Энни из Эвонли

– А что мне еще делать? – недовольным голосом ответил Дэви. – Есть мне уже больше нельзя, какая мне радость смотреть, как вы с Энни едите?

– Так, выходите с Дорой из-за стола и дайте курам пшенички, – приказала Марилла. – А ты, Дэви, смотри больше не выдергивай перья у белого петуха.

– Мне нужно было несколько перьев для индейского головного убора, – обиженно произнес Дэви. – У Милти Бултера вон какой шикарный есть. Перья ему мать дала, когда они зарезали старого белого индюка. Могли бы позволить мне выдернуть к этого петуха несколько штук. Если ему надо, он еще отрастит.

– Можешь взять на чердаке старый веник из перьев, – сказала Энни. – Помоем, покрасим в зеленый, красный, желтый цвет.

– Ты жутко портишь парня, – сказала Марилла, когда Дэви, сияя от счастью, вышел из-за стола следом за степенной Дорой. Система воспитания Мариллы шарахалась в разные стороны за прошедшие шесть лет, но она никогда не отказывалась от идеи, что нельзя ребенка баловать, позволяя исполнение большого числа его желаний.

– Все ребята в классе имеют индейские головные уборы, вот и Дэви хочет иметь, – возразила Энни. – Никогда не забуду, как мне хотелось иметь воздушные рукава, когда у всех девочек такие платья были. А Дэви этим не испортишь. Он становится лучше с каждым днем. Ты сравни его с тем, каким он был, когда появился у нас год назад.

– Он, конечно, уже не так балуется, с тех пор как пошел в школу, – признала Марилла. – Я думаю, он равняется по другим ребятам. Но вот что странно: у нас давно нет никаких известий от Ричарда Кита. Ни слова с мая-месяца.

– А я даже боюсь получать письма от него, – со вздохом промолвила Энни, принимаясь за мытье посуды. – Если мы получим письмо, я буду бояться открывать его, буду бояться, что он скажет, чтобы мы послали ребятишек к нему.

Месяц спустя письмо пришло-таки. Но не от Ричарда Кита. Один из его друзей написал, что Ричард Кит две недели назад умер от чахотки. Автор письма являлся его душеприказчиком и сообщал, что в соответствии с завещанием Марилле Катберт, как опекуну, оставлена сумма в две тысячи долларов для Дэвида и Доры Кит и они получают права на эту сумму по достижении оговоренного законодательством возраста или при вступлении в брак, а тем временем проценты от суммы надлежит использовать на содержание детей.

– Это очень нехорошо радоваться чему бы то ни было, связанному со смертью, – сдержанно сказала Энни. – Мне очень жаль бедного мистера Кита. Но я рада, что дети останутся с нами.

– А насчет денег это хорошее дело, – заметила практичная Марилла. – Я хотела бы не пользоваться процентами, но я не вижу, как мы обойдемся без них, ведь дети взрослеют. Аренда земли дает деньги только на содержание дома, а что касается твоих денег, то я сказала себе, что ни цента из них не пойдет на детей, ты и без того так много для них делаешь. Кстати, эта новая шляпка, которую ты купила Доре, нужна ей, как кошке второй хвост. Но теперь обстановка прояснилась, они обеспечены.

Дэви и Дора обрадовались, узнав, что они остаются жить в Зеленых Крышах «навсегда». Смерть дяди, которого они ни разу не видели, не могла испортить их радости. Только у Доры появились опасения.

– А дядю Ричарда похоронили? – шепотом поинтересовалась она у Энни.

– Да, дорогая, конечно.

– А он… он не… не как дядя Мирабель Коттон, а? – А потом более взволнованным шепотом: «Он не будет ходить по домам после этого, а, Энни?»

Глава 23 Роман мисс Лаванды

– Прогуляюсь-ка я, пожалуй, вечерком в Обитель Эха, – сказала Энни Марилле как-то в декабрьскую пятницу.

– Похоже, пойдет снег, – предупредила Марилла и покачал головой.

– Я успею туда до снега и, пожалуй, останусь на ночь. Диана не сможет пойти, у нее гости. Я уверена, мисс Лаванда будет ждать меня сегодня вечером. Я две недели не ходила к ней.

С того октябрьского дня Энни много раз ходила в Обитель Эха. Иногда они с Дианой ездили туда в объезд, иногда ходили пешком через лес. Когда Диана не могла пойти, Энни ходила одна. Между Энни и мисс Лавандой возникла та пламенная и помогающая обеим дружба, которая возможна только между женщиной, сохранившей свежесть молодости в душе и сердце, и девушкой, чье воображение и интуиция вполне компенсируют опыт. Энни наконец-то нашла настоящую «родственную душу», а Лаванда Льюис, которая «забыла мир, а мир ее забыл», с появлением Энни и Дианы в ее одинокой, уединенной мечтательной жизни приобщилась к здоровой радости и веселью внешнего мира, чего она бала лишена уже давно. С ними в маленьком каменном доме появилась атмосфера молодости и реальности. Шарлотта Четвертая приветствовала девушек неизменной широкой улыбкой пугающе широкой, какой могла улыбаться только Шарлотта. Она любила их и потому, что их любила ее обожаемая хозяйка, и потому, что что сама их любила. Никогда в этом доме не было столько радости и смеха, как в эту прекрасную, затянувшуюся осень, когда ноябрь казался вернувшимся октябрем, и даже декабрь пытался побаловать теплым солнечным светом и подражать летним туманам.

Но именно в этот день декабрь, казалось, вспомнил, что пора быть зиме, и сделался внезапно хмурым и задумчивым, тихим и безветренным, что предполагало снегопад. Тем не менее Энни с радостным настроением преодолевала серый лабиринт букового леса. Даже одна, она никогда не чувствовала себя в одиночестве, ее воображение собирало веселую компанию, и с каждым таким попутчиком она вела оживленную и претенциозную по содержанию беседу, более заумную и вычурную, чем в реальной жизни, где люди, к сожалению, иногда стараются словами лишь спрятать мысль. На собрании отборного круга воображаемых духов из компании Энни каждый говорил именно то, что она от него хотела услышать, и тем самым давал ей сказать то, что она хотела сказать. В сопровождении своей невидимой компании Энни преодолела лес и вышла к тропе под пихтами как раз в тот момент, когда на землю начали падать крупные пушистые хлопья снега.

У первого же поворота она встретилась с мисс Лавандой, стоявшей под раскидистой пихтой. На ней было теплое платье ярко-красного цвета, голова и плечи она закутала в серую шелковую шаль.

– Вы выглядите, как королева фей пихтового леса, – весело прощебетала Энни.

– Я так и думала, что вы придете сегодня вечером, Энни, – сказала мисс Лаванда, устремляясь к ней навстречу. Я вдвойне вам рада, потому что Шарлотты Четвертой сегодня нет. У нее заболела мать, и она ушла на ночь домой. Мне было бы очень одиноко, если бы вы не пришли. Даже мечты и эхо – еще не компания. Ах, Энни, как же вы хороша! внезапно добавила она, оглядев с ног до головы высокую стройную девушку, на лице которой от ходьбы появился легкий румянец. Как хороша и как молода! Какая же это прелесть быть семнадцатилетней, правда? Честное слово, завидую вам, – искренне промолвила мисс Лаванда.

– А вы семнадцатилетняя сердцем, – с улыбкой сказала Энни.

– Нет, я старая. Или, скорее, средних лет, что куда хуже. – Мисс Лаванда вздохнула. – Иногда я стараюсь делать вид, что я моложе, а в остальное время я сознаю реальность. Но я не могу успокоиться и свыкнуться с ней, в отличие от большинства женщин. Я все время восстаю против нее с той поры, как обнаружила у себя первый седой волос. Энни, не старайтесь казаться, будто вы понимаете меня. Семнадцать лет этого не могут понять. Я собираюсь сейчас притворяться, будто мне тоже семнадцать, и сейчас, когда вы здесь, я смогу это сделать. Вы всегда приносите в своих руках молодость, словно подарок. У нас будет славный вечер. Вначале чай. Что вы хотите к чаю? У меня есть все, чего бы вы ни пожелали. Придумайте что-нибудь повкуснее и потяжелее для желудка.

В этот вечер дом оглашали шум и веселье. Мисс Лаванда и Энни готовили, накрывали стол, делали сладости, праздновали, смеялись, дурачились так, что вряд ли кто-нибудь смог бы, подслушав их, узнать в них старую деву сорока пяти лет и молодую сельскую учительницу. Затем, когда обе устали, они уселись на ковер перед камином, освещенные лишь мягким светом камина и вдыхая аромат розовой воды в открытом кувшине на камине. Поднялся ветер, он вздыхал и выл под навесом крыши, снег мягко стучался в окна, словно десятки эльфов просили пустить их в дом.

– Я так рада, что вы здесь, Энни, – сказала мисс Лаванда, откусывая конфетку. – Без вас мне было бы так тоскливо. Мечтать и воображать хорошо днем, при солнечном свете, но когда темно, а за окнами пурга, мечты не удовлетворяют тебя. Тут хочется реального. Но вы этого не знаете семнадцать лет этого не знают. В семнадцать человек удовлетворяется мечтами, потому что он думает, что реальность его еще ждет впереди. Когда мне было семнадцать, Энни, я не думала о том, что в сорок пять буду маленькой седой старой девой, у которой нет ничего в жизни, кроме мечтаний.