Энциклопедия наших жизней (семейная сага). Истоки. Книга 3. Детство и юность Ираиды. Глава 2

Дойдя до бывшего перелеска, который раньше и влево и вправо перерастал в лесные заросли, она увидела лишь небольшой пустырь с редкими деревцами.

От совхоза ничего не осталось вообще. На месте его тоже выросли коттеджи. Разговорившись со случайным встречным, Милочка узнала, что совхоз давно закрыли. Бараки сломали. В центральном Вельяминово, где-то недалеко от шоссе, выстроили жилой многоквартирный дом, в который переселили всех жильцов из бараков. У Милочки больные ноги, и она не решилась идти дальше в поисках своего прошлого. Да и мало вероятного, что она отыскала бы своих бывших подружек. Их родителей, наверняка, давно нет в живых. Да и они сами все уже бабушки…

Вернувшись домой, Милочка сделала для себя вывод – прошлого не вернуть, и, вероятно, не стоит его искать. С годами плохое – не забывается, просто в памяти боль притупляется.

А всё хорошее – греет душу. Так и надо жить с этим хорошим. А встречи с состарившимся прошлым чаще всего ранят, и разочаровывают…

Поскольку папа был направлен в совхоз на «временное поселение» от самого министерства, ему выделили «квартиру в бараке». Других домов в совхозе не было, кроме дома директора. Барак был крайний с левой стороны площади. В отличие от стандартных бараков, где входили в коридор в дверь в одном конце барака, а выходили – в другом конце, этот «наш» барак имел другое расположение. С торцов был вход в большой тамбур, из которого опять же был вход в одну «квартиру» – нашу. Она состояла из двух комнат, вернее из одной большой комнаты, в которой стояла огромная русская печь. Если зайти с другой стороны печи, создавалось впечатление второй комнаты.

В первой стояла бабусина кровать, и вдоль окна – обеденный стол. Во второй – наши кровати. Боря с Милкой предпочитали спать на печи, а я и – мама с папой – на кроватях.

Из тамбура ещё одна дверь вела в огромную комнату, которая достраивалась внутри. В ней на земле были установлены столбики, на которых накиданы доски. Часть комнаты, от дальней стены уже была застелена полом. Создавалось впечатление сцены и длинных лавок. Днём там работал плотник, а вечером мы, ребятишки собирались в этой комнате, и играли в театр.

Бабуся очень любила сидеть на крылечке и подолгу смотреть в сторону леса. Она была дальнозоркой. Тем не менее, однажды я очень удивилась. Мы с бабусей сидели на крылечке, и вдруг, она встала, и, раскинув руки, не твёрдыми шагами поспешила по дороге в сторону леса. Оттуда шел мужчина. Как оказалось, к нам приехал погостить на короткое время её родной брат Витя. Это была их последняя встреча.

Как она его разглядела, и узнала, ведь, это всё-таки далеко было – до леса метров 800. Бывает…

Позже, когда мне приходилось ждать где-нибудь Витю, я, хоть и была сильно близорукая, всегда узнавала его по каким-то особым признакам: фигуре, манере двигаться и т. д.

А, может быть, телепатически чувствовала, что он появился на горизонте, или в толпе. Чувствуют же собаки родного человека, не видя его в поле зрения…

Когда достроили комнату рядом с нами, нас переселили в противоположный конец барака. А теперь уже – двухкомнатную «квартиру отдали какому-то начальнику. У нас не было второй большой комнаты, но зато был большой коридор, в который мы незамедлительно выставили всю не нужную мебель: какой-то матрац, кровать и т. д.

В этот недолгий период жилось нам не плохо. Папа каждый день ездил в Москву на работу. Мама первое время не работала. Да и подыскать работу с её специальностью – чертёжницы, было не возможно.

Весну в Вельяминово мы встретили в приподнятом настроении и томительном ожидании чего-то очень хорошего. Ожидали, когда достроят дом в Москве, и мы туда переедем жить. А пока мы просто жили, и радовались. Наконец, мы жили с отцом. Он каждый день возвращался с работы на электричке. Мы, дети бегали к перелеску его встречать, а бабуся сидела и ждала его на крылечке. Приближалась пасха и майские праздники.

Дома поставили брагу. В большой молочный бидон разводили дрожжи в воде и сахар. Позже, когда она бродила, мама подкрашивала её чаем. Самогонку не делали, но и сама брага производила нужный эффект.

Помню, как я ради любопытства, а мне было всего 12 лет, выждала момент, когда в прихожей никого не было, зачерпнула кружкой пенящуюся брагу, и отпила. На вкус она была сладкой, пилась легко и приятно. Через несколько минут мне стало весело. Я зачерпнула ещё немного. В это время к нам зашел Серёжка Морозов. Серёжка застал меня за поглощением браги. Поскольку я уже была пьяненькая, так как брага быстро бросается в голову, я рассердилась на то, что Серёжка подкрался незаметно, и обозвала его уличной дразнилкой – «Серя-засеря». Он обиделся. В знак примирения я зачерпнула и ему полную кружку браги… Когда он ушел, я вошла в комнату и легла на кровать, где моментально отключилась, пока не проспалась… Это был мой первый «опус» с употреблением алкоголя.

Пасху в советское время было не принято отмечать. Тем не менее, её отмечали в совхозе в каждой семье. Причём в «партийных» семьях это тщательно скрывали, а жены партийцев всем на показ, на пасху стирали бельё, и вывешивали его сушиться на верёвки.

В этом году мы всей семьёй сидели за настоящим пасхальным столом: были и куличи и пасха, и пироги, и, наверное, ещё что-то вкусное, хотя с продуктами было туговато.

Пасхальный стол

Бесплатная картинка с сайта – prodvigenie-blago.ru

Год был голодный. Но папа сумел достать всё необходимое, вероятно – с рынка, за деньги. Потом долгие годы, почти десять лет такого стола больше в нашей семье уже не было.

Часть 3 Школа

Поскольку мы приехали весной, и учебный год ещё не окончился, нас с Борькой сразу же отправили в школу. Естественно, школы в совхозе не было. Поэтому, мы ходили в школу в рабочий посёлок «Вельяминово» при станции. Я – в 6-й класс, Борька, кажется, в третий. Милочка пошла в школу только на следующий год.

Школа находилась в рабочем пристанционном поселке, от совхоза – за перелеском.

Весной, в разлив, когда таяли снега, и покрывали водой все поля и дороги, в школу можно было пройти только в резиновых сапожках. Дороги размывало так, что по ним и проехать-то было трудновато, а уж нам пройти и того хуже. Ходили мы группками. И с нами, совхозными часто специально пристраивались ребята, чтобы помочь. Через огромные лужи, в которых наши детские резиновые сапожки запросто захлёбывались, ребята переносили нас на закорках. Когда уже наступал пик таяния снега, в школе объявляли каникулы.

Но особенно мне запомнились в нашем хождении в школу, изумрудные дорожки от наших следов. Когда рано утром выходили из дома, особенно после дождя, дороги были размытыми, и чавкали грязью. Тогда мы шли по луговой траве. Она была матовой от дождя или росы. Мы шли по траве, и после нас, как бы проявлялись, и ярко выделялись на поле изумрудные дорожки…

А зимой мне нравилось смотреть, как искрился слежавшийся снег. Я несколько раз с Борькой ходила в поле и лес – изучать следы.

И действительно, если сойти в сторону от утоптанной тропинки, можно было найти следы зайцев, а, может быть, даже лисьи следы. Правда, я не уверена, что мы могли бы различить их…