Ересь внутри

— Я тебе докажу, сука, что у меня все как надо. Иди сюда!

Мужик потянулся было к штанам, но вдруг замер, с озадаченным видом и стрелой в черепе. Несколько секунд он еще покачивался на ногах, а затем свалился с площадки и мешком рухнул на землю. На мгновение солдаты ошарашенно застыли на месте. На мгновение и Джеззет ошарашенно застыла на месте.

— Что за чертовщина? — закричал один из мужчин возле нее, и все, включая Джеззет, в едином порыве прильнули к стене как раз в тот момент, когда на них обрушился дождь стрел.

Большая часть ударила в древесину и застряла там, некоторые закончили свою смертоносную дугу где-то внутри форта. Две достигли цели, и еще двое мужчин упали — один вопил, пытаясь выдернуть древко из плеча, второй же умер мгновенно и перевалился через стену всего в двух шагах от Джез.

— Черт! — выругалась она, скрючившись под стеной.

Любая битва куда опаснее даже самой жестокой драки. Никогда не знаешь, откуда тебя настигнет смертельный удар. Друзей не отличить от врагов.

Не она одна укрылась здесь — все люди вокруг сделали то же самое, прячась от обстрела. Улучив момент, Джеззет выглянула из-за стены и увидела, что лучники отходят обратно в лес, громко выясняя, на чьем счету первые смерти. Но все внимание Джез привлекло то, что показалось на границе леса.

Факелы. Сотни огоньков, каждый из которых нес человек, и с каждой секундой их становилось все больше и больше. У Джез никогда не было особенно хорошо со счетом, но даже ей стало яснее ясного, что маленькая армия Эйрика проигрывает числом.

«Или ты дерешься, или тебя имеют. Опять…»

Арбитр

Похмелье — это когда с утра кажется, что твой мозг распух вдвое и череп теперь адски жмет. Паршивое начало дня, и этот раз исключением не стал. Алхимики и травники всего мира наплодили массу всевозможных панацей от боли, тошноты и этого странного ощущения, словно твое сознание парит где-то отдельно от тела, — только вот все эти средства редко помогали. Инквизиция давным-давно изобрела собственное лекарство. Негоже, когда из-за похмелья арбитр не в состоянии выполнять свои обязанности. Такое зрелище лишает народ страха. Нет, куда лучше, чтобы арбитр мог на глазах у людей выпить спиртного хоть на целую таверну — и ни в одном глазу. Поэтому первое, чему учили новичков в Инквизиции (после принуждения, разумеется), была защита от похмелья — и частью этой защиты служил маленький деревянный оберег с высеченными на нем словами сильного заговора, обычно носимый на шее. Просто, как все гениальное, только вот каждый раз оберег терялся где-то на дне заплечного мешка Танкуила.

Даркхарт даже не стал открывать глаза. Это вполне могло спровоцировать рвоту, а ему совсем не хотелось, чтобы его видели блюющим посреди барака. Вместо этого он оставил веки опущенными и одной рукой принялся копаться в мешке, молясь Вольмару, чтобы оберег оказался на месте.

— Арбитр Даркхарт, — раздался голос, тот же самый, что разбудил его, — тихий, спокойный мужской голос, но с нотками страха.

Кто же это, дьявол его раздери, такой?

Рука Танкуила привычно нащупала оберег в самой глубине и вытащила его на свет, попутно вывалив на пол остальные вещи. Арбитр повесил крошечный деревянный прямоугольник на шею, подождал несколько мгновений, а затем сел и с любопытством открыл глаза. Мир сначала резко вильнул в сторону, но после все встало на свои места. Пульсирующая боль в голове постепенно уменьшилась, а затем и исчезла, прошла тошнота, хоть привкус желчи еще оставался.

Стоявший перед ним человек был облачен в белый с золотом дворцовый наряд, а выражение его лица можно было описать как «одна доля страха к двум долям решимости». Он был молод, еще совсем подросток — уже не ребенок, но еще не мужчина, — и ему приказали отправиться в крепость Инквизиции и разбудить спящего арбитра. Танкуил был впечатлен.

— Привет, — сказал он, все еще искоса поглядывая на парнишку и желая, чтобы мир перестал слепить его.

— Император Франциск желает видеть тебя, — отчеканил посланник самым повелительным тоном, на какой был способен.

— Сейчас?

— Гм… полагаю, да.

— Первым делом мне нужна ванна, — ответил Танкуил.

— Гм…

— Парень, от меня несет, как от целого борделя.

— Уф…

— Не беспокойся, много времени это не займет. Не хотелось бы оскорблять бога-императора своим видом словно прямиком из сортира. Нет. Точно.

С этими словами Танкуил, пошатываясь, встал на ноги, затолкал разбросанное содержимое заплечного мешка под койку и двинулся к выходу. Посланник последовал за ним, извергая непрекращающийся словесный поток, который Танкуил просто пропускал мимо ушей.

Прежде он никогда не был в императорском дворце. Лицезреть его, во всем своем величии нависающий над остальным городом, издалека — это одно дело. Вблизи же он выглядел воистину непомерно высоким. И как только людям удалось построить такую громадину? Танкуил не мог себе этого представить. Должно быть, дворец стоял здесь испокон веков или, быть может, Вольмар сам сотворил его. Только богу такое под силу — люди никак не могли бы возвести здание столь высокое и столь неподвластное времени.

Огромные, тянущиеся к небесам ослепительно-белые шпили высотой в сотни футов сияли в лучах утреннего солнца. Окна всех форм и размеров: круглые, квадратные, прямоугольные, одни совсем маленькие, другие настолько большие, что Танкуилу никогда раньше не доводилось таких видеть, — и все сделаны из дорогого, кристально-чистого стекла.

Слева арбитр увидел фонтаны выше человеческого роста, с десятками ярусов. Справа заметил карету, ожидающую какого-то благородного вельможу, коему вздумалось покинуть дворец. Карета была больше любой другой, что за свою жизнь видел Танкуил: восемь колес и двенадцать запряженных коней — великолепных вороных. На фоне таких жеребцов его собственную гнедую кобылку стыдно было даже назвать лошадью.

Из задумчивого состояния Танкуила вывело раздавшееся неподалеку вежливое покашливание, и он обнаружил, что юнец-посланник улыбается ему во все свои тридцать два зуба.

— Впечатляет, не правда ли?

Даркхарт хотел было ответить что-нибудь умное или что-нибудь пугающее, дабы напомнить посланнику, что он все-таки разговаривает с арбитром, но его разум все еще был пленен величием дворца.

Парнишка вновь зашагал, и Танкуил двинулся за ним, стараясь не таращиться на невозможно огромное здание, заслонявшее собой небо. Арбитр попытался сфокусировать взгляд на земле под ногами, на посланнике, на стражниках и прислуге, на чем угодно, и внезапно понял, что отчаянно озирается по сторонам в поисках чего-нибудь, что можно украсть. Нужно успокоить нервы — роскошь и великолепие дворца угнетали его. Здесь он чувствовал себя неуместным, словно кот под водой.

Они простояли у главного входа достаточно долго, чтобы посланник мог переговорить со стражниками, а после двинулись дальше. Парень — коротко стриженный блондинчик с едва наметившимся белесым пушком над верхней губой — все время что-то говорил, но Танкуил его не слушал. Он пристально озирался по сторонам, высматривая что-нибудь мелкое, что влезет в его карманы.

Вдвоем они миновали выглядящие безумно дорогими картины, повествующие о важных вехах истории, вазы, являющие собой истинное произведение ремесленного искусства, яркие красные ковры, казавшиеся пятнами крови на беломраморном полу, настенные светильники с отделкой из золота и серебра… А еще они проходили мимо охраны. Танкуил никогда не видел столько стражников в одном месте, и все они следили за ним сквозь прорези шлемов. Угнетало это почище грандиозного зрелища дворца.

Спустя некоторое время посланник остановился перед массивной, но скромной на вид деревянной дверью, по бокам которой стояли по два стражника в полных белых доспехах. Гонец попросил Танкуила подождать, а сам открыл дверь, скрылся внутри и захлопнул створки за собой. Стража следила за арбитром. К собственному стыду, он вынужден был признаться себе, что точно что-нибудь отсюда стянул бы, не контролируй эти восемь глаз каждое его движение.

— Вам, вероятно, жарко, — сказал он сразу всем четверым стражникам, не обращаясь ни к кому конкретно. Ответа не последовало. Никто даже звука не издал. — В смысле Сарт же жаркий город, дворец, хоть он и хорошо проветривается, стоит на теплой его стороне, а вы тут закованы в металл. Потом, должно быть, обливаетесь.