Эра милосердия (худ. В. Шатунов)
Шрифт:
— Не понимаешь? — спросил он спокойно, словно у меня на лбу были расписаны мои мысли.
— Не понимаю!
— Там никакой Ани нет. И скорее всего, никогда она там не бывает. — И замолчал он, вроде ничего интересного и не сказал.
— А кто же там бывает?
— Не знаю, — пожал Жеглов своими покатыми литыми плечами. — Это связной телефон, я уж с такими штуками сталкивался.
— Тогда объясни! — Я рассердился на него, мне казалось, что он нарочно так говорит, чтобы совсем уничтожить результат моей крошечной победы.
— Не сердись, — сказал Жеглов. — Я просто устал маленько за эти дни. А насчёт телефона думаю так: кто-то там есть у аппарата, совсем никчёмный человек, попка, он спрашивает, кто звонил, а потом туда звонят Аня или Фокс и узнают, кто ими интересовался.
— Понял, — протянул я разочарованно, но с поражением мне очень не хотелось смиряться: — А всё-таки надо попытать этот вариант! Вдруг это не так, как ты говоришь?
— Обязательно попытаем, — успокоил Жеглов. — Тем более что нам эту Аню теперь найти — во, позарез! Если мы с тобой её высчитаем каким-нито макаром, то мы и Фокса возьмём. Как из пушки! Это тебе не Ингриды разные — тут у него серьёзно, тут у него любовь с интересом, тут у него лежбище должно быть…
— А почему ты думаешь, что его на лежбище брать удобнее?
Жеглов посмотрел на меня, засмеялся:
— Я пятый год с этим дерьмом барахтаюсь, так что кое-какие наблюдения имею…
— Тогда со мной поделись.
— Уголовник — он, как зверь, инстинктами живёт. У него нет такого понятия, как у нас: совесть, долг, товарищество. У них это просто: больно или приятно, сытно — голодно, тепло — холодно…
— Ну и что?
— А то, что я ещё до войны побывал в уголке Дурова и очень поразила меня там железная дорога, на которой мыши ездят. Видел?
— Видел. Выбегают мышки из вокзала, рассаживаются по вагонам и гоняют по кругу. Смешно!
— Смешно, — согласился Жеглов. — А вот скажи мне, как добились, что бессмысленные мыши все до единой усаживаются в вагоны? А? Можешь объяснить?
— Откуда? Я же не дрессировщик!
— Я тоже не дрессировщик. Но меня так долго занимал этот вопрос, пока я не сообразил. Мыши живут в этих вагончиках, а перед самым представлением их достают оттуда, и пустой поезд подъезжает к вокзалу. Открывают дверь — и мыши с радостью бегут в дом, в свою норку…
— И ты хочешь перехватить Фокса, когда он однажды вернётся в норку?
— Вроде того. И главная нора у него — у этой самой Ани!.. — Жеглов встал из-за стола, хрустко потянулся, зевнул. — Ох, беда, спать хочется…
— Иди тогда домой и спи, — предложил я.
— Не могу. Мне надо по кой-каким делишкам ещё сбегать. Ты установи адрес телефонного номера, оформи протоколы задержания Ручечника и Волокушиной, запиши её показания — закончи, короче, всю сегодняшнюю канцелярию. А думать завтра будем…
Жеглов скинул свой довольно поношенный пиджачишко, оглядел его критически и спросил:
— Шарапов, ты не возражаешь, если я сегодня твой новый китель надену?
— Надевай, — кивнул я и взглянул на часы: половина одиннадцатого. Но спрашивать Жеглова, куда это он так среди ночи форсить собрался, не стал. И он ничего не сказал.
— Всё, я двинул… — помахал мне рукой Жеглов. — Приду поздно…
Во сколько он пришёл, не знаю, но когда я заявился домой в половине третьего, Глеб уже спал. На стуле рядом с его диваном висел мой новенький парадный китель, на который Жеглов привинтил свой орден Красной Звезды, значки отличника милиции, парашютиста и ещё какую-то ерунду. Я чуть не завыл от злости, потому что, честно говоря, уже точно рассчитал, что если выпороть из мундира канты, то можно будет перешить его в приличный штатский костюм, который мне позарез нужен — ведь не могу же я повсюду таскаться в гимнастёрке!
Расстроился я из-за этого проклятого кителя. Мне было и непошитого костюма жалко, и зло разбирало на Жеглова за его нахальство, а главное, сильнее всего я сердился на самого себя за собственную жадность, которую никак не мог угомонить. Ну, в конечном счёте, эка невидаль — костюм перешитый, наплевать и растереть! А я ещё полночи из-за него уснуть не мог, всё стыдил себя за жадность, потом говорил всякие ехидные слова Жеглову, а пуще всего жалел, что долго ещё не придётся мне пройтись в новом тёмно-синем штатском костюме. Может быть, Ручечнику с его заграничным шикарным нарядом и показался бы мой перешитый из формы костюм барахлом, но мне плевать на его воровские вкусы — я знал
наверняка, что мне к лицу был бы синий штатский костюм, в котором мы с Варей куда-нибудь отправились бы — в кино, в театр и те-де, и те-пе. Но перешивать пиджак из продырявленного в четырёх местах кителя просто глупо. И придётся мне носить теперь парадную форму самому.18
На радиозаводе, где до сих пор выпускались репродукторы «Рекорд», сейчас приступили к подготовке производства пяти ламповых радиоприёмников-суперов типа «Салют».
Тараскина с утра забрали во второй отдел — людей у них катастрофически не хватало, а на улице Стопани среди бела дня раздели ребёнка, и Колю бросили на это дело. А я вынул из сейфа уголовное дело на Груздева, взял из него связку документов Ларисы и стал детально знакомиться с письмами от её наставницы — Иры. Писем было четыре: два из Москвы, местных, а два из Рузы. Ничего особо интересного в этих листочках, испещрённых мелким торопливым почерком, я не обнаружил — так, ерунда, обычная дамская болтовня. Лишь одна деталь привлекла моё внимание — в первом письме из Рузы Ира писала: «Изредка навещает „Моё приключение“, но всё это абсолютно бесперспективно… Разница в возрасте даёт себя знать, и я поминутно ловлю его взгляды на ножки проходящих мимо молодых актрисочек…» Во втором письме, датированном двумя неделями позже, Ира с какой-то странной интонацией сообщала: «Слава тебе, господи, я снова как ветер свободна! „Моё приключение“ благополучно почило — в том смысле, что он объявил о полном нашем разрыве. Знаешь его привычку говорить готовыми блоками: „Разбитого не склеишь…“, „Мы разошлись, как в море корабли…“ И укатил. Честное слово, я чувствую какое-то облегчение, с ним меня всё время что-то угнетало, давило… Если он появится на твоём горизонте, будь с ним поосторожнее, голубушка».
Последняя фраза настораживала, и я отложил оба письма в сторону, бегло просмотрел письма матери — все они были давние — и принялся за счета и телеграммы. Среди них тоже вроде ничего не было интересного.
Нет, всё-таки это письмишко любопытное. «Если он появится на твоём горизонте, будь с ним поосторожнее, голубушка». Мимо такой фразы проходить, пожалуй, не стоит, хотя, скорее всего, подруга имеет в виду дела амурные. Но такие вещи, как убийство, придают даже обычным выражениям довольно мрачную окраску. Интересно, кто такой этот самый «Моё приключение»? Наверное, только актриса и может так назвать своего знакомого! Кстати говоря, и с нею, с этой Ирой, тоже следует потолковать: судя по письмам, она была Ларисе довольно близким человеком… Я посмотрел обратный адрес Иры на конверте: «Москва, Божедомка, 7, кв. 4» и невразумительная закорючка. Ну, фамилию я у Нади спрошу, это не проблема… И в то же мгновение в голове ослепительно полыхнуло воспоминание: Божедомка, 7! Божедомка, 7! Ведь там живёт женщина, любовница Фокса! Ингрид Карловна Соболевская!
Я в растерянности встал. Ничего себе сыщик, прах тебя побери! «Моё приключение»… Вот оно, приключение-то! Я, как дурак, выламываюсь: «Алиментщика ищем, то да сё», точно она не знает, какой нам алиментщик нужен. Не зря же она Ларису об осторожности предупреждала. Вот оно как всё сомкнулось, а?.. Хорош же я, дубина стоеросовая, неделю такое письмо в сейфе держу! Ну конечно же подпись «Ира» — сокращённое от «Ингрид», как же мне в голову-то не пришло? Ой, Глеб когда узнает, стыдухи не оберусь!..
Но сюрпризы в этот день хлынули косяком, и, если Жеглов решит мне оторвать голову, прав будет стопроцентно. Дверь в квартиру четыре дома семь на Божедомке мне отворила молодая красивая женщина, тихо сказала:
— Я знала, что вы вернётесь…
Вгорячах хотел я ответить ей, что коли знала, то нечего было занятым людям голову морочить, а выкладывала бы всё как есть, но сдержался — старшина Форманюк говаривал в таких случаях: «Ротный, ты сердишься, — значит, ты не прав». Мало ли какие у неё были причины помалкивать! Но дипломатничать я с ней не стал и спросил прямо: