Эпоха Воюющих провинций

Первым в парадную комнату Золотого павильона вошел прославленный полководец Такэда Сингэн. Это был, пожалуй, самый известный военачальник Японии с огромным количеством побед. Весь его вид — потертое черное кимоно, наручи на запястьях, мощные плечи и низкий лоб, шрамы на лице — все говорило, что Сингэн воевал всю свою жизнь. Прожил дайме клана Такэда ровно шестьдесят лет, родил троих детей, которые принесли ему уже пятерых внуков.

Вслед за Сингэном в зале появилась очень худая и тонкая, как палка, фигура сорокалетнего Уэсуги Кэнсина. Князь самой протяженной провинции Японии — также прославленный военачальник. Только с Такэдой Кэнсин воевал пятнадцать раз! Причем четыре последние битвы происходили на одном и том же месте — ровном участке земли в провинции Синано, называемом Каванакадзима. В ходе последнего сражения дайме Уэсуги лично с группой самураев прорвал порядки Такэды и вступил в схватку с Сингэном. Уникальный случай. И закончился он любопытно. Отразив удар меча железным веером, Сингэн прокричал свое знаменитое хокку:

На осеннем поле брани Трава от росы намокает. Неужели мне спать одному? [56]

Японские поэты долго гадали, что именно хотел сказать Сингэн. Роса — это слезы, спать одному — явно намек на смерть во время схватки. Но почему роса во второй строке, а спать — в третьей?

Потрясенный красотой стиха Кэнсин опустил свой меч и приказал самураям отступить.

Особые взаимоотношения двух дайме иллюстрирует еще одна история. Когда в провинциях Такэды случился неурожай, Кэнсин приказал послать своему давнему сопернику несколько тысяч коку риса и на вопрос, зачем помогать врагу, ответил: «Я воюю не рисом, а мечом».

56

Стихи автора.

Четвертый персонаж мизансцены — владетель провинций Суруга, Тотоми и Микава — Имагава Ёсимото. Коротышка-дайме, самый молодой из присутствующих, но и самый опасный, не просто входит, а вбегает в зал. Волосы растрепаны, косичка свисает набок, дорогое кимоно с накрахмаленными белыми плечами покрыто пылью.

— Господа, нет, вы посмотрите на это! — Ёсимото в правой руке держит большое серое полотнище, на котором черными буквами сверху вниз написано много иероглифов. — Моим самураям пришлось разгонять толпу крестьян и торговцев на площади возле храма Реандзи, чтобы снять прокламацию.

— Клятва пяти обещаний, — первым реагирует Уджиятсу, отбирая у Ёсимото матерчатую листовку. — Ну-ка почитаем.

Дайме толпятся вокруг Дракона Идзу и про себя читают послание. Чем дальше они его читают, тем мрачнее становятся их лица. А сам Уджиятсу, пробежав глазами иероглифы, краснеет от ярости и рвет листовку на несколько частей. В зале воцаряется напряженное молчание. Дайме рассаживаются на подушки, обмахиваются веерами.

— Ёшихиро Сатоми, Ёшихиро Сатоми… это не сын ли Ёшитаки Сатоми, дайме Симосы и Кадзусы? — морщит лоб Сингэн. — С каких это пор он стал дайме?

— С тех пор, как люди нашего Дракона убили его отца, — ядовито улыбается Ёсимото.

Кэнсин и Сингэн вопросительно смотрят на Уджиятсу. Тот, поколебавшись, достает письмо из Эдо.

— Вы и так все узнаете рано или поздно. — Уджиятсу хмуро взглянул на Ёсимото. — Скорее рано. Так что скрывать нет смысла. Вы помните нашу тайную договоренность на прошлой встрече?.. Мы разделили всю Северную и Центральную Японию между четырьмя кланами и поклялись положить конец взаимной вражде. Земель вокруг — полно, зачем Великим домам воевать друг с другом? Имагаве достались земли клана Ода — Овари, Мино и центральные области вокруг Киото. Такэда получил восток — провинцию Хида, земли Икко-Икки. Уэсуги — северо-запад. Это острова Садо, провинция Фукусима и все, что за ней. Нам, Ходзе, досталась равнина Кванто и весь северо-восток.

Мои генералы составили план молниеносной войны против Сатоми. У этого клана — сильный союзник: дайме Сатакэ. Ёсиацу Сатакэ и Ёшитаки Сатоми даже своих детей поженили, чтобы скрепить дружбу. Я не мог затягивать кампанию и пошел на убийство Ёшитаки, после чего войска под командованием сына тут же вторглись в Симосу. Обезглавленный клан должен был упасть в мои руки, как зрелое яблоко с яблони.

— Но не упал, — хмыкает Ёсимото.

Дракон Идзу делает глубокий вдох, и его лицо принимает бесстрастное выражение.

— Северная армия разгромлена. По сведениям командующего гарнизоном в Эдо, вдвое меньшие войска Сатоми наголову разбили десять тайданов самураев Цунанари. Мой наследник пропал без вести. Погибло около десяти тысяч человек. Лишь нескольким конным копейщикам удалось добраться до Эдо. Ёшихиро применил в битве железные ежи, пушки южных варваров.

— А теперь выясняется, что он еще и выстрелил в нас здесь, в Киото, — немедленно влезает в рассказ Дракона ехидный Имагава. — По всему городу монахи развешивают прокламации о реставрации власти Го-Нары, народ бурлит. Мы только-только подавили крестьянское восстание в Сэкигахаре — и тут на тебе! Долой власть дайме! В императорском дворце оживление, эти крысы забегали от радости. Такой подарок к пятой годовщине воцарения Го-Нары. И от кого! От потомка Минамото [57] Ёшишиги!

57

Группа родов древней и средневековой Японии, происходивших от детей императоров, которым было отказано в статусе принцев, и переведённых в разряд подданных путем предоставления фамилии Минамото («Слуга династии»).

— Я тут посмотрел дворцовые записи, — продолжал Ёсимото вкручивать нож в рану Дракона Идзу. — Сатоми-то не простые выскочки. Ведут свой род от императора Кэёко эпохи Яёи.

— Ну и что?! — грубо оборвал Имагаву Сингэн. — Какая разница, кто выпустил демона из преисподней?! Да будь Ёшихиро хоть потомком самого Дзимму, что это меняет?!

— Господа, господа, не ссорьтесь, — примирительно произнес Кэнсин. — Разгром северной армии и смерть сына Уджиятсу — это сильный удар по нашему союзу и нашим планам. Но не смертельный. Имагава прав. Сильнее по нашей власти бьет доктрина прямого правления страной императором. Го-Нара молод и амбициозен, он явно оскорблен политикой экономии, которую проводит сёгунат в отношении двора. Кроме того, Го-Нара состоит в переписке с полусотней мелких дайме, которые, чувствуя наше давление, вполне могут сплотиться вокруг фигуры Божественного!

— Нам еще заговора в Киото не хватает, — бурчит Сингэн.

— Надо натравить на императора сёгуна! — задумчиво произносит Ёсимото. — Ёсихару пятнадцать лет. Он смел и порывист, как любой подросток. Если ему показать эту прокламацию, правильно расставить акценты, а также ввести в его окружение наших верных людей, которых там и так немало…

— Да как твой поганый рот может такое говорить, — вскакивает на ноги Сингэн. Такэда безуспешно ищет возле пояса меч, не находит его и, сжимая кулаки, пытается добраться до коротышки. Военачальника перехватывают Ходзе и Уэсуги, и пока они удерживают разгневанного дайме, Ёсимото быстро тараторит ему в лицо:

— Сингэн-сан, остынь, не кипятись, мы об этом уже много раз говорили, спорили. Если можно менять сёгунов как перчатки, то чем император лучше?! Прошлого сёгуна, Асикагу Ёсидзуни, не ты ли выгнал из Киото, отрубив головы всем его приближенным? Если будут доказательства заговора Го-Нары против нашей власти, то чужими руками мы вполне…

— Император — божественная фигура! — кричит Такэда. — Боги отвернутся от Японии, если прервется линия микадо!

— А никто и не призывает прерывать его линию: у Го-Нары есть сын.

— Малолетний! Ритуалы синто кто будет исполнять?

— Жрецы. Как и всегда.

— Господа, я вновь призываю вас не ссориться. — Кэнсин встал между испуганным, но решительным Имагавой и свирепым Такэдой. — Давайте вернемся в практическое русло. В час лошади у нас встреча Большого совета регентов. На него придут Мори, Тёсокабэ и Симадзу. Нам нужна единая позиция по ситуации с прокламацией.

Все потихоньку успокаиваются, рассаживаются обратно на подушки. В комнате повисает молчание. Дайме напряженно думают. Вдруг Уджиятсу щелкает пальцами: