ЭмоБоль. Сны Кити
Шрифт:
Людей, прибывающих к площадям за своей порцией бесплатного счастья, перестали считать, потому что они до краёв заполнили все улицы больших городов. Жизнь мегаполисов парализована, но никто не страдает. Потому что теперь у всех, кто взглянул на Гусён, есть миссия, есть тот самый смысл жизни, который человек искал веками. Гусеницы принесли нам счастье, но увидеть их своими глазами и принять щедрый дар могут немногие, очереди растянулись на сотни километров. Но и у остальных землян есть надежда стать счастливыми, потому что скоро Гусёны Великолепные превратятся в Бабочек Великолепных и разлетятся по всему миру, по самым дальним и недоступным его уголкам. Все, кому удалось пообщаться с воплощением счастья земного, говорят в один голос: наш долг, наше счастье и наша воля — холить и лелеять, помогать во всём, уберечь от
Глава 26
Крик № 5. Розово-чёрная любовь
Если ты очень боишься что-то потерять, так обязательно и случится. Я всегда боялась потерять её — свою единственную настоящую любовь. И всегда готовилась к её потере. Но пока она со мной, и я счастлива. Счастлива нечестным, незаслуженным, ворованным счастьем, с которым мне скоро придётся расстаться. У меня его заберут. Я знаю. И я готова. Главное, чтобы ей было хорошо. Она, в отличие от меня, честно заслужила своё счастье.
Мой прадедушка по маминой линии контр-адмирал, прабабушка — оперная дива, дедушка — адмирал. Мама прервала династию, выйдя замуж за моего отца, своего однокурсника по филфаку универа. Они подружились в университетском театре на первом курсе и поженились, как только маме исполнилось восемнадцать. Она была первой красавицей на курсе. Он тоже красавчик, к тому же полон амбиций по покорению Северной столицы. Сам-то он из холодного Города архангелов. Через год зимой родилась я. Начались тяжёлые девяностые. Родители вместе бросили универ, вместе попытались поступить в театральный на Моховой. Вместе провалились. Мама успокоилась и занялась мной, а отец ещё пять лет пытался поступать, набивая шишки и растрачивая самомнение. Наконец маме надоело тянуть семейную упряжку одной. Хотя тянула она её на дедушкины деньги. Дед, давно уже в отставке, потихоньку проживал наследство в виде коллекции монет.
Прадедушка считался одним из самых серьёзных нумизматов в стране. В кабинете у деда стоял целый шкаф монет, волшебный чёрный готический шкаф с резными русалками и морскими коньками, с выезжающими вперёд полками, где в углублениях светились волшебным светом таинственные монеты давно уже не существующих стран. Я так любила оставаться у дедушки и играть в королеву, сидя на полу у волшебного шкафа и собирая столбиками драгоценные монеты. Только мне разрешалось ими играть. Маму в детстве близко к коллекции не подпускали. Моё детское богатство, моё взрослое наследство. На каждую проданную монетку дед мог безбедно жить целый год. А он не зря имел в городе репутацию вдовца-бонвивана и кутилы. А ещё он был очень добрым, любил меня и мою маму и выдавал ей на жизнь деньги, не спрашивая, когда же мой папашка возьмётся за ум.
Лучше бы он за него не брался. За этот ум. Тогда все занимались бизнесом. Ну, те, кто не стал бандитом. Папа почему-то решил заниматься строительным. Хотя, по словам мамы, он перепробовал и цветочный, и велосипедный, и даже фармацевтический. Ничего не получилось. Ниши были заняты, партнёры оказывались ненадёжными, а бандиты — злыми и жадными. А вот со строительным бизнесом всё точно должно было получиться. Потому что партнёры случились прекрасные и известные, с железобетонной репутацией в строительном бизнесе. Я уже училась во втором классе и отлично помню, какой папа ходил радостный и возбуждённый. Я его очень любила, потому что он был красивый, добрый и рассказывал мне на ночь чудесные сказки, в которых я всегда была королевой. Для входа в новый бизнес папе понадобились серьёзные вложения. Мама уговорила дедушку продать половину коллекции. Своё наследство. Стояло лето 1998 года. Мы классно съездили в Хорватию на море, и я не могла нагордиться своей замечательной семьёй. Осенью одного из партнёров папы застрелили. Второй партнёр, не дожидаясь пули, сбежал со всеми деньгами: и с папиными, и с деньгами дольщиков, собиравшихся жить в построенном папой доме. В доме, который даже не начинал строиться. Папа остался должен всем. Дедушке
пришлось продать оставшуюся часть коллекции — моё наследство, чтобы расплатиться с папиными долгами. Дедушка от расстройства заболел и умер. Папа запил с горя, и мама перестала с ним разговаривать, а потом и вовсе развелась, за что я её никогда не прощу. Папа уехал обратно в Архангельск, навсегда. Мы с мамой остались вдвоём. Без мужчин.Все эти драматические события происходили, пока я училась в третьем классе. А в четвёртый класс к нам пришла Кити, и я сразу в неё влюбилась. Двенадцать лет назад. Ну как влюбилась? Сначала мы просто стали лучшими подругами. До Кити моим лучшим другом считался старый ворон Кармен, переехавший к нам после смерти деда. Кити сразу завоевала моё доверие своей искренностью, преданностью и умом. С ней я могла общаться на равных. Хотя она, как и все мои одноклассники, младше меня на год. Дело в том, что маман сдала меня в школу на год позже, воспользовавшись моим зимним рождением. Не думаю, что она заботилась о том, чтобы продлить моё счастливое детство, просто никак не могла наиграться в большую живую куклу. Так что в четвёртом классе мне уже должно было стукнуть одиннадцать, я выросла большой и сильной, занималась волейболом и рисованием и могла легко припечатать любого одноклассничка как твёрдой рукой, так и острым словом. Эх, жаль, что спорт пришлось бросить, как только непомерно выросла грудь. Настолько болезненно чувствительная грудь, что ласкать я её могу доверить только одному человеку на Земле. Своей Кити.
Не любила я свой классный коллектив, как не люблю любую разношерстную стаю. Девчонки все как на подбор — тупые ябеды, а мальчишки просто банда бандерлогов, невменяемая на переменках, а потом долго приходящая в себя за партами, в основном только затем, чтобы вывести из себя очередную клушу-училку. Стая, следуя звериным законам, сразу же набросилась на чужачку, проверяя её на крепость после первого же совместного урока.
— Катя Китова, говоришь? — хитро улыбаясь щербатым ртом, сказал классный заводила Славка Антонов.
— Угу! — улыбнулась доверчивая нарядная Кити, не ожидая никакого подвоха от новых товарищей.
— Клёво! Будешь, значит, Китом! Чудо-юдо рыба-кит, он под деревом сидит, приходи к нему лечиться и корова, и острица! — весело продекламировал Славка и замотал круглой головой по сторонам в ожидании поддержки остальной банды.
Кити продолжала улыбаться.
— Точно — Кит! Толстый Кит! Толстокит! — радостно завопил главный враг девчонок и славкин подпевала Наиль Муратов.
Кити никогда не была толстой. Она просто выглядела гладкой, как плюшевый медвежонок. Я поняла, что её никогда раньше не обижали и она, как ребёнок из любящей семьи, совершенно не готова к такой беспричинной подлости. Наиль и ещё пара бандерлогов запрыгали вокруг Кити и, тыча в её сторону пальцами, стали противно кривляться:
— Кит! Кит! Толстый Кит!
Улыбка медленно сползла с лица несправедливо обиженного ребёнка. На глаза Кити навернулись крупные слёзы. Заметив их, бандерлоги радостно запрыгали ещё выше:
— Смотрите, Кит пустил фонтанчик! Кит! Кит! Нет, она не Кит! Хоть толстая, но мелкая. Она — Китик! Китик-нытик! Китик-нытик-паралитик!
Девчонки в травле участия якобы не принимали. Стояли кучкой, с интересом наблюдали за некрасивой сценой, реагируя только мимикой. Одни закатывали глаза, выражая отношение к обезьяньей сущности мальчишек, другие презрительно поглядывали на Кити, не умеющую постоять за себя. Тут я не выдержала и вышла на авансцену. Самым ретивым бандерлогам пришлось дать под дых, и пока они охали, сидя на полу, я сказала, обращаясь к их вожаку:
— Она не Китик, а Кити! И если её ещё кто захочет обидеть, буду бить. Ясно?
Так Катя Китова обрела новое имя и новую подругу одновременно. Кстати, больше я с девочками не дружила, Кити моя единственная подруга, остальные — любовницы.
— Ясно. А никто её и не обижал, Риточка. Мы играли просто с ней, и всё. Мы ж не знали, что вы — подруги. Могла сразу сказать, чем драться!
Слава набычился, но я знала, что это максимум, на что он сейчас способен. Бандерлоги уважали силу. К тому же Славка знал, что за мной вовсю бегает хулиган семиклассник Фёдоров, врущий всем, что мы уже дважды целовались после уроков в раздевалке. Хорошо, что классные макаки даже не подозревали, как я боюсь любой физической боли.