Эпоха бронзы лесной полосы СССР

Особую группу амурских наскальных изображений составляют рисунки лося. Образ этого могучего зверя здесь весьма популярен и по сравнению с другими звериными сюжетами представлен более полно. Формы его воплощения разнообразны. Среди них заслуживает внимания неполная фигура лося, целиком выполненная в духе лучших образцов ангарской традиции (Окладников 1971, табл. 80, 1). Удлиненные пропорции головы и подчеркнуто загнутая верхняя губа позволяют сопоставлять ее с глазковско-окуневскими изображениями. Общие контуры лосиной морды с открытой пастью изящно очерчены плавными линиями. Удлиненными отростками обозначены уши. Длинная шея животного также плавно переходит в крутой горб и далее фигура обрывается. Внизу шея заканчивается кружком с точкой (рис. 146, 2). В характерной ангарской манере и одновременно в «скелетном» стиле выполнен лось на скале у р. Кии. Интересна фигура, выбитая на камне 55 Сакачи-Аляна (Окладников, 1971, табл. 58, 5). Здесь реалистическая тенденция ангарской традиции своеобразно уживается с художественными нормами специфически амурского стиля изображения животных.

Лосиную серию завершают две фигурки, ставшие хрестоматийными при характеристике амурских петроглифов. В их моделировке совмещены две изобразительные традиции — ангарская и нижнеамурская, характерная для личин-масок (Окладников, 1971, табл. 72, 1; 75, 1). Особенно ярко это выражено в трактовке лося на камне 63 Сакачи-Аляна, где ангарская «правда» жизни сливается воедино с амурским орнаментализмом (рис. 146, 4). Относятся эти изображения, видимо, уже к началу I тыс. до н. э.

В петроглифах Нижнего Амура не представлен второй «хозяин тайги» — медведь. Имеется лишь одно изображение (Окладников, 1971 табл. 78, 1), которое, исходя из общей моделировки образа, можно весьма условно причислить к медвежьим (рис. 146, 3). У животного массивное туловище; удлиненная морда с раскрытой пастью вытянута вперед и наклонена вниз. На голове обозначены маленькие торчащие уши. Грудь рассечена поперечной перегородкой. Ноги согнуты. Зверь явно «шагает». Эта фигурка может быть сопоставлена с изображением, выбитым на VI Томской писанице (Окладников, Мартынов, 1972, рис. 132).

Зато образ медведя широко известен в неолитической глиняной пластике Нижнего Амура (Васильевский, Окладников, 1980). Скульптурки медведя встречены на неолитических поселениях в Сакачи-Аляне, на Кондоне и на острове Сучу. На последнем найдена целая серия изображений. К сожалению, все они датируются временем более ранним, чем эпоха бронзы.

Странно, что в творчестве древнего населения Нижнего Амура, главным источником существования которого было рыболовство, отсутствуют изображения рыб. Возможно, это связано с особенностями отражения хозяйственной деятельности в первобытном искусстве, а своеобразное олицетворение водной стихии нашло свое выражение в образе змеи. Извивающиеся фигуры змей занимают важное место среди амурских, прежде всего Сакачи-Алянских петроглифов. Они образуют самостоятельные композиции (Окладников, 1971, табл. 14, 15), входят в другие рисунки как их составная часть (там же, табл. 51, 1) и, наконец, являются составными элементами некоторых личин (там же, табл. 118, 3). Но хронологическая привязка перечисленных сюжетов весьма затруднительна. Скорее всего они появились еще в неолите и продолжали существовать в последующие периоды. Однако следует учесть, что в Восточной Сибири расцвет культа змеи падает на эпоху бронзы. Изображения змей принято включать в круг космогонических символов, связанных в первую очередь с представлениями о «нижнем мире», который нередко ассоциировался с подводной сферой.

Известен в петроглифах Приамурья и мотив водоплавающей птицы. Видимо, с бронзовым веком можно связать группу изображений, выбитых на Шереметьевских скалах (Окладников, 1971, табл. 118, 1). Особенно интересна тщательно выполненная фигурка лебедя с узким, пересеченным косым крестом туловищем, круто поднятой длинной шеей и массивной овальной головой с огромным клювом. Внутреннее пространство головы и клюва заполнено концентрическими желобками-овалами. На спине четырьмя кривыми полосками-дугами обозначены крылья. Короткий раздвоенный хвост показан четырьмя полосками. Иконографически этот рисунок сопоставим с изображением птицы на сосуде из поселения Самусь IV, исследованном В.И. Матющенко в низовьях р. Томи. Овал с пересекающим его крестом почти несомненно имеет солярное содержание. В этой связи интересно, что образы змеи и птицы широко представлены в мифологии амурских народов, особенно в эпизодах, имеющих отношение к сотворению мира. А.П. Окладников считает (1968б, с. 170), что смысловое значение амурских криволинейных орнаментов не может быть понято вне расшифровки образа змеи.

Кроме антропоморфных личин, животных, змей и птиц, на амурских петроглифах есть изображения лодок. По стилистическим особенностям часть из них может быть сопоставлена с рисунками лодок на восточносибирских петроглифах.

До недавнего времени древнее искусство южной части Дальнего Востока было известно главным образом по наскальным рисункам Амура и Уссури. Однако развернувшиеся в последнее десятилетие археологические работы в Приморье дали выразительный материал по искусству малых форм. Тем самым стало возможным выделить Приморье в самостоятельный очаг. Основная масса находок происходит с территорий синегайской (Бродянский, 1983) и лидовской (Дьяков, 1979а, б) культур.

В эпоху бронзы искусство малых форм в Приморье было представлено главным образом мелкой глиняной пластикой. Встречаются также костяные и каменные предметы. Преобладают зооморфные сюжеты, из которых, как уже говорилось ранее, ведущее место принадлежит изображениям свиньи. Определяющий стиль в оформлении фигурок — лаконизм и крайняя условность. Особенным схематизмом отличаются костяные изделия, где «подправка» небольшими насечками или срезами была достаточна для моделировки образа. Такова фигурка животного, найденная среди десятков костяных изделий в жилище 23 поселения Синий Гай.

Помимо изображений свиньи, в глиняной пластике синегайской культуры известны фигурки животных с длинной шеей, короткими ушами-выступами и горбинкой на носу (рис. 147, 2, 5). Практически вся пластика поселения Синий Гай происходит из жилищ. Известна только одна скульптурка, найденная в погребении изюбра. По мнению Д.Л. Бродянского, это изображение самки оленя. Интересны находки, нескольких сот обломков костяных орнаментированных панцирных пластин (Бродянский, 1983, рис. 2). Среди них фрагменты фигурных пластин с углубленным рельефом — овалами и крестами, меандрами и параллельными линиями (рис. 147, 8-10). В двух из них Д.Л. Бродянский (1983, рис. 2, 1, 4) усматривает предельно стилизованные женские изображения. В этом же поселении найдена крайне стилизованная глиняная антропоморфная фигурка в виде диска с отверстием в центре. Со всех сторон она имеет выступы в виде неправильных конусов. На «лице» две пары параллельных черточек, которые и придают изображению антропоморфный облик.

На поселениях лидовской культуры найдены неизвестные в синегайских комплексах терракотовые скульптурки человека, состоявшие из нескольких частей и крепившиеся с помощью штырьков (Дьяков, 1979а, б; Дьяков, Семиниченко, 1979, рис. 3, 1). Известны они в памятниках Кореи (Ларичев, 1978, рис. 36, 41, 45). Большинство их изображают женщину. Д.Л. Бродянский отмечает (1983, с. 104), что некоторые стилистические особенности этих фигур сближают их с поздне- и финальнодземонскими.

Примечательно, что в синегайской культуре, равно как и в более поздней янковской, мотивы спирали и личин отсутствуют. Похоже, что синегайская культура (самая континентальная из рассматриваемых здесь дальневосточных культур) в своем искусстве более отошла от традиций дальневосточного неолита. Искусство Синего Гая характеризует духовный мир древних рыболовов и земледельцев Приханкайской равнины и южных отрогов Сихотэ-Алиня, которые в силу особенностей своего социально-экономического уклада быстрее, чем их восточные и северные соседи, отступили от традиций предшествующих эпох.

К более раннему времени (начало II тыс. до н. э.) относятся найденные на поселении Валентин-Перешеек остатки уникального глиняного сосуда с рельефными фигурками людей (рис. 147, 1). Судя по собранным фрагментам, таких фигурок было четыре. Сохранилось только две. Каждая из них сделана продолговатым налепом (высота 7,5 см) и представляет собой фронтальное изображение человека в полный рост. Голова не выделена, лицо не моделировано. Руки опущены и отделены от туловища. Последнее сужено в верхней части и расширяется в бедрах. Ноги разделены и заострены на концах. Нижние части фигурок, а также пространство между ними покрыты пересекающимися отпечатками гребенчатых штампов, образующих ромбы. Безукоризненное владение материалом позволило древнему мастеру создать обобщенный силуэт человеческой фигуры, не вдаваясь в ее детализацию. Прямых аналогий этим изображениям мы не знаем. Переплетения оттисков штампа на сосуде позволяют усмотреть в них сходство с ячейками сети. Можно предположить, что изображения имели ритуальный характер, связанный с рыболовческим культом.