Ересь Хоруса. Омнибус. Том II

Он слышит смех Джона. Слышит Паскаля, который при Вердене просит огоньку. Слышит Гая, который на Стене проклинает дождь и превозносит достоинства галисийских девушек. Слышит, как командующий Валлис шепчет имя позабытого бога, когда они оба вздрагивают от ядерного сияния, расцветающего над горизонтом Панпацифика. Слышит, как человек с сильным акцентом на скифском сомневается в качестве бронзовых стремян. Слышит, как зажатый в горящем Т-62 Заид Рахим молит о смерти. Слышит, как окружающие его штурмовики стонут, когда офицер объявляет, что их цель — Ульи Бруммана. Слышит, как Ясон и Орфей поют хором. Слышит, как лейтенант Уинслоу диктует завещание в ночь перед Копенгагеном. Слышит, как рядовой Лабелла насвистывает, жаря бобы и яйца утром после того, как пал Сокальский бассейн.

Он слышит, как его сын пяти дней от роду громко кричит в колыбели в день, когда высадились норманны. Как будто в свои пять дней он знал, что произойдет.

Олл вскидывает винтовку, переводит переключатель на автоматический огонь и стреляет.

Надвигающаяся тьма колышется, когда в нее бьют стремительные заряды. Мрак поглощает яркие стрелы, однако и разбрызгивается. Из каждой раны брызжет жидкость, похожая на молоко.

Раны исчезают так же быстро, как он их наносит. Млечная кровь гаснет. Ему невозможно причинить вред. Оно это знает, и Олл это знает. Оно хочет не просто убить его, а сломать.

Оно хочет выжечь его душу горем, прежде чем пожрать. Хочет разозлить его, хочет, чтобы он ощутил ярость, боль, разочарование и прочие людские несовершенства жизни продолжительностью в тридцать пять тысяч лет.

Оно знает, что он Вечный.

Олл внезапно понимает это, несмотря на боль, лишающую его здравого смысла. Он погружен в смерть своего сына — утрату, с которой смог свыкнуться лишь через три столетия. Утрату, которую загнал на задворки перегруженного подробностями разума. Утрату, прямо на которую набросился М`кар. И все же Олл понимает.

Оно знает, что он Вечный.

В противном случае они все уже были бы мертвы. Ему не слишком часто доводится делать подобное. Мучить создание со столь большим потенциалом к страданию. Олл — это лакомство, деликатес. Все эти безжалостные века боли, потерь и разочарований, которые можно выделить и вновь оживить. Больше, настолько больше, чем в состоянии вместить человеческая жизнь.

Боль меня убьет, — думает Олл. — Убьет сама мысль. Воспоминание обо всем, через что я прошел, меня прикончит.

Это будет не быстро.

Он перестает стрелять. Злость иссякла, как и энергоячейка. Он отшвыривает винтовку в сторону. Поворачивается к М`кару спиной и идет прочь. Идет к остальным. Те все еще пытаются петь, но это не действует.

— Продолжайте, — подгоняет их Олл надламывающимся голосом. — Продолжайте… «прости наши заблуждения»… давайте! Не слушайте его! Заглушайте его! Не слушайте его ложь!

Он слышит, как старый друг болтает в дрезденском магазине, заворачивая фарфор в газету, «на случай, если ночью будет налет». Слышит, как сестры зовут его по имени из клеток каравана. Слышит Его в тот день, когда они встретились, признав друг в друге родственное существо.

— Такие, как мы, — говорит Он Оллу, — такие, как мы, оставят след в веках. Вот почему мы сотворены так. Пути наших жизней не останутся неотмеченными.

— Мой останется, — уверяет Его Олл. — У меня нет вкуса к тем играм, в которые ты хочешь играть с миром. Я хочу просто обычной жизни.

— Мой дорогой друг, у тебя их будет, сколько пожелаешь.

Это было летом, на лугу за стенами Ниневии. Он никогда до того не встречал другого Вечного. И никогда больше не встречал такого, как Он.

Посмотрите на него теперь. Прошло столько времени, и посмотрите на глупого старого Олла Перссона, который отступился от всех тех игр и никогда не был их частью. Он пересекает вселенную на клинке ножа. Занимается дурацким странствием через варп и ткань космоса, чтобы не дать его играм развернуться.

М`кар приближается, во мраке слышен булькающий смех. Вокруг него, словно соцветие, кружатся голоса — голоса из жизни Олла. Боль, обман.

Олл и его паломники стоят кругом, спинами наружу. Спина Олла обращена прямо к тьме.

— Не смотрите, — произносит он. — Не слушайте. Пойте. Заглушайте это.

Но они перестали петь. Просто смотрят друг на друга. Справа от Олла Бейл Рейн, слева — Кэтт. Олл кладет им руки на плечи.

— Не смотрите, — говорит он. — Все будет окей.

Это не так, но что ему еще говорить?

Голоса у него в ушах. Боль прожитой жизни невообразима. Он знает, что другим тоже слышатся голоса. Бейл слышит Нив. Зибес умоляет свою мать перестать кричать. Кранк плачет о ком-то по имени Пеппи. Кэтт просто дрожит. Оллу не хочется знать, что она слышит.

Он медленно снимает руку с ее плеча. Если вообще есть шанс, то он приближается и будет крошечным.

— М`кар! — непроизвольно вскрикивает она.

— Шшш, — успокаивает ее Олл сквозь слезы.

— Ммммммккк! — вырывается у нее.

— Спокойно, — говорит Олл. Он опускает руку к поясу, к ремню, к завернутому атаму. Он чувствует на затылке дыхание демона.

Атам тоже теплый.

Единственный шанс. Единственный крохотный шанс.

— Малок! — взвизгивает Кэтт, у нее закатываются глаза.

— Тихо, — говорит Олл, хватаясь за кинжал.

— Малок! Малок! Малок! — вопит она. Бессмысленно. Он ее потерял. Ее больше нет.

— Малок Карто! — выкрикивает Кэтт, и ее тошнит. — Малок Карто! М`карто! М`кар!

У него есть кинжал. Единственный шанс.

Олл оборачивается, подняв клинок.

[отметка: —?]

Тварь пропала.

Вокруг них обычный мрак. Исчезли запах и жар. Смолы больше нет. Остаются лишь голоса, которые около минуты удаляются во мрак, словно шепот в другой комнате.

Олл моргает. Он осознает, что открыл рот для крика, и закрывает его. На раскрасневшемся лице чувствуется пот. Олл опускает клинок.

— Я не… — начинает было он.

Он смотрит на остальных. Бейл возится с хнычущим Кранком. Зибес сидит на земле, обхватив голову руками. Графт поднял Кэтт. Та обмякла.

— О Боже, нет!

Впрочем, она жива. Из ее носа течет кровь, а одежда спереди залита рвотой.

— Оно ушло обратно, — шепчет Кэтт, глядя на Олла снизу вверх.

— Обратно?