Эпоха бронзы лесной полосы СССР

На вероятные близкородственные отношения между племенами культур ладьевидных топоров восточной части Латвии и Эстонии с племенами жуцевской культуры указывает и краниологический материал (Денисова, 1975).

По вопросу происхождения жуцевской культуры исследователи придерживаются различного мнения. Некоторые из них (Kilian, 1955) предполагали, что она генетически восходит к саксо-тюрингской культуре, а другие, в частности Х.А. Моора, усматривали в этой культуре не только среднеевропейские, но и среднеднепровские элементы. По мнению Р.К. Римантене, жуцевская культура может быть связана с общеевропейским горизонтом, а среднеднепровская культура сложилась на основе ямной культуры и в дальнейшем подверглась воздействию других культур, в том числе волынской мегалитической. Р.К. Римантене, таким образом, отрицает и связь между жуцевской и среднеднепровской культурами, указывая на разные формы боевых топоров (Римантене, 1980).

Другого мнения придерживается Д.А. Крайнов. Он указывает, что культуры восточноприбалтийской шнуровой керамики, в том числе и жуцевскую, следует считать родственными со среднеднепровской культурой. Он предполагает, что культуры шнуровой керамики и ладьевидных топоров Восточной Прибалтики близки фатьяновской культуре, что они генетически связаны и представляют единый культурный и этнический массив населения (Крайнов, 1980).

Х.А. Моора в ряде своих статей (Моора, 1956, 1958) считал пришлые племена культуры ладьевидных топоров носителями новых этнических элементов и относил их к ранним балтам или протобалтам. Он считал, что племена культуры ладьевидных топоров Восточной Прибалтики генетически близки племенам фатьяновской и среднеднепровской культур; и те, и другие он относил к прибалтам. Свою точку зрения он подкреплял присутствием древних балтских языковых элементов в языках западных и восточных финнов. Его точка зрения подтвердилась исследованиями Б.А. Серебренникова в области установления древних, балтских элементов в языках восточных финнов, это явление он относит ко II тыс. до н. э. (Серебренников, 1957). Исходя из того, что балтские языки близки и родственны славянским, Х.А. Моора вопрос о происхождении балтов связывал с вопросом о древнейшем этногенезе славян, что, по его мнению, предполагает существование древней славяно-балтской общности. Территория этой общности могла находиться в бассейне Вислы и Одера.

Р.Я. Денисова на основе детального анализа краниологического материала племен культур боевых топоров и шнуровой керамики Европы доказала сходство антропологических типов племен культуры боевых топоров Восточной и Юго-Восточной Прибалтики и фатьяновцев, что позволило ей выделить их в отдельную группу племен, имеющих общее происхождение (Денисова, 1975, с. 110). Она связала их с протобалтами, формирование которых происходило в III тыс. до н. э. «в центре этой территории, которую в мезолите и раннем неолите населяли гипердолихокранные европеоидные племена, — от низовья Вислы на западе до среднего течения Днепра на востоке». Этим самым Р.Я. Денисова подтвердила точку зрения Д.А. Крайнова, что племена шнуровой керамики и боевых топоров имели общую исходную территорию между Днепром и Вислой (Крайнов, 1972б). Существование на указанной территории протобалтийского населения подтверждается и данными топонимии и гидронимии. В.В. Седов на основании изучения гидронимов и других данных пришел к выводу, что территория Понеманья, Верхнего Поднепровья, части бассейна Зап. Двины, верховьев Оки и, возможно, Верхней Волги была занята племенами балтской языковой группы. Позднейшие археологические данные и письменные источники подтверждают существование на этой территории балтских племен.

Древние балтские племена расселились на территории, занятой племенами поздненеолитической культуры, относящимися, возможно, к протофинским племенам. По мнению Л.Ю. Янитса, их отношения постепенно стабилизировались и стали мирными на основе общественного разделения труда и обмена. Пришлые скотоводы оказали сильное влияние на местные племена, принеся с собой более высокую культуру. Наличие в эстонском и финском языках балтских древних слоев, связанных со скотоводством и земледелием, объясняется, по мнению Х.А. Моора, их совместным существованием.

Восточноприбалтийская культура шнуровой керамики не исчезла бесследно и не была полностью поглощена местным населением. Она является одним из компонентов сложения культуры бронзы, выявленной на территории Лубанской низины (Лозе, 1979). Эта культура, возникшая на основе сложного процесса взаимодействия культуры шнуровой керамики и поздненеолитической культуры местного происхождения, впитала в себя черты, характерные и для соседних культур, в частности фатьяновской. Это подтверждается наличием некоторой общности в орнаментальных мотивах керамики этих двух синхронных, культур.

Древние шахты.

(Н.Н. Гурина)

В Северо-Западной Белоруссии в течение ряда лет (1962, 1963–1967, 1969, 1970, 1972 гг.) исследовались древние шахты по добычи кремня, расположенные на левом берегу р. Рось вблизи пос. Красносельское (Гурина, 1976). Разведочные работы обнаружили большую группу шахт на правом берегу р. Рось вблизи д. Карповцы и Новоселки.

Все шахты выработаны в меловых линзах (отторженцах, передвинутых ледником), имеющих направление запад-восток. Предметом добычи древних горняков являлись конкреции кремня, залегающие в мелу в виде цепочек горизонтального или косого простирания, реже — образующих беспорядочные россыпи.

К моменту раскопок почвенный слой полностью оказался снятым, в результате чего верхняя часть шахт была уничтожена. У Красного Села исследовались пять площадок (раскопы I, II, III, IIIa, IV), расположенных одна за другой на протяжении 1,5 км. Помимо того, два раскопа были заложены у д. Карповцы и один у д. Новоселки.

В общей сложности выявлено 678 стволов шахт, раскопано 225 шахт. Глубина их, видимо, не превышала 6 м, фактически же древние горняки работали на большей глубине, учитывая высоту выброшенной пустой породы (мела) на борта ствола шахты. Диаметр шахт в верхней части в большинстве случаев равнялся 1,5–1,6 м, в нижней (если отсутствовали подбои и штреки) — не более 0,8 м.

Среди исследованных шахт обнаружены единичные в виде простых колодцев и имеющие подбои и ниши, а также комплексы шахт, числом до пяти, соединенные штреками. Встречены разведочные шахты. Форма шахт в разных раскопах зависела от положения кремневых конкреций (в виде горизонтальных, параллельных цепочек или россыпей).

Исследование многочисленных шахт Красного Села и сопоставление их с древними горными выработками других стран заставляют считать, что форма шахт не являлась преднамеренной, их конфигурация возникала в результате добычи кремня. В целом форма шахт подчинялась закону целесообразности. В местах, где кремень был заключен в твердую коренную породу — известняк, было эффективнее вести разработку кремня под землей с помощью длинных штреков и камер, относительно редко опуская стволы шахт. Залегание кремня в мягкой меловой породе не позволяло древнему шахтеру пробивать длинные штреки и камеры, заставляя в целях безопасности часто опускать стволы шахт; пространство, разделяющее наши шахты, нередко менее 1 м. Диаметр штреков чаще всего 0,6–0,8 м, длина их до 4 м. Вход в штрек всегда находился вблизи дна шахты, штреки никогда не располагались один над другим, в то время как подбои иногда бывали в несколько ярусов. Штреки и подбои в целях безопасности разделялись «целиками» (опорными столбами), являющимися частью невыбранной коренной породы. Встречались небольшие «окна» в камерах для освещения и вентиляции. Выработанные древними шахтерами основные приемы горного дела сохранились до современности.

На стенах стволов шахт, камер и подбоев отчетливо видны следы от древних горняцких инструментов и копоть от лучины, а также отверстия от деревянных кольев, которые, возможно, указывают на наличие деревянных помостов. В центре ряда шахт прослежены отверстия более крупного диаметра, имеющие вертикальное направление, и более мелкие, расположенные под углом к нему, свидетельствующие о наличии «лестниц» в виде ствола дерева с обрубленными сучьями.

Внутри шахт, преимущественно в подбоях, обнаружены горняцкие инструменты из рога благородного оленя. Найдены концы сломанных орудий, оставшиеся в стенах. Наличие крупной костяной иглы на дне одной из шахт, где горняк обрабатывал конкреции (о чем свидетельствует скопление сколов и отщепов, а также сильно затертая часть ствола на уровне спины сидящего человека), возможно, указывает на то, что кремневые конкреции подавались наверх в кожаных мешках.

В заполнении шахт найдено свыше 56 000 обломков расщепленного кремня, преимущественно сколов с конкреций, попавших туда в процессе последующего, после эксплуатации, оползания выброшенной породы или умышленной засыпки их шахтерами при рытье новой шахты. Древние горняки оставляли в шахтах целыми лишь мелкие конкреции и конкреции неправильной формы, непригодные для орудий.

Первичное расщепление кремня производилось наверху в непосредственной близости от стволов, нередко в верхней части полузасыпанных шахт. Изготовлялись только топоры, лишь в единичных случаях — долота. Для топоров отбирались ровные конкреции, близкие по величине к форме задуманных орудий, или куски от крупных конкреций. Первичное расщепление заключалось в удалении выступов (так же как обрубают сучья у дерева). Часто отбивались два противоположных конца, в результате чего образовывались две площадки, а затем приступали к формовке орудия при помощи сколов. Нуклеусы для топоров не изготовлялись.

Помимо мастерских, расположенных в непосредственной близости от входа в шахты, обнаружены места массового изготовления орудий, главным образом в верхней части полузасыпанных шахт, расположенных по краю меловой линзы. Найдено и место сезонного шахтерского поселка, а также ряд стоянок по берегу р. Рось, синхронных горным выработкам.

Как показали наблюдения за шахтами, произведенные нами в различное время года, работа древних горняков могла производиться лишь в сухое время летом, когда мел был достаточно сухим и невязким. Об этом свидетельствует и отсутствие деформации шахт, которая была бы неизбежна в дождливое время года.