Эпидемия

— Что с вами? Вы ранены? — Кашинцев стал аккуратно ощупывать мужчину.

Он провел рукой по его спине, и в области поясницы, прямо под рюкзаком, пальцы почувствовали что-то теплое и липкое.

— Проклятье! — выругался Кашинцев. — Да из него течет, как из… — он запнулся, не находя удачное сравнение. Рука была испачкана в крови.

— Чего встал? Вези его в больницу, — распорядился офицер.

Капитан смотрел на всю эту троицу с подозрением. Он переводил взгляд с черной «Волги» на «девяносто девятую» и лежащие рядом с ней трупы. Но у «Волги» были государственные номера голубого цвета, а у «Жигулей» — обычные, черные цифры на белом фоне; видимо, это действовало на военного успокаивающе. Пока. Но тянуть в любом случае не стоило.

— Да, да… Надо ехать, — рассеянно согласился Кашинцев, снимая со спины мужчины рюкзак.

Он открыл переднюю дверцу и бросил рюкзак на пассажирское сиденье; на заднее — осторожно усадил раненого. Девушка устроилась рядом.

Кашинцев обошел машину и сел за руль. Через лобовое стекло он видел капитана, который стоял и внимательно следил за их машиной; похоже, у него оставались серьезные сомнения относительно правильности своих действий.

Кашинцев протянул руку к замку зажигания и вдруг осознал, что, если он не найдет ключей, то это — конец. Он ни за что не сможет подойти к телу куратора и обыскать его. Более того, этот капитан наверняка никуда их не отпустит, пока не выяснит все обстоятельства.

Игорь похолодел. Он боялся смотреть на рулевую колонку; искал ключи на ощупь. К счастью, они оказались на месте.

Кашинцев через силу улыбнулся офицеру и включил зажигание.

Стартер бодро провернулся; в цилиндрах появились первые вспышки. И вот двигатель бодро зарокотал, перемалывая порции неэтилированного бензина.

Кашинцев включил первую передачу и, едва касаясь акселератора, осторожно тронул машину с места; он еще помнил, как может ускоряться это неповоротливое с виду чудовище.

— Куда ехать? — спросил он.

— Все равно… куда… — с трудом проговорил мужчина с заднего сиденья.

К сожалению, он был прав. Ехать им действительно было некуда. И везти раненого в больницу, как советовал офицер, тоже было нельзя. Тупик. Они были загнаны в угол.

Кашинцев вспомнил номер телефона, который назвал ему Валерий Алексеевич.

«Воспользуетесь в самом крайнем случае, если не будет другого выхода».

Похоже, сейчас был именно самый крайний случай — потому что другого выхода он не видел.

— Ну что? — генерал Карлов больше не мог рисовать; остро заточенные карандаши рвали бумагу.

Лицо его внешне оставалось бесстрастным, но руки дрожали сверх допустимой нормы, и Карлов не считал возможным показывать это подчиненному. Пусть даже одному, пусть даже — самому близкому, собственному референту, но показывать это ни в коем случае не стоило.

— Ни четвертый, ни шестой на связь не выходят, — с опаской сказал референт. Он чувствовал себя так, словно был лично в этом виноват, и справедливый гнев начальника вот-вот обрушится на его бедную голову.

— Только не говори мне, что они опять ускользнули. Ладно? Даже не вздумай это говорить!

— Я… — референт втянул голову в плечи, словно черепаха — в панцирь.

— Ты сидишь и ковыряешь в носу вместо того, чтобы работать! Узнай, что происходит на Савеловском вокзале! Позвони военным, позвони оперативному дежурному в МВД! Что мне, тебя учить, что ли? — Карлов сжал руку и не заметил, как переломил карандаш. Остро заточенный грифель впился в ладонь; из ранки появилась маленькая круглая капля крови.

Он выругался и выбросил сломанный карандаш в корзину для мусора. Ему никогда еще не доводилось руководить такой бестолковой операцией, и это приводило Карлова в бешенство.

Референт снял трубку и прижал ее плечом к уху. Одновременно он просматривал информацию, поступающую на компьютер.

— Товарищ генерал! — внезапно сказал он. Карлов все уже понял — по голосу.

— Нет, — он покачал головой. — Нет. Я не хочу это слышать. И ты не хочешь, чтобы я это слышал. Потому что я выйду из себя, и мне потребуется кого-нибудь убить.

Референт огляделся; в кабинете Карлова, кроме них двоих, никого не было. Он пожал плечами.

— Тогда считайте, что вы этого не слышали. Но… Военные сообщают, что на вокзале была перестрелка, в результате которой…

Карлов стоял и смотрел в окно. Когда референт закончил, генерал обернулся и сказал:

— Тебе не кажется, что сегодня — не наш день? Просто — не наш день?

Референт был вынужден согласиться. Он кивнул.

— Это, наверное, не так страшно, — продолжал Карлов, — если день не задался. Подумаешь, что в этом такого? Не задался, ну и ладно. Проблема заключается в другом.

— В чем? — спросил референт.

— В том, что если сегодня — не наш день, то завтрашнего — не будет. Вот оно в чем дело…

Кашинцев остановил машину и повернулся к девушке.

— Я должен позвонить, — сказал он.

— Кому? — спросила Алена.

— Не знаю. Точнее, знаю, но я никогда его раньше не видел. Так сказал Валерий Алексеевич.

— Кто это — Валерий Алексеевич?

— Тот человек, который вас спас.

— Ему можно верить?

— Мне кажется, после того, что он сделал — можно.

— Ну, так звоните — только побыстрее! — Алена перевела взгляд на Гарина.

Тот застонал и открыл глаза.

— Алена…

— Да, Андрей! — Алена просунула руку ему под голову и приподняла, чтобы он мог ее видеть.

Она пыталась заглянуть Гарину в лицо, но у нее никак не получалось поймать его уплывающий взгляд. Гарин с трудом поднимал веки, и его расширенные зрачки начинали описывать странную кривую, а девушка, как ни старалась, не могла ее остановить.

— Андрей! — не выдержала и закричала она.

Гарин вздрогнул.

— Кажется, я того… — выговорил он через силу. — Все… Поясница… Так больно…

Алена перегнулась через сиденье и вцепилась в свитер Кашинцева.

— Вези его в больницу! Слышишь! Вези немедленно! Он… — она замолчала, словно с разбегу уткнулась в бетонную стену. — Он умирает, — понизив голос, сказала она.

— Как ты объяснишь огнестрельное ранение? Врачи сразу сообщат в милицию, и тогда…

— Да мне плевать! — закричала Алена. — Ты что, не понимаешь, что мы его убиваем? Посмотри! — она подняла руку, испачканную кровью, и показала Кашинцеву. — Сиденье уже все мокрое!