Эпоха Древних

– Это верно. И их не сломаешь. Крепкие и толстые, как слон.

Очередь к главным воротам растянулась по огромному базару, шумевшему за стенами города, – в ней стояли мужчины, женщины и дети во всевозможных чужестранных одеждах, а также лошади, ослы и даже верблюды. Не желая вливаться в это море, мы пошли к воротам поменьше, с восточной стороны. Они предназначались только для высоких гостей. К ним вела вереница наспех построенных зданий, похожих на сараи, где заседали те, кто управлял воротами Костаны.

Вдоль дорожки цвели свежепосаженные цветы – первый признак того, что город восстанавливается. Люди, испытывающие острую нужду, не занимаются посадкой цветов.

У самых ворот я подошел к трем янычарам. У каждого на спине висела длинноствольная аркебуза, а на поясе – шамшир. В знак того, что они на службе, на них были форменные высокие шапки с тремя павлиньими перьями на макушке. Их шаровары были пышными и свободными, а кафтаны – бордовыми с золотыми пуговицами, как и подобало.

– Я маг Кева. А это – Апостол Рухи. – Я указал на Рухи, снова завернувшуюся в покрывало. – Мы проделали долгий путь из Зелтурии.

Один янычар вынул свиток и развернул его.

– Мои извинения, но я не нахожу ваших имен в списке.

– Нас не ждут, – ответил я. – Но весьма важно, чтобы нас немедленно провели к самому шаху Мураду.

Янычар со списком в руках пошептался с другим, и тот поспешил к одной из деревянных построек. Через минуту он вернулся с четвертым янычаром, по всей видимости, их капитаном, судя по золотому оттенку плюмажа.

– Ты утверждаешь, что ты маг Кева? – спросил капитан.

Его лицо было словно высечено из камня, а седые усы шевелились, когда он говорил.

– Да, это так. Я не хотел бы здесь задерживаться. Мы намерены повидать шаха Мурада до его послеобеденного сна.

– Я помню тебя, хотя тогда ты был немного старше. Я был с великим визирем Эброй, когда ты со своими забадарами столкнулся с нами под Лискаром. – Капитан опустился на колени, запачкав шаровары грязью, взял подол моего кафтана, поднес его ко лбу, а затем поцеловал.

Остальные янычары последовали его примеру, а я понятия не имел, что сказать или сделать.

Я мог только перейти к делу.

– Не говорите никому, что я здесь. Нас нельзя задерживать.

– Да, милостью Лат, проходите, – сказал капитан, вставая. – Храни тебя Лат, Кева.

– Храни тебя Лат, – повторили они хором.

Янычары расступились, и мы прошли в ворота. Их венчал каменный павлин Селуков, обнимая распростертыми крыльями всех входящих.

– Может, поэт из тебя и так себе, – сказала Рухи, когда мы шли по тенистому проходу, – но, похоже, ты настоящий герой.

Почему это слово прозвучало одновременно и похвалой, и ругательством?

– Я тот, кто я есть.

– Пытаешься быть скромным?

– А, по-твоему, я не скромен?

– Какой скромник будет летать туда-сюда в лодке?

– Я не раскрасил лодку и не намалевал на ней герб.

– А хотел? – хихикнула Рухи. – Можешь мне признаться.

Я остановился среди узких каменных стен и сказал:

– Какова награда за то, что мы делаем? Ты когда-нибудь задавалась этим вопросом?

– Награда будет в следующей жизни.

Рухи говорила серьезно. Она пребывала в уверенности, что получит плату за службу. В ее словах не слышалось сомнений.

– Помимо этого, – я указал на булыжники под нами, – нам что-нибудь причитается здесь и сейчас?

– Если возьмешь награду здесь, ничего не получишь там.

Она не совсем понимает, о чем я спрашиваю?

– Шейхи любят говорить, что жизнь коротка. А я скажу, что она слишком длинна. Слишком длинна, чтобы у тебя просили все и не давали ничего взамен. В конце концов, даже самому благородному, стойкому, преданному слуге понадобится что-то, чтобы его поддерживать. Даже такие маленькие жесты… – Я указал на ворота, сквозь которые мы прошли. – Они делают путь чуть более гладким. Немного облегчают испытания.

Рухи кивнула, в ее глазах мелькнуло сочувствие.

– Я понимаю. Тебе и должно это нравиться. Ты многое сделал для этого народа, так же как и для моего. Но я не стану целовать твой кафтан. – Я знал, что под покрывалом она ухмыляется. – По крайней мере, сейчас.

Выйдя из прохода, мы оказались в приятном районе с каналами, фонтанами, разноцветными садами и свежими двух- и трехэтажными каменными зданиями. Рухи внимательно оглядела всех слонявшихся там разнообразных пятнистых кошек. Она впервые оказалась в Сирме и, скорее всего, впервые в шумном городе, кроме Кандбаджара или Зелтурии. И это было совершенно иное место по сравнению с пустынными городами, со своими неповторимыми прелестями, которые я оценил только сейчас.

Горожане казались сильно занятыми, передвигались быстрее, чем жители Зелтурии. Шум и суета еще не достигли уровня, который был до крестейского вторжения. Все-таки мертвецов не так просто заменить. И запах рыбы был не так силен – возможно, рыбный промысел еще не восстановился.

Когда мы поднялись по главной улице, стали видны районы в стороне от Тесного пролива, гораздо более бедные. Ветхие деревянные хижины и лачуги теснились по берегам многочисленных каналов, а некоторые даже были построены на сваях прямо над каналами, что, насколько я помню, запрещено, потому что жители имели склонность испражняться прямо в воду. Но людям надо как-то жить.

Кругом стучали молотки по дереву и камню, и этот звук обещал, что скоро город вернет свое прежнее великолепие. Я задался вопросом, откуда у Мурада золото. Но в его подчинении остались способные люди, а потому неудивительно, что он нашел способ двигаться вперед. После разрушений, которые мы наблюдали, можно было только надеяться на такое быстрое возрождение.

Мы взобрались по лестнице к Небесному дворцу. Каменные ступени обновили, а по бокам высадили цветы. Дорожки к близлежащим строениям также щеголяли свежим булыжником и бодрыми кипарисами и кедрами.

У ворот мне бросилась в глаза табличка с красными буквами, гласившая: «Поклонение Архангелу и Двенадцати ангелам, а также обращение в эту веру в стенах Костаны отныне запрещены. Если станете свидетелем этого, сообщите своему судье».

Разумные меры, и я мог только удивляться, почему никто не принял их раньше. Учитывая, какую угрозу до сих пор представляли собой крестейцы, в этих стенах не должно быть ни одного сочувствующего им. Позволить им проникнуть сюда было бы полной глупостью. Если уж город возрождается из пепла, он должен стать бастионом латиан, чтобы трагедия завоевания Михея никогда больше не повторилась.