Энигма

Сексуальные инсинуации сержанта натолкнулись на гранитную стену даже еще тверже. Она уже категорически заявила, что ни о чем подобном ничего не знает и прибавить ей нечего. Мистер Филдинг меньше кого-либо был способен к тайным интрижкам. Для этого он слишком себя уважал.

Дженнингс изменил тактику.

— Он в пятницу что-нибудь говорил о своем обеде с сыном накануне?

— Упомянул про него. Он знает, что я очень люблю его детей.

— Упомянул по-хорошему?

— Разумеется.

— Но у них были политические разногласия?

— Мой милый молодой человек, они — отец и сын. Да, у них были споры. Мистер Филдинг иногда подшучивал над этим. Он знал, что это преходящая фаза. Он как-то сказал мне, что в возрасте Питера сам был практически таким же. Я знаю, что в 1945 году он чуть было не проголосовал за лейбористов.

— И, судя по нему, в четверг не произошло никакой стычки, ссоры?

— Ничего подобного. Он сказал, что Питер хорошо выглядит. И какая очаровательная девушка его новая подруга. — Она добавила: — По-моему, он был чуть-чуть огорчен, что они решили не приезжать в Холл на уик-энд. Но он всегда считал, что дети должны жить своей жизнью.

— Так что он не был разочарован тем, каким Питер вырос?

— Господи, конечно, нет. Он блестяще себя показал. Академически.

— Однако не пошел по следам отца?

— Все словно бы воображают мистера Филдинга каким-то викторианским отцом-тираном. У него были самые широкие взгляды.

Сержант улыбнулся.

— А кто «все», мисс Парсонс?

— Ваш начальник, например. Он задавал мне эти же самые вопросы.

Сержант испробовал пряник: лучше нее никто не знал мистера Филдинга, и она просто их лучший источник.

— Ломаешь голову. Естественно. И я все еще не могу поверить, что это действительно произошло. Нy а чтобы найти причину…

— Вдохновенная догадка? — Он снова улыбнулся.

Она поглядела на свои руки, сцепленные на коленях.

Ну, он слишком уж много от себя требовал.

— И?..

— Может быть, что-то в нем… Мне не следовало бы так говорить. Это чистейшие домыслы.

— Но они могут помочь.

— Ну, если что-то сломалось. И он бежал. Я уверена, что он очень быстро понял бы, что сделал. Но, с другой стороны, он ставил перед собой такие великие образцы, и, быть может, он прочел все газетные сообщения. Я думаю…

— Да?

— Я только догадываюсь, но, полагаю, он мог быть… глубоко потрясен своим поведением. И я не совсем уверена, что…

— Вы хотите сказать, что он мог бы покончить с собой?

Так, видимо, и было, хотя она покачала головой.

— Я не знаю. Я просто не знаю. Я абсолютно убеждена, что это произошло внезапно. Не подготовлено. Мистер Филдинг безоговорочно верил в порядок. В надлежащие процедуры. И это так на него не похоже. Метод. Я хочу сказать то, как он сделал это. Если он это сделал.

— Но ведь сработало? Если он этого и хотел?

— По доброй воле он бы такого не сделал. В твердом уме. Это немыслимо.

На мгновение сержант ощутил в мисс Парсонс безликость, непроницаемость, а возможно, просто осознал, что ради Филдинга она пошла бы на все и в такой ситуации лгала бы ради него, сколько потребовалось бы. В ее отношении к нему не могла не прятаться сексуальность, однако и помимо ее возраста, в ее физическом облике, мешковатой фигуре, поджатых губах, очках, в чинной профессиональной одежде извечной секретарши и старой девы было такое абсолютное отсутствие хотя бы намека на привлекательность (какой бы молодой ее ни вообразить, и если даже между ней и ее патроном когда-то что-то было, теперь это, несомненно, обернулось бы злобой, а не подобной преданностью), что рассеяло такие подозрения, едва они возникли. Тем не менее они, пожалуй, слегка подкрасили следующий вопрос, сержанта:

— Как он проводил свои вечера здесь, когда миссис Филдинг была в Тетбери-Холле?

— Да по-обычному. Отправлялся в свой клуб. И он был театралом. Часто обедал у разных друзей. Иногда любил сыграть партию-другую в бридж.

— В азартные игры он совсем не играл?

— Иногда ставил на лошадей на скачках — Дерби, Великие национальные. И только.

— И не посещал игорные клубы?

— Нет. Я совершенно уверена.

Сержант продолжал вопросы, все время пытаясь нащупать какую-нибудь слабость, что-нибудь компрометирующее, но так ничего и не добился. Он ушел, унося с собой только косвенный намек на переутомление, а еще неприемлемую идею, будто, допустив минуту слабости, Филдинг тут же совершил харакири. Дженнингс подозревал, что мисс Парсонс сообщила ему не то, что — как она втайне верила — произошло на самом деле, а только то, что она предпочла бы, чтобы произошло. Думать о корректно умершем патроне было куда предпочтительнее, чем с ужасом воображать, как его приворожила какая-то глупая девчонка или что он замешан еще в каком-то позорном скандале.

Там же сержант поговорил с прежде не знакомой ему приходящей прислугой. Она ничего не добавила к уже известному. Ей ни разу не попадалось свидетельств, что тут ночевала какая-то посторонняя женщина, — ни забытых трусиков, ни очков в мазках губной помады, ни необъяснимой пары кофейных чашек на столе в кухне. Мистер Филдинг был джентльмен, сказала она. Означало ли это, что джентльмены всегда старательно убирают улики или же что у них вообще не бывает причин для такой забывчивости, сержант не вполне разобрал.

Он все еще склонялся к сексуально-романтической отгадке — возможно, потому, что большинство фотографий указывало на внутреннюю напряженность (странно, как мало их запечатлело улыбающегося Филдинга), которая в свою очередь намекала на подавляемую чувственность. Худощавый, бритый, выше среднего роста, видимо, тщательно одевавшийся даже в неофициальной обстановке — Филдинг не мог производить на женщин отталкивающего впечатления. И однажды на несколько минут у сержанта сложилось впечатление, будто ему-таки удалось найти нефть в этой бесплодной пустыне. Он проверял список других людей, об исчезновении которых было заявлено в тот первый уик-энд. Мелкая подробность в одном из дел — секретарши, которая жила с родителями, вест-индскими уроженцами, в Ноттинген-Хилле — словно ударила в набат. Филдинг состоял в правлении страховой компании, в лондонском филиале которой работала эта девушка. Девятнадцатилетняя секретарша, видимо, получила хорошее образование, ее отец был сотрудником службы социального обеспечения. Дженнингсу представился триумф, мечта каждого детектива: Филдинг, который не был пауэллитом [1] перехвачен по пути на совещание, приглашен на какое-то социальное мероприятие от имени ее отца, клюет на черные щечки в обоих смыслах… Воздушные замки! Один-единственный звонок все прояснил: девушку отыскали… а вернее, она сама положила конец всем розыскам через несколько дней после своего исчезновения. Она видела себя певицей и сбежала с гитаристом из Вест-Индского клуба в Бристоле. Сугубо — черное к черному.

1

расистско-шовинистическое движение в консервативных кругах.

От друзей в Сити и парламентских коллег (тex немногих, не уехавших на каникулы) Дженнингс тоже ничего полезного не узнал. Друзья из Сити уважали деловое чутье Филдинга, его юридические познания. Политики, почти как мисс Парсонс, создавали впечатление, что как человек он был лучше их всех — первоклассный представитель сельского избирательного округа, энергичный член партии, всегда прекрасно подготовленный, когда выступал, очень приятный малый, исключительно надежный… равно они не могли даже вообразить, что произошло. Ни один не вспомнил каких-либо признаков надвигающегося нервного срыва. Важнейший психологический ключ к загадке продолжал ускользать от него.

Только один член парламента — независимый лейборист — был чуть откровеннее. Волей случая он за год до этого поддерживал с Филдингом непартийный билль. Между ними завязалось нечто вроде рабочей дружбы, но крайней мере в пределах Парламента. Он объявил, что ничего не знает о жизни Филдинга вне его стен или о причинах, толкнувших его «на самоволку». Но затем он добавил, что вообще-то «это, по-своему, согласуется».

Сержант спросил почему.

— Строго не для протокола?

— Конечно, сэр.