Эмпайр Фоллз

– У всех есть секреты, папочка, кроме тебя, – говорила Тик.

Поразмыслив, Майлз спросил:

– С чего ты взяла, что у меня вообще нет секретов?

– Не то чтобы у тебя их нет, – не сразу ответила Тик, вилкой она больше не размахивала. – Просто все тут же о них узнают.

– По-моему, ты повторяешь то, что говорит твоя мать.

– Я повторяю то, что все о тебе говорят. Потому что это правда. Я же больше похожа на маму, – сумрачно добавила она, словно не слишком этим гордилась. Когда они с Жанин подали на развод, Тик принялась каталогизировать свои различия и сходства с каждым из родителей, словно полагая, что такая генетическая дорожная карта поможет ориентироваться в пространстве ее будущего. – Я стану хорошо хранить секреты. Если изменю мужу, никто об этом не узнает.

Майлз открыл рот, потом закрыл и, наверное, в стотысячный раз задался вопросом: существует ли на свете еще одна такая же шестнадцатилетняя девочка?

– Тик, – произнес он наконец.

– Я не говорю, что буду изменять ему, – пояснила она. – Я только сказала, что сумею сохранить это в тайне.

Ответить Майлз не успел: над входом звякнул колокольчик, и в дверном проеме, легка на помине, материализовалась Жанин. И с разгону зашагала по переполненному залу прямиком к ним. Тик, даже не оборачиваясь, поняла, что явилась ее мать, и подвинулась к окну, освобождая для нее место.

– Мы не ждали тебя так рано. По меньшей мере, не раньше чем через час, – сказал Майлз, когда Жанин, усевшись на банкетку, стягивала через голову свитер, под которым обнаружился купальник для аэробики.

– Ну да, и, однако, я здесь, – ответила Жанин. – И не пялься на мою грудь, Майлз. Пока мы были женаты двадцать лет, она тебя ни разу не заинтересовала.

Майлз почувствовал, что краснеет, потому что он действительно пялился на ее грудь.

– Это неправда, – смущенно произнес он. На самом деле и сейчас интерес у него вызвала не столько ее грудь, сколько то, как вызывающе смотрелась эта часть тела под тугим купальником, – впрочем, в присутствии дочери развивать эту тему он не стал.

– Я только что закончила в клубе, – пояснила Жанин. – Мне жарко, я в поту, а душ принять не удалось. Ты готова ехать домой? – спросила она у Тик.

– Наверное, – ответила Тик.

– “Наверное”, – передразнила Жанин. – А кто-нибудь знает наверняка? К кому мы можем обратиться за точным ответом?

– Я должна забрать рюкзак, – сказала Тик. – Тебе обязательно на всех набрасываться, да?

– Да, крошка, обязательно. – Жанин встала, пропуская Тик. – Поймешь, когда тебе стукнет сорок.

– Тебе сорок один, – напомнила Тик. – В январе будет сорок два.

Майлз смотрел вслед дочери, направлявшейся в подсобку, обуреваемый, как обычно в последнее время, жуткой смесью непримиримых эмоций: стыдом за неудавшийся брак, злостью на Жанин за то, какую роль она в этом сыграла, злостью на себя и свое поведение и благодарностью за то, что они достаточно долго оставались преданы плохой идее завести ребенка. Любопытно, испытывает ли Жанин нечто подобное или же ей удалось свести свои переживания к простым сожалениям? Повернувшись к Жанин, Майлз увидел, как она стащила гребешок из тарелки дочери.

– Черт, – сказала она, смекнув, что ее застукали. – Черт, это вкусно.

– Заказать тебе? – предложил Майлз. – Поешь немного, тебе не повредит.

– Ошибаешься, Майлз. Повредит, и еще как. Я не собираюсь больше толстеть, никогда… Сделай мне одолжение, – обратилась она к Шарлин, проходившей мимо, и всучила ей тарелку, – убери это отсюда, ладно? – Затем снова повернулась к Майлзу: – Знаешь, как называют таких, как ты? Подстрекатель. (Этот же термин годится и для Жанин, подумал Майлз, ее родная дочь уже так о ней отзывалась.) Ты больше не будешь закармливать меня, дружище. Отныне я распоряжаюсь моим телом целиком и полностью.

– Хорошо, – ответил Майлз. – Рад за тебя.

Если Жанин и уловила сарказм, она не отреагировала. Ее злость вдруг выветрилась, и, когда появилась Тик с рюкзаком, Жанин сказала:

– Будь добра, подожди меня в машине. Я хочу переговорить с твоим отцом, это ненадолго.

Тик наклонилась и поцеловала Майлза в щеку:

– До завтра, папочка. У тебя будет время проверить мое эссе?

– Для тебя время всегда найдется, – ответил Майлз. – Хотя это было не очень красиво – дурачить меня за ужином, притворяясь, будто ты ешь.

– Знаю, – легко раскаялась Тик. – Но тебя так просто обмануть.

Когда она вышла за дверь и не могла их слышать, Майлз развернулся к Жанин:

– Ты с ней чересчур строга в последнее время.

Стоило ему это произнести, как он понял, что совершил ошибку. По Майлзу, одно из величайших таинств брака заключалось в том, что, высказав нечто вроде бы вполне разумное, ты внезапно понимаешь, что сказал не то. Он столько лет говорил Жанин не то, что сделался крайне осторожным, тестируя в уме заготовленные фразы, прежде чем произнести их вслух, и все равно часто промахивался. Конечно, всегда можно предположить, что в их браке правильного способа высказаться в принципе не существовало, и выбирать приходилось не между “тем” и “не тем”, но между “не тем”, “совсем не тем” и “несусветной чушью”. Промахи разной степени тяжести были просто запрограммированы либо возникали в силу того обстоятельства, что говорил эти неправильности Майлз.

– Ну кто-то же должен! – мигом разъярилась Жанин, и соски под купальником из твердых сделались острыми. – Ведь с отцом и дядей ей все сходит с рук. – Майлз приготовился возразить, но его жена – ему следовало бы это предвидеть – еще не закончила: – И Уолт не лучше. Чем хуже она с ним обращается, тем больше он к ней подлизывается.

– Жанин, она еще ребенок. – И добавил про себя: “Наш”.

Его будущая бывшая схватила чистую ложку, приставила к своему виску и покрутила.

– Ты ошибаешься, Майлз. Во-первых, она уже не ребенок. Если мне не веришь, просто посмотри на нее. Теми же глазами, какими смотришь на других людей. Во-вторых, и что с того? Я никогда не была ребенком, и ты тоже. Стоило мне научиться ходить, как я уже меняла себе подгузники. А Тик жила как в сказке, и ты это знаешь.

– Но разве мы не этого хотели? Я думал, мы оба стремились создать ей такую жизнь.

– Всему есть предел, Майлз.

Он представил, что сейчас видит Тик, наблюдая за ними из машины: сдвинув головы, чтобы их не подслушали, они опять орут друг на друга. Нет, последний год в жизни их дочери выдался каким угодно, но только не сказочным. А возможно, и другие годы тоже были не такими уж расчудесными.

– Жанин, – Майлз внезапно ощутил страшную усталость, – мы могли бы не ссориться?

– He-а. Двадцать лет мы только этим и занимались, если ты забыл. А кроме того, всякий раз, когда в этой чертовой школе возникает проблема, они звонят не кому-нибудь и не тебе, они звонят мне. И мне, а не тебе приходится посреди рабочего дня мчаться в школу.

– Разве я в этом виноват? Я был бы только рад звонкам из школы. Уступи мне преимущественное право на опеку…

– Да? И где бы она жила? Здесь с тобой наверху? А ты бы перетащил свои жирные фритюрницы в подвал, иначе ей негде было бы разместиться?