ЭмоБой (Порок Сердца)

— А, ну да, — вспомнил юноша. — И что мы здесь делаем?

— Прощаемся с тобой, — прочитал Эгор по толстым, ярко накрашенным красным губам клоуна.

Эмобой почувствовал спиной холод могильного камня, поднялся на ватные ноги и посмотрел в направлении, указанном клоуном. Его глазу открылась печальная картина. Четверо кладбищенских рабочих с помятыми всепонимающе-испуганными интеллигентными лицами аккуратно укладывали в свежевырытую могилу гроб. А рядом с ними, в упор глядя на него, стояла ничего не видящая от горя, рыдающая мама, которую поддерживал за плечи удивительно небритый отец. «Никогда его таким небритым не видел», — подумал Эгор и понял, как он их любит и как им больно. Понял, что с момента, как он очнулся в Эмомире, он гнал от себя мысли о родителях, прятался от них. Но сейчас прятаться было некуда, он прочувствовал эту боль сполна. В горле спазмом встал ком, слезы клокотали внутри, но заплакать он не мог, черная дыра сердца разорвалась на клочки, и каждый из них болел, как целое сердце. Ему было не жалко себя — Егора, хорошего, веселого парня, который больше не выпьет пива с друзьями и не поцелует ни одну девчонку, не покатается на папиной «Аудине». Нет! Ему было жаль маму, папу и скрючившуюся за их спинами и не поднимавшую седой головы свою еще нестарую бабушку. Ему было жаль своих школьных и институтских друзей, которых он никогда не видел такими грустными и растерянными, этих балбесов и раздолбаев, с которыми он тусил каких-то три дня назад. Ему так захотелось подойти к ним, обнять, попытаться утешить, чего-нибудь ляпнуть типа: «Да, вот он я. Немного похудел и загорел, но это — я». Сказать им, как он всех их любит. Почему он никогда не говорил им этого? Эгор, раздираемый чувствами, на прямых трясущихся ногах направился к внушительной толпе тех, кто пришел с ним попрощаться. Здесь стояли и его многочисленные родственники — насупленные дядья и зареванные тетки с племянниками, и дворовые друзья, и товарищи-пловцы, и хмурые одноклассники с ревущими одноклассницами и однокурсницами. Пришла даже группка эмо, стоявших чуть позади. Клоун, шедший за Эгором по пятам, их сразу заприметил и стал тыкать пальцем:

— Гляди, Эгор, твои новые родственнички пришли попозировать. У тебя, вернее, у Егора Трушина теперь культовый статус среди плакс. Погиб в бою, геройски сражаясь с антиэмо.

— Заткнись ты! — процедил сквозь зубы Эгор, пытаясь найти в толпе Кити. — Мне и так больно, очень больно.

— Подумаешь, какой нежный. Похороны хорошие, пышные, вон сколько народу. Я прямо завидую тебе, Эгор. Ты герой двух миров. Да еще и на собственных похоронах побывал. Это ж мечта! Позырить, кто пришел, послушать, кто чего сказал. А кто не пришел, того в блокнотик на заметку, мы его потом во сне навестим…

Эгор не слушал клоуна, он искал Кити, обшаривая взглядом ряды стоявших вокруг людей. Ни среди друзей, ни среди эмо он Кити не обнаружил. Вот Риту он сразу увидел — в сапогах на высоченных каблуках и в черном плаще с капюшоном. Она возвышалась над толпой, само воплощение скорби. Эгор никогда не подумал бы, что Рита способна на такое. Готка просто рыдала в голос, размазывая слезы с черной тушью по лицу. Ее постоянный сарказм, скупые эмоции… Неужели за этой маской прятался искренне любящий человек? Эгор был потрясен метаморфозой Риты, но еще больше его потрясло отсутствие Кити.

— Где она, где? — Он схватил клоуна за жилет. — Почему она не пришла?

— Да не знаю я!

— А вдруг ее тоже убили? Последнее, что я помню, это как она бежала ко мне, размахивая сумкой.

— Нет, она жива. Жива.

Эгор отбросил перепуганного Тик-Така. Да и чего он хотел от жалкого клоуна, откуда тому знать, где Кити. Спросить бы у ревущей Риты, но это невозможно. Испугавшись за Кити впервые за время, прошедшее после его смерти, Эгор вспомнил о своих убийцах, и все его существо в один момент заполнилось лютой ненавистью. Он буквально захлебнулся новым чувством. «Надеюсь, эти козлы уже сидят, ведь их столько народу засняло на камеры телефонов. Кстати, для них это лучший вариант. Ведь если они попадут в руки к моим друзьям, их просто разберут на запчасти». Он полюбовался на своих колоритных друзей и внимательно прислушался, вытащив берушу из уха и сморщившись от боли — ему показалось, что из уха льется кровь. Его лучший друг детства Макс говорил о чем-то с институтским приятелем, борцом Кахой. Суровый мужской разговор шел как раз об обидчиках Егора, отправивших его тело в бурую кладбищенскую землю. Приземистый, почти квадратный Каха сокрушался:

— Как их не нашли? Как такое может быть? Менты поганые, работать просто не хотят. На каждом дурацком сайте этот махач выложили. Надо парочку этих антиэмо отловить да поговорить по-мужски, сдадут сразу.

Макс тихо, но твердо апеллировал:

— Да нет, брат, тут все непросто. Менты землю роют. Убили среди бела дня, сотни свидетелей, а козлов этих не найти. Антиэмо от них открестились. Мы тут поговорили с одним, он, короче, уже точно врать не мог, говорит, флэшмоб, короче, это был. Собрались они по Интернету, никто никого в лицо и даже и по именам не знал. А насчет съемки — они все в платки и арафатки лица спрятали, так что — голяк. Может, подружка Егора, когда говорить сможет, что-нибудь вспомнит.

Эгор так напрягся, что единственный глаз чуть не выскочил.

— А что, все молчит? — спросил Каха.

— Ага. Врачи говорят — стресс. Ушла в себя, — ответил Макс.

— Жалко девку.

— Ни фига. Это из-за нее, из-за этих эмо-ушлепков гребаных моего друга завалили. Такого позитивного чувака…

Дальше Эгор слушать не стал, в руку вонзились иглы биппера, времени оставалось семь минут. Одновременно с клоуном они материализовались в квартире Кити. Той самой комнате, где на узкой кровати Егор провел лучшие моменты своей жизни. Сейчас там стало пусто и тихо, как в заброшенной церкви. На всякий случай Эгор пробежался но квартире — никого. В голове бешено стучали кровавые тамтамы, глаз застилала пелена слез, биппер терзал руку — значит, пора возвращаться… Ни с чем. Клоун жалостливо поджал губы и выпучил глаза. Потом показал на стену рядом с кроватью:

— Дом — там, где сердце, правда, Эгор?

На евроремонтной белой стене алело прошитое канцелярскими кнопками истекающее кровью могучее сердце. Чтобы не оставалось никаких сомнений, Кити подписала рисунок черной тушью, готической латиницей сверху вывела «EGOR». На кровати лежало еще одно сердце, поменьше, вырезанное из розовой бумаги, с надписью «Кити». Девочка не успела его отдать. Выглядело все крайне зловеще и безотрадно. Клоун то ли поежился, то ли пожал плечами:

— Пора в больницу.

Эгора озарила изнутри молния просветления.

— Точно! Я знаю, она там. — И в тот же миг он оказался в палате Кити прямо перед ее койкой.

Его любимая девочка лежала мертвенно-спокойная, под капельницей с питательной смесью, и смотрела сквозь Эгора, который просто впился в нее взглядом. Он попытался ее обнять, но Кити только перевернулась на другой бок, лицом к стене. Игла капельницы выскочила из вены, и жидкость закапала на иол, истекали и последние секунды пребывания Эгора в Реале. Биппер уже отрывал руку, но Эгор не чувствовал его. Он рыдал в голос, бился головой в мягкое плечо не замечавшей его Кити, готовый растаять без следа на этом родном плече. Но верный клоун ловко подхватил его под мышку и в последнюю секунду сумел оказаться с ним в узких дверях Эмомира, которые как раз распахнул нервничавший Кот. Клоун с Эгором ввалились в Эмомир вместе с холодными змеями отчаяния, медузами страданий и щетинистыми многоножками переживаний…

В эту же секунду к Кити подбежала молодая медсестра, подхватила трубку капельницы, перевернула девушку обратно на спину и вставила ей иглу в вену. Потом всплеснула руками, обращаясь в никуда:

— Ну что с этой дурочкой делать? Не ест, не говорит, ничего не хочет. Пропадет ведь. Бывает же такая любовь!

Тетка с соседней кровати обрадовалась возможности пообщаться:

— Любовь — это замечательно, вот у меня такой не случилось, чтоб прямо страсть. Завидую вашей дурочке.

— Да уж позавидуешь, парня ее убили ни за что, средь бела дня, у нее на глазах.

К разговору подключилась толстая матрона, которая лежала у окна:

— А я вам так скажу, наркоманка или сатанистка. Ни за что не убивают. Вот зачем, например, у нее губы да нос проколоты? Что за дурь?

Медсестра с ненавистью посмотрела на злую тетку, погладила Кити по голове и выбежала из палаты.

ГЛАВА 10 Королева Маргит

Королева задумчиво смотрела в высокое витражное окно своего готического замка. Хотя стиль, в котором когда-то соорудили это мрачное помпезное здание, скорее относился к нео - или псевдоготике. Всего в нем было слишком: слишком черные стены, слишком большие нагромождения слишком высоких башен, слишком много химер и других представителей бестиария земного мира украшало фронтоны, слишком много розовых черепов и разбитых сердец из стекла впаяно в витражи тусклых окон. Королева начинала нервничать, и ей это не нравилось. Ей не терпелось увидеть того, кто должен вскоре разрушить ее одиночество, того, кто сможет воплотить ее материнские чаяния и разделить тяжесть короны Эмомира. Нервничать ей не к лицу, и она с трудом сдерживала каменные мимические мышцы, чтобы не нахмуриться. Ее огромные глаза прятали огонек интереса за привычным безразличием. Скоро, очень скоро ее мечты сбудутся, но никакие проявления чувств не должны смутить привыкших к ее статуарности, порхающих по дворцу фрейлин. Имидж превыше всего!

— Где же застрял этот старый кастрат? Его только за смертью посылать. На кошачье кладбище, — процедила Королева, и фрейлины дружно захлопали крылышками, рассыпая по дворцу убористую пыльцу черного смеха.

Смеялись во дворце крайне редко, юмор здесь был не в чести, разве что его черная разновидность. Отсмеявшись, фрейлины дружно закружились в порывистом танце вокруг внушительного колеса люстры, утыканного множеством свечей. Фрейлины, как и Королева, выглядели ночными бабочками с жирными лохматыми тельцами и короткими блеклыми крылышками. Только Королева вымахала в десятки раз больше любой из них. Метра два в высоту, с двухметровым размахом черных крыльев, она напоминала бы квадрат Малевича, если бы не обрамленное прямыми черными волосами мертвенно-бледное красивое женское лицо с пухлыми губами и хищным носом, обезображенное фасеточными круглыми глазами насекомого. Три пары блестящих хитиновых лапок Королевы, в отличие от неподвижного лица, находились в постоянном движении. Сейчас, например, они нетерпеливо терлись друг о друга. Спину Королевы украшала большая розовая черепушка. Причем это была не татуировка — Королева происходила из великого рода Мертвоголовых.