Эпоха лишних смыслов

Я дергаюсь, как от электрического тока, сразу вспоминая любимый ресторанчик в Лондоне, Лешку на «языке» (угораздило встречаться с моделью) и наш кабинет на работе. Ведь надо возвращаться, о чем я думаю, это не мир, это призрак мира, настоящая реальность – за этими стенами. Не может же быть, чтобы двадцать четвертый век, а они все белые. Глупости. В китайцев я бы еще поверила. Но в космонавтов полукиношной внешности, ярко выраженных европеоидов?

Я потираю руки в предвкушении, стены бледнеют и видоизменяются. Моя уверенность, впрочем, испаряется наперегонки с ними. Дэн, Маршалл, Грей и Джонни. Да невозможно такое.

«Методически неверным следует считать деконструкцию реальности, базирующуюся на непроверенном предположении. Хотя в некоторых случаях она проходит успешно, в других лишь приводит к потере субъективного времени». Этот момент Макс заставил вызубрить наизусть. Но мир все-таки бледнеет, и начавшуюся «Panic Station» я едва слышу.

Остается только дождаться появления прорыва, через который можно будет выйти, упасть в черный внедорожник с черными, как смерть, номерами, спросить у Миши, не за ФСБ ли мы числимся, а лучше не спрашивать… Додумать я не успеваю. Выход появляется прямо передо мной, и я вижу обшарпанные стены московского переулка. Вывалиться окончательно, вынырнуть на поверхность – и закрыть за собой дверь в исчезающий мир.

– Плохо! – выдает Макс через мерцающую пелену, появляясь по ту сторону, и делает шаг вперед, когда я пытаюсь выйти, буквально втаскивая меня обратно за шею. Я отпрыгиваю назад, испуганная прикосновением, влетаю в перегородку, и мир снова красный, мерцающий аварийкой, узкий и страшный.

Над коридорами несется «Panic Station».

– Сколько? – доносится голос Гамова от противоположной стены.

– Тринадцать.

– Сколько осталось?

– Четыре! – рявкаю что есть мочи.

Комната, в которой мы укрылись, наверное, когда-то была довольно просторной каютой. Теперь звери рвутся сюда, чувствуя присутствие живых, и опадают грудой костей – от моей или гамовской пули. Лишь только дверь открывается со знакомым потусторонним звуком, я выставляю руку, смотря в зеркальный потолок, вижу зеленую точку на голове чудовища и нажимаю на спуск, вдавливаю его до конца. Пока ни единого промаха. Хотя два или три раза пришлось добивать.

– А еще сколько? – снова чего-то хочет от меня Гамов.

– Иди ты, – шиплю я, делаю вдох и закашливаюсь. Смердит невыносимо: кислород в каюту то ли перестал подаваться, то ли…

«Мырым», – говорит дверь и распахивается, а я снова смотрю в потолок.

Повезло так повезло: нас нашли сразу две твари. Из-за горы трупов мне неудобно целиться, да и зеленый луч не врет, я не пробью по прямой. Приходится высунуться с другой стороны комода, за которым я сижу, и стрелять в белесое чудище, несущееся на меня на всех парах, накрыв рукоять левой. «Бам», – отзывается пистолет, и зверь падает, а я в очередной раз гадаю, кем они все были до судьбоносной встречи с автором, черт бы его побрал. Справа, впрочем, ни звука, и я мертвею все те долгие доли мгновения, которые нужны, чтобы развернуться, найти глазами Гамова, его монстра, заходящего с моей стороны, и выпустить пулю, попав точно в цель.

– Ты охренел, Макс? – сквозь слезы и пот, бегущий по лбу, спрашиваю я, а он лишь раздраженно пожимает плечами, наконец выбрасывает гильзу – и раздается выстрел, и пуля застревает в полу.

– Заело.

– Да меня не интересует, – резко отбрыкиваюсь я.

«Мырым», – печально возвещает дверь.

Я гляжу в зеркало и едва успеваю стереть пот со лба. Нас пришел навестить инфицированный капитан. За ним лениво плетутся два монстра. Гамов выглядывает из-за шкафа и делает три выстрела. Все ложатся в цель, но капитану мало, и тогда я поднимаю руку над комодом. Пистолет не стреляет. Я успеваю лишь отчаянно выругаться. Запасные магазины в карманах, одно из чудовищ несется вприпрыжку, я, кажется, сдавленно матерюсь, отстегивая от лодыжки нож, – и вгоняю его зверю прямо в шею. Тело корчится еще какое-то время, а на мою руку льется голубоватая кровь. Я ору в голос, роняю нож и испуганно перехватываю его левой, смотрю в потолок. Капитан лежит на полу, рядом с моим комодом, второй монстр – прямо около платяного шкафа на противоположной стороне каюты.

– Руку, – требует Гамов, невесть как оказавшись рядом со мной.

Я поднимаюсь на ноги и иду к выходу, игнорируя его. «You’ve arrived at panic station» [1] , – надрывается над ухом солист Muse. Аварийное освещение мигает, я смотрю на предплечье и вздрагиваю: оно ярко-красное и покрыто пузырями.

– Ожог, – бросает в спину Макс. Я все еще не останавливаюсь, и тогда он больно хватает меня за левое запястье.

– Роза, постой.

– Розамунда, – откликаюсь я, почти рыча, и пытаюсь освободиться.

1

Вы прибыли на станцию «Паника» (англ.).

– Да подожди ты! – Гамов разворачивает меня к себе.

Впервые за полтора месяца я смотрю ему в глаза на одном и том же уровне и вздрагиваю. Чужая реальность совсем его не изменила – спокойный, уверенный, даже внешность та же. Светящиеся будто изнутри радужки, тонкие губы. Чертова Розамунда с ее чертовым ростом.

– У нас еще четверо мутантов. И дай взглянуть на руку.

Я коротко мотаю головой и дергаюсь.

– Прекрасно, – говорит Гамов и отпускает меня.

– Конечно, прекрасно! – отбриваю я. – Лучше не придумаешь.

С этими словами я вываливаюсь в коридор и дерганно иду по направлению к медицинскому отсеку. В книге доктор забаррикадировался там и даже не заразился, но кто знает, как все обернулось на самом деле. Нож я отираю о внешнюю сторону куртки, после чего отправляю его на место и меняю магазин в пистолете.

– План действий, Розамунда? – Макс, оказывается, поспешает рядом, спокойно мурлыкая в тон играющей музыке.

– Найти Дэна и не дать ему добраться до Земли.

– И… Роза Оливинская бьет мировой рекорд по количеству фатальных ошибок за день. Вернее, за два дня!

«Туров наябедничал. Или Арлинова», – раздраженно думаю я.

– Кстати, дай догадаюсь. Если ты не волнуешься за всех остальных, тогда… Тогда ты успела с ними пообщаться и потратила время на то, чтобы их спасти? А, Роза? Скажи честно, тебе хватило ума спасти героев книги? – В голосе Гамова поднимается кипучая волна гнева, но мои предохранители слетают раньше.

– Да ладно? – спрашиваю я, щуря непривычные глаза и отбрасывая волосы назад. – Серьезно? Я потратила время?

Гамов будто врастает в землю, но мне все равно.

– Ты не дал мне закрыть мир, ты втолкнул меня обратно, и теперь я понятия не имею, как отсюда выбираться. Ты нарушил все правила деконструктора, черт побери, Гамов, да ты совсем охренел!

С каждым «ты» я делаю шаг вперед, и он отступает до тех пор, пока не упирается спиной в перегородку. Потом скрещивает руки на груди и мягко улыбается.

Мои брови в прямом смысле слова хотят выехать за пределы лба. Я не знаю, что и думать, поэтому – от бессилия – фыркаю и отправляюсь проверять доктора. Не тут-то было. Гамов снова ловит за руку и снова не дает уйти.