Эпоха мертворожденных

Студенты стали расходиться. Меня окружила немаленькая толпа. Знакомились: обыденные, ничего не значащие фразы, рукопожатия, утрированные восторги.

Подошел и убитый позором внучек Он еще и косолапит! Впрочем, у них это сейчас модно. Юноша извинился… С ума сойти! Видать, ему нужна реабилитация. Хорошо, значит, Пузановские метастазы «Патриарха Луганщины» еще не полностью проросли сквозь молодую душу. Приобняв пацаненка, дружески потрепал за плечо. Просветлело изнутри наше несчастье. Улыбнувшись, даже самый говенный человечишко становится чище и лучше. Ну, или менее отталкивающим, как минимум…

Краем глаза замечаю стоящую поодаль девчушку. Ждет меня, однозначно. Внешне более чем привлекательная юная особа, знающая себе цену и имеющая полный набор возможностей, чтобы подчеркивать ее всеми имеющимися в индустрии красоты ресурсами. Сегодня что — день бубновых деток губернской номенклатуры?

Киваю головой: «Иди сюда, солнышко». Подошла. Молча встала, выбрала паузу и, когда очередь желающих приложиться к телу прославленного скандалиста немного рассосалась, попросила: «Вы можете уделить мне пять минут личного времени?»

Сели прямо здесь же, в аудитории.

Первый вопрос не предвещал ничего выдающегося:

— Вы говорили о воздействии на общественное мнение. Скажите — это касается отдельных людей?

— В смысле?

— На одного человека пиар действует?

— Ну, конечно. И в целом — на группы, и по отдельности — на индивидуума. А, простите, какова цель вашего интереса? Вы, собственно, о чем?

— Цель… хорошее слово… — Девочка на какое-то неуловимое мгновение погрузилась в себя… — Вы знаете, Кирилл Аркадьевич, у меня в жизни есть серьезная цель. Но я никак не могу ее добиться. Послушав вас сегодня — хочу уточнить.

— Что именно?

— Поможет ли мне ваш пиар в ее достижении…

— Ну, он не «мой», вообще-то. И, разумеется, смотря чего вы добиваетесь… — Меня откровенно забавляла эта смесь детской наивности и жесткого прагматизма, особенно касаемо такого предмета, как программируемое воздействие на массовое сознание.

— Цель… Выйти замуж за Артура!

Мои мозги заклинило, словно в критический момент какого-то идиотского реалити-шоу: «А теперь — рекламная пауза!» Дите как ни в чем не бывало продолжало невинно лопотать. Эмпатия там — и рядом не пролетала. Деточка с пупушка привыкла слышать и воспринимать только себя. Чем ей можно помочь? Удочерить, что ли?! Я тупо сидел и слушал. У меня сложилось мнение, что ей нужен был не журналист и не специалист технолог, а просто рядовой умник, но — само собой! признанный местным клубом пикейных жилетов, у которого можно свободно поплакаться на широких грудях.

Как оказалось, Артур — глава институтских плейбоев. Сын не менее известной фамилии, чем схлопотавший сегодня по розовой попке внучок. Избранник, якобы красавец, умница и вообще герой по жизни. Если бы не моя застарелая бубновофобия, хоть самому — сватов засылай!

Оказалось, невзирая на сопливые года, мальчик известен не только как заядлый бабоукладчик, знаток клубной музыки и завсегдатай лучших заведений, но и как прославленный городской драгстер. Интересно, когда он успел им стать, — водительские права на автомобиль с восемнадцати, если я ничего не путаю. Ну, понятное дело — донам законы не писаны. Это те самые красавцы, из-за которых я вновь, до судорог, возжелал заиметь «СВД». Когда-нибудь, честное слово, мое терпение лопнет — выйду, сыпану гвоздей на дорогу. Достали они — гонять ночами по Буденного, как раз от перекрестка университета и, мимо моего дома, до «полтинника». [104]

104

Луганский квартал им. Пятидесятилетия образования СССР.

Наша красавочка (представилась как Энджел: мамка, не иначе, в детстве «Анжелики» насмотрелась, а потом, будучи постарше, закрепила юные грезы полным собранием сочинений на единственной в доме книжной полке) крутится в группе поддержки вокруг Артура и его окружения вот уже второй год. У них там что-то вроде девичника: общество разбитых сердец тире походный гарем. При всем своем старании она никак не может добиться должности постоянной пассии.

Нашу исповедницу понесло. Я был, без секунды стеснения, прямым текстом посвящен в историю двух, как Энджел выразилась, «быстреньких перепихонов» с Артуром на каких-то домашних вечеринках и ее попытки взять быка за рога в одном ночном клубе, где она, опять же по ее образному выражению, прямо на танцполе «поласкала его ротиком».

И смех и грех, прямо какие-то внутрикорпоративные игры с элементами невинного блядства. Надо будет последнюю лекцию в серии посвятить теме: «Промискуитет как популярная поведенческая модель карьерного роста».

Что я мог ей посоветовать? Чего, вообще, в таких обстоятельствах стоит любое мнение извне? Конечно, можно прямым текстом сказать, что она — безмозглая дура, сопоставимая по уровню интеллекта и функциональному предназначению с резиновой секс-шоповской куклой. Что вокруг есть тысячи достойных парней, которые ради ее красоты будут готовы взвалить на себя крест пожизненного каторжного труда по наполнению ее пустышки хоть каким-то полезным содержанием. Естественно, эти ребята не носят прославленных городских фамилий, но их внутренний мир несоизмеримо богаче и глубже пусть престижных и дорогих, но при этом откровенно убогих интересов ее избранника. Только как всю эту лавину понятий и эмоций, возникающих на подобной теме, загрузить на крошечную дискетку в ее черепушке? И как при загрузке системы не вызвать коллапса всей высшей нервной деятельности у этой, наверное, доброй и очень симпатичной болонки?

Поговорили… Закончили на ничего не стоящих фразах. Единственное, что я ей посоветовал из внятного: заняться собой, в смысле — своим будущим — учебой да повнимательнее посмотреть вокруг себя. Привел пример схлопотавшего сегодня отпрыска, тоже, по слухам, весьма крутого мэна из местной тусовки. Призадумалась. Ну и — слава богу. Хоть что-то…

Пока я общался с Артуровой воздыхательницей, Кравец, в свою очередь, имел весьма непростой разговор с ректором. Внучек оказался все же большей сволочью, чем мне показалось в момент показательного примирения, — успел настучать дедушке. Что он там ему рассказывал, осталось за кадром, только находящийся на очередном подъеме не только забронзовевший, но уже и вызолоченный с кормы языками камарильи Пузан не упустил случая поквитаться со старым приятелем. Вот сразу видно — старая школа… Ну кто, спрашивается, из новой формации в состоянии родить фразочку: «Почему в нашем вузе сегодня этот так называемый журналистишка изгаляется?» Каково?! «Нашем вузе»! Сейчас заплачу: он «машик» [105] закончил, уже будучи руководящей комсомольской шишкой, причем заочно и заглазно — появился, небось, лишь на вручении диплома… Мурло свинячье!

105

«Машик» (сленг) — студенческое наименование Луганского машиностроительного института, ставшего с «независимостью» Восточноукраинским государственным университетом.

Когда на Стаса вдобавок с другой стороны упало веское: «Все! Достало меня это козлоскакание!» — его терпение лопнуло. Пять минут ора, и Витин проект благополучно протянул ноги.

Больше распинаться перед молодыми покорителями клубных вершин, рекордсменами уличных гонок и их преданными фальшивоминетчицами мне уже не пришлось. Буквально через месяц началась война…

* * *

Поскреба, привалившись спиной к пыльному боку своей «Нивы», посапывал в чуткой полудреме. Поперек колен, под гнетом тяжелых ладошек потомственного горняка, бодрствовал полуавтоматический «браунинг». Красивый финн, почти до самого торца рукояти утонув в мягких ножнах, косо свисал с груди на ремне нашейного подвеса и зорко поблескивал бронзой оголовья по сторонам.

Костлявые Вовины гачи, в сандалиях поверх позорных носков, на полметра торчали из дедовских «Жигулей». Чуть ниже, забурившись в траву, съехал приклад двустволки. Еще зацепит во сне ненароком — беды не оберешься. Пришлось подниматься — будить… Он еще и очки на ночь в футляр прячет! О-о-о!!! Ты бы, паря, комплекта ради пижаму надел! Прибрать к себе ружьишко, что ли, ему оно — на кой?!

Дёмины клоны, беззвучно переговариваясь, словно стайка пираний, попарно плавали кругами по периметру лагеря. Их шеф, отцом прайда, щурясь от бесконечного табачного дыма, сканировал обстановку с вершины капота папиного крейсера.

Обитатели наших машин замерли, провалившись в удушливую, настороженную ночь. Лишь изредка раздавались слабые скрипы и невнятное, выдававшее присутствие людей, предательское шебуршанье. Единственный, кто решительно презрел всякую звукомаскировку, был Светкин красавчик, — завалившись на спину и бесстыже раскинув ноги — вывалив богатое хозяйство небу напоказ, булькая и причмокивая соплями, смачно выдавал курносиной одну руладу за другой; да еще, временами, поскуливал и, загребая, сучил лапами — не иначе или суку кроет, или бесится с пацанятами во сне.