Эра милосердия (худ. В. Шатунов)

— Солидно, — хмыкнул Жеглов. — Но всё правильно. Чёрт старый, следственные дела мог бы и себе оставить, нам оперативных выше головы хватает. Да ладно уж, у них дел по тридцать на одного следователя в производстве. Если мы станем дожидаться, пока он сам сделает… Э-эх, ладно. Пошли питаться?

Питаться — это хорошо! Я питаться в любой момент был готов, прямо ненормально есть всё время хотелось, как троглодиту какому-то. Я уж и курить побольше старался, — говорят, аппетит отбивает, но у кого, может, и отбивает, да только не у меня. Американцы, когда мы с ними на Эльбе встретились, всё время резинку жевали. Не от голода, конечно, мы все там сытые были, куда уж, а от баловства; привычка это у них такая. Эх, сейчас бы иметь запас такой резинки, я бы её всё время жевал, всё ж не так голодно. Да чего там, где она, та резинка, да и харчи наши фронтовые вспоминать не хочется…

— Есть, товарищ начальник, питаться. Разрешите идти?

Не успел Жеглов рта раскрыть, в дверь постучали. Вошёл генерал, лётчик, плащ на руках. И орденов тьма-тьмущая, — у лётчиков-то их всю жизнь больше всех было! — и Звезда Героя. Мы оба по стойке «смирно»:

— Здравия желаем, товарищ генерал!

А он сказал:

— Вольно. Это МУР?

— Так точно, товарищ генерал, — сказал Глеб и представился: — Старший оперуполномоченный уголовного розыска капитан Жеглов!

— Очень приятно, — улыбнулся генерал. — Моя фамилия Ляховский.

— А-а, как же, как же, товарищ генерал… — тоже заулыбался Глеб, а я сразу вспомнил, что он мне на дежурстве рассказывал, да не дорассказал про украденную у генерала «эмку». — Нашли вашу голубушку, уж постарались как положено…

— Точно. Всё в полном порядочке. А я-то расстроился — привык к ней, и вообще обидно: из-под носа увели, мерзавцы. Но доблестная милиция оказалась на высоте…

— Иначе невозможно, товарищ генерал, — гордо сказал Жеглов. — Неужели дадим распоясаться преступному элементу в нашей славной столице? Да ещё машины у наших замечательных героев воровать? Никогда!

Ляховский подошёл, взял Жеглова за руку, сказал с чувством:

— Вот я и зашёл — дай, думаю, лично поблагодарю товарищей. Молодцы.

— Правильно, Александр Васильевич! — одобрил Жеглов. — А то у нас работают ребята как звери, а благодарности сроду не дождёшься. Конечно, мы не за «спасибо» работаем, но слово доброе, а уж от такого человека, как вы, особенно дорого.

Генерал добродушно улыбался, и было видно, что слова Глеба ему приятны. А тот уже совсем обжился:

— Александр Васильевич, нам ничего такого — ни письма в газету, ни разных там других подобных вещей — не нужно. А вот зашли — и это нам исключительно радостно и приятно…

В лице Ляховского появились сразу и озабоченность и облегчение:

— Слушайте, да ведь это мысль — насчёт газеты! Мне самому как-то в голову не пришло. У вас своя газета?

— Да, «На боевом посту», здесь же и находится.

— Прекрасно. Просто прекрасная мысль. Вы меня извините, я не расслышал — ваша как фамилия?

— Жеглов, капитан милиции, — скромно сказал Глеб.

— А ваша? — повернулся генерал ко мне.

— Старший лейтенант Шарапов, товарищ генерал-майор, — по-уставному ответил я и добавил: — Только, разрешите доложить, я к этому делу ни малейшего отношения не имею…

— Ясно, — кивнул генерал, что-то записал в маленькую книжечку в алюминиевой обложке, попрощался с нами за руку и ушёл.

— Глеб, ты что? — спросил я. — Мы-то здесь при чём? Ведь машину, как я понимаю, ребята из розыскного отделения ОРУДа нашли, нет?

Жеглов удивлённо посмотрел на меня:

— Ну и что? Как это «мы здесь при чём»? Что ж, по-твоему, ребята из ОРУДа посторонние нам? Ты эти закидоны брось, Шарапов, мы одно дело делаем. Нас хвалят, — значит, их хвалят. Их ругают, — значит, нас ругают. И я не знаю, где ты привык, Владимир, вот так выставляться — на разведчика даже и не похоже…

Мне как-то совестно стало, но потом я вспомнил про газету и сказал:

— Вот напишет он в газету, что ты его «эмку» нашёл, тогда покрутишься…

— Кабы ты чуток умнее был, Шарапов, то знал бы, что фамилии оперативных работников газета не оглашает. Напечатают заметку, вырежут и направят кому следует. А Жеглов, коли надо будет, пригласит на комсомольское собрание героя-лётчика Ляховского — это всем полезно и интересно. Уразумел?

Всё это он произнёс уже по дороге в столовую, и мне оставалось только подивиться находчивости Жеглова и его быстромыслию. Я ему так и сказал и добавил, что у нас в разведке очень не хватало такого парня, как он. А Глеб засмеялся, ему мои слова понравились, он обнял меня по-дружески за плечи и сказал:

— Ладно уж, мыслитель! Давай подзаправимся — и марш к экспертам, нам с груздевским делом телиться нечего, закончим его по-быстрому и пора всерьёз «кошками» заняться, что-то надоедать они мне стали…

8

ТОВАРЫ ДЛЯ НАСЕЛЕНИЯ. НОВЫЕ ИЗДЕЛИЯ

В продукции артели «Метпромсоюз» видное место занимают врезные дверные замки, инструменты, металлоизделия, алюминиевая посуда. Освоены стулья, шкафы, пружинные матрасы. Среди новинок, которые появятся ещё в текущем году, — металлические детские сани, трёхколёсные велосипеды, электропроигрыватели, шашки и домино из пластмассы.

«Труд»

На другое утро, едва мы вошли в дежурную часть, Соловьёв бросил телефонную трубку на рычаг и крикнул:

— По коням, ребята! «Чёрная кошка» опять магазин взяла…

И пока наш старый верный «фердинанд» катил в сторону Савеловского вокзала, я думал о том, что у Жеглова наверняка есть дар предчувствия — только вчера перед вечером он говорил со мной о «кошках». Сейчас он сидел впереди у окна, нахохлившийся, сердитый, мрачно смотрел на нас. Тараскин спросил у Гриши:

— А почему картина называется «Безвинно виноватая»?..

Гриша захохотал, а Жеглов сказал сердито:

— Вот если я ещё раз узнаю, что ты сторублёвку от жены в ствол пистолета заначиваешь, я тебя сделаю по вине виноватым…

— А как быть, Глеб Георгиевич? — взмолился Коля. — Ей бы с нюхом-то её у нас работать! В прошлый раз в кобуре спрятал — нашла! А пистолет трогать она всё-таки опасается…

Я устроился на задней скамейке и куском проволоки силился прикрепить подмётку — ботинок вовсю просил каши. Проволока, к сожалению, была сталистая — она пружинила, вылезала из шва и держала неважно. Но я надеялся дотянуть хоть так до вечера, а дома уже разобраться с подмёткой всерьёз…

Это был, собственно говоря, не магазин, а склад: мелкооптовая продбаза на Башиловке, недалеко от милицейского общежития. Старый двухэтажный кирпичный дом без окон, длинный навес для машин и подвод, небольшой грязный двор, огороженный для блезиру хлипким забором. Во дворе, около забранной жестью двери, ведущей в склад, толпились люди в телогрейках поверх белых халатов, их сердито расспрашивал о чём-то небольшого роста мужчина в кожаном пальто и комсоставской фуражке. По тому, как почтительно ему отвечали, я сообразил, что сытый кожаный дядя и есть какое-то высокое продовольственное начальство. Рядом с дверью стоял участковый с безучастным, скучающим лицом — охранял место происшествия.