Мистер Эллин разглядел лицо наездницы — неподвижное, застывшее, — оно, казалось, было вырезано из алебастра. Прямая, с высоко поднятой головой, она исчезла в зимнем тумане.
Через час явился Лоуренс, бледный и угрюмый.
— Августин согласен, чтобы мы предприняли расследование, которое вы предложили — мы должны совершить его сегодня ночью, чем раньше, тем лучше. Убеждать его пришлось довольно долго, но в конце концов он согласился. Он не видел ни статьи Уилкокса, ни ваших просьб дать сведения о так называемой Матильде Фицгиббон, поэтому все это оказалось для него тяжелым ударом. Не стоит винить Августина, что он сопротивлялся так долго.
Мистер Эллин выразил свое согласие. Он тоже считал, что из-за сильного потрясения Августин не мог сразу принять решение.