Эпитафия шпиону. Причина для тревоги

Залесхофф отсутствовал около двух часов. Солнце поднялось, но было еще холодно. Вскоре мне надоело сидеть на земле, и я стал ходить туда-сюда между двумя деревьями, словно караульный на посту. Пятьдесят раз я смотрел на часы и пятьдесят раз обнаруживал, что стрелки почти не движутся. По дороге, насвистывая, прошел мужчина. Душа у меня ушла в пятки и оставалась там, пока прохожий не скрылся из виду. Я выпил немного коньяка. Желудок был пуст, и от спиртного стало чуть-чуть подташнивать. Я начал волноваться, что Залесхоффа задержали, потом вспомнил, что для его ареста нет никаких оснований. Затем решил, что Залесхофф передумал помогать мне, дошел до ближайшей станции и сел на поезд до Милана. Нет, это тоже абсурд. Скорее всего, решил я, он с наслаждением завтракает горячими, хрустящими булочками, намазывая их ледяным маслом и запивая дымящимся кофе. Мне вдруг жутко захотелось есть. Я буквально чувствовал дрожжевой аромат свежеиспеченных булочек. Свинья! Мог бы по крайней мере принести мне что-нибудь съестное. Потом я начал думать о Клэр. Нужно каким-то образом сообщить ей обо всем, что происходит. И Пелчеру. Возможно, удастся отправить им телеграммы. Нет, итальянские власти могут проследить, откуда были отправлены телеграммы, и найти нас. Я должен быть осторожным, скрытным. Лучше написать каждому письмо. Так безопаснее. Залесхофф не станет возражать. Хотя, наверное, не стоит ему ничего говорить. Впрочем, нет ни бумаги, ни конвертов. Придется ему сказать.

Пока я ходил от дерева к дереву, меня посещали самые странные мысли. Я нашел множество причин, чтобы жалеть себя, но среди них была одна главная, заслонявшая все остальные, — отсутствие горячих булочек.

Из раздумья меня вывел звук хрустнувшей ветки. Я вздрогнул. Потом услышал голос Залесхоффа, который негромко окликал меня. Я ринулся к нему сквозь кусты, закрывавшие мое укрытие от дороги, и увидел, что он с трудом удерживает в руках многочисленные бумажные свертки.

— А, вот вы где! — воскликнул он.

— Вы меня напугали. Где вы были все это время?

— Сейчас расскажу. Помогите.

— Что это?

— Увидите.

Залесхофф вручил мне два тяжелых пакета, и мы пошли на поляну за кустами. Там он сел на землю и вздохнул с облегчением. Лицо у него было утомленное и осунувшееся.

— Во-первых, — сказал Залесхофф, устало улыбнувшись, — я принес вам завтрак.

Из кармана пальто он достал большой пакет, в котором лежали булочки с маслом. Через пакет чувствовалось, что булочки еще теплые — прямо из пекарни. Разорвав бумагу, я с жадностью набросился на еду. Горячие булочки! Разве можно не любить Залесхоффа!

Из другого кармана он извлек бутылку молока. Я протянул ему пакет.

— Нет, спасибо. Я поел, пока ждал открытия других магазинов. Слава Богу, мы в деревне, все открывается рано. Хотел принести вам кофе, только он остынет, пока сюда доберешься.

— Как называется это место? — с полным ртом спросил я.

— Реминини. Маленькая деревушка в получасе ходьбы отсюда. Мне… — Он вдруг умолк. — Не хотите посмотреть, что в других пакетах?

Кивнув, я развернул два тяжелых свертка и с удивлением уставился на их содержимое.

— Ботинки?

— Да. По паре каждому, а еще толстые шерстяные носки. Утром я заметил, что вы прихрамываете, а когда мы делали привал, сравнил вашу ногу с моей. У нас один размер.

Я с сомнением рассматривал толстую рифленую подошву и жесткий верх обуви. Залесхофф верно истолковал мой взгляд.

— Нам придется много ходить, и это лучше, чем мозоли.

— Надеюсь. А что в том свертке?

— Во-первых, теплый шарф. Вам пригодится. И шляпа.

— Но у меня есть шляпа.

— Не такая. Посмотрите.

Я посмотрел, и увиденное меня не обрадовало. Это была очень дешевая итальянская шляпа — черная, мягкая, с высокой тульей и плоскими полями.

— Ради всего святого, зачем?

Он ухмыльнулся:

— Чтобы сделать вас менее подозрительным. Ваша изящная шляпа с головой выдает свое английское происхождение. Лучшее средство — изменить облик.

Я померил обновку. К моему удивлению, она оказалась впору.

Залесхофф кивнул.

— Вчера вечером я прикинул размер вашей головы.

Я нерешительно ощупал шляпу.

— По-моему, в этом реквизите дешевой комедии я буду выглядеть еще более подозрительно.

— Вы просто не привыкли. Дайте-ка сюда.

Я с облегчением отдал шляпу. Залесхофф тут же принялся мять и выкручивать ее, словно губку для мытья посуды. Потом почистил ею свои туфли. Закончив, энергично потер о землю, стряхнул прилипшие листья, придал шляпе первоначальную форму, сделал вмятину на верхушке и протянул мне:

— Должно быть примерно так. Наденьте, а свою отдайте мне.

Я подчинился. Он критически осмотрел меня:

— Гораздо лучше. Хорошо, что вы брюнет. Небритый подбородок прекрасно сочетается со шляпой.

Я закурил сигарету и зевнул. После еды меня потянуло в сон. Глаза слипались.

— Ну вот, спать захотелось. Что скажете? Останемся здесь или поищем другое место?

Залесхофф ответил не сразу, и я посмотрел на него сквозь дым сигареты. Взгляд у него был серьезный.

— Сегодня нам спать не придется. Нужно идти дальше.

— Но…

— Я не сказал вам сразу, потому что хотел, чтобы вы спокойно позавтракали, но положение у нас незавидное.

Сердце у меня упало.

— Что вы имеете в виду?

— На всех дорогах патрули.

— Откуда вы знаете?

— Наткнулся на один из них рядом с деревней. Полицейские и парочка чернорубашечников. Понимаете, мы все еще в районе Тревильо. Пришлось на ходу выдумывать историю, что рано утром я выехал из Тревильо в Венецию, где у меня дела, но машина сломалась. Не придумал другого объяснения, что я делаю на этой дороге в такое время и в такой одежде. Меня отпустили, записав фамилию и номер паспорта. А еще сказали, где находится ближайший гараж. Я не мог вернуться со всеми этими пакетами по той же дороге — требовалось хоть какое-то объяснение — и поэтому сделал крюк по полям. Если они меня запомнили и им придет в голову проверить владельца гаража, то совсем скоро поиски развернутся вовсю. И еще… — Он вытащил из кармана сложенную газету. — Вот.

Я скользнул взглядом по первой полосе. Утренний выпуск одной из миланских ежедневных газет. Что имел в виду Залесхофф, видно было сразу. В центре страницы помещались две фотографии в рамках, каждая размером около трех дюймов. Обе мои.

Над ними чернело объявление: «Внимание, 10 000». Внизу, тоже жирным шрифтом, был набран слегка измененный текст, который передавали по радио накануне вечером. Я внимательно изучил фотографии. Одну копию, очевидно, сделали со снимка, который я предоставил для вида на жительство. Репродукция, несмотря на плохую бумагу, получилась почти такой же четкой, как оригинал. Вторую явно взяли из «потерянного» паспорта — на ней виднелись черные полосы от печати британского министерства иностранных дел.

Залесхофф похлопал меня по плечу.

— Надеюсь, теперь вы понимаете, почему вчера я не хотел, чтобы билетный контролер видел ваше лицо? В других газетах те же фотографии.

— Понимаю… — Я снова почувствовал, как холодные пальцы страха сжимают мое сердце. — И что же нам делать, черт возьми? Если дороги патрулируют и у всех есть эти фотографии…

Он не дал мне договорить:

— Думаете, разумнее сдаться? Ради Бога, давайте не будем впустую тратить силы на повторение этих разговоров. — Залесхофф достал карту. — Нас еще не загнали в угол. На дорогах кордоны, но они не в состоянии патрулировать поля. На моей карте деревни Реминини нет — слишком маленькая; если я не ошибаюсь, мы где-то здесь, — он ткнул пальцем в лист, — то есть всего в тридцати километрах от железной дороги из Бергамо в Брешию. Взгляните: в этом районе все главные железнодорожные ветки идут почти точно на север. Другими словами, если мы пойдем по пересеченной местности в северном направлении, то уже сегодня доберемся до железной дороги, не рискуя столкнуться с патрулем.