Еретическое путешествие к точке невозврата

– Я покупаю эти три. Сколько ты хочешь за них?

– С вашего позволения, двадцать пять гульденов за все.

Вольфгер удивился: купец назвал сумму, в несколько раз меньшую той, которую он рассчитывал заплатить.

– Почему так дёшево? – поднял он брови. – Ты боишься меня разорить? Не бойся. Эти книги стоят гораздо больше, называй настоящую цену. А вот за это, – Вольфгер указал на последнюю книгу в стопке, – если бы у тебя её нашли отцы-инквизиторы, ты угодил бы прямиком на костёр.

– Господин барон, – спокойно ответил купец, поглаживая бороду, – если бы вы не выбрали ни одной книги, я отдал бы в дар вам все пять, но поскольку вы решили купить некоторые из них, я считаю неправильным брать полную цену. Я купец, а купец держит данное слово, прежде всего, данное себе.

– Подарить?! – удивился Вольфгер, – но почему? Что это с тобой, почтенный Иегуда? Я не замечал за людьми твоего племени склонности к расточительству!

– Ваш замок, господин барон, – конечный пункт моей поездки по Саксонии. Здесь я должен распродать остатки товаров. Если повезёт, продам и повозки, нет – брошу их, а дальше со своими приказчиками поеду верхом. Я не могу взять с собой книги – они слишком тяжёлые и громоздкие. Поэтому заплатите столько, сколько сочтёте нужным, фрайхерр Вольфгер, и возьмите себе все. У вас книгам будет хорошо, я знаю…

– Но всё-таки, что случилось? – настойчиво переспросил Вольфгер. – Должна же быть какая-то причина, заставляющего купца-иудея бросить свой обоз и спасаться бегством? Ведь я правильно понял смысл твоих слов?

– Как нельзя более, – вздохнул купец, – причина, конечно, есть. И заключается она в том, ваша милость, что в воздухе прекрасной Саксонии появились знакомые каждому иудею запахи. Пахнет дымом, кровью и смертью. Мы от века научены чувствовать эти запахи острее, чем вы, христиане, потому что первыми жертвами войн и смут всегда оказываются сыны Израилевы. Мы знаем, когда следует спасаться, бросив всё или почти всё, иначе мы не смогли бы выжить в чуждом для нас мире. К тому времени, когда зима вступит в свои права и перевалы через Рудные горы закроются, мы должны пересечь Богемию и добраться до Праги. Только за толстыми каменными стенами Жидовского квартала [13] я и мои люди окажемся в безопасности. Но до Праги ещё ехать и ехать.

13

 В чешском и немецком языках в Средние века не было слова «еврей», а слово «жид» не имело оскорбительной коннотации. По-чешски «Еврейский квартал» – Zidovsk'e mesto. Автор пользуется этим названием.

– Значит, война… – задумчиво сказал Вольфгер, поднявшись со своего кресла и расхаживая по залу. – Но с кем? С турками? Да нет, чепуха…

– Прошу меня простить, фрайхерр Вольфгер, – сказал купец, – я выбрал неудачное слово. Саксонию ждёт не война в обычном понимании этого слова, внешнего врага у неё, слава премудрому Соломону, нет. Саксония стоит на пороге бунта.

– Ещё того не легче! Какой бунт? Чей, почему? – растерялся Вольфгер.

Купец вздохнул и отпил из кубка.

– Ваша милость, вы слышали про Ганса Дударя? – неожиданно спросил он.

– Это ещё кто такой?!

– Мужик… Ганс Дударь был простым пастухом и вы, господин барон, конечно, ничего о нём и не должны были знать. Но, видите ли, какая штука… Этот самый Дударь, неграмотный и невежественный пастух, внезапно ощутил в себе дар проповедника. Он собирал вокруг себя крестьян и клялся, что ему являлась во сне Богородица и обещала, что для тех, кто уверует, отныне всё пойдёт по-другому: не будет ни церковной десятины, ни князей, ни налогов в казну, а пашни, леса и реки станут общими.

Такие люди время от времени появляются в любых странах во все времена, но обычно их полагают блаженными и либо убивают, либо просто не обращают на них внимания. А тут вышло наоборот. Дударь говорил так, что послушать его проповеди приходили со всей Франконии. Вюрцбургский епископ спохватился, но слишком поздно, проповеди Ганса Дударя слышали многие, недопустимо многие, я бы сказал. Конечно, пастуха схватили, пытали и сожгли на костре как еретика, но вот с его проповедями уже ничего нельзя было сделать, их шёпотом пересказывали и даже печатали тайком, печатают и до сих пор. А про «Заговор Башмака», осмелюсь спросить, господин барон тоже не слышал?

– Скажи-ка мне, любезный Иегуда, – прищурился Вольфгер, – а может, ты никакой не купец, а хитрый прознатчик? Уж больно много ты знаешь.

– Ой-ой-ой! – закатил глаза купец и рассмеялся. – Ну какой из бедного купца прознатчик? Ваша милость мне льстит. Впрочем, вы правы. Старый Иегуда – прознатчик, только совсем чуть-чуть. Я ведь купец, а не приказчик. Чем рискует приказчик? Да ничем. А я, отправляясь в очередную поездку, рискую не только деньгами и товаром, но и своей головой. Так что…

– Ты говорил о каком-то «Башмаке», – напомнил Вольфгер.

– Воистину удивительно, что вы не слышали о нём, потому что «Заговор Башмака», как блуждающий нарыв, уже давно набухает то в одном курфюршестве, то в другом. Стоптанный крестьянский башмак – символ тайного общества, готовящего бунт против господ. Правда, ещё ни разу бунт не удавался – иногда заговорщиков выдавали предатели, а иногда крестьяне не могли сойтись друг с другом и кто-то переходил на сторону властей. Каждый раз дело кончалось пытками, кострами и казнями, и господа думали, что с «Башмаком» покончено навсегда, но он возникал снова и снова. Во многих вещах ваши князья наивны, как дети, простите меня, господин барон, за дерзкие слова.

– Не извиняйся, – поморщился Вольфгер, – здесь нет посторонних ушей, говори, как привык. А то, что наш император не блещет умом, я знаю и без тебя, чего ещё ждать от сына Хуаны Безумной? [14]

– Благодарю вас, господин барон, – кивнул Иегуда бен Цви, – в таком случае, я продолжу. – Он заглянул на дно бокала и Вольфгер указал на кувшин:

– Наливай себе сам.

– Спасибо… Итак, на чем мы остановились? А, ну да. Восстаний черни становилось всё больше, но кнехты курфюрстов и монахи быстро наводили порядок, рубить головы они умели хорошо. Впрочем, этой нехитрой наукой владеют все владыки. Да только в последнее время кое-что изменилось. И вот это «кое-что» стало последней каплей, размывшей дамбу. Дамба рухнула, и теперь ревущий поток несётся по Саксонии, сметая всё на своём пути – поля, дома, людей, деревья…

14

 То есть от Карла V Габсбурга, императора Священной Римской империи. Его мать, Хуана Безумная, после смерти мужа потеряла рассудок и несколько лет не позволяла захоронить его тело, кладя труп в супружескую постель.

– Что же стало это последней каплей? – спросил Вольфгер.

– Правильнее было бы сказать не что, а кто, – ответил купец. – Имя этой «капли» – Мартин Лютер.

– Кто-кто?

– Доктор Мартинус Лютер, бывший монах-августинец, создатель новой религии. Он учит верить в Иисуса Христа по-новому, без пышных церковных обрядов, икон, священников и монахов, без индульгенций и церковной десятины. Странно, что вы не слышали его имя, в Саксонии он сейчас популярнее папы. Кстати, папа отлучил Лютера от церкви, и знаете, что сделал доктор Мартин? Он собрал на скотобойне Виттенберга своих друзей, сторонников и простой народ и на глазах у всех сжёг папскую буллу об отречении, а потом сам отлучил папу от церкви!

Он учит, что в Евангелии ничего не говорится о папской курии, [15] о священниках и монастырях, а значит, индульгенции – обман, церковную десятину платить незачем, а монахи – толстопузые бездельники.

Лютера слушают не только крестьяне. Говорят, в городах, отложившихся от Рима, священники, разочарованные в старой вере, ходят по домам простецов и смиренно просят разъяснить им Святое писание, потому что правда открыта только тем, кто зарабатывает на хлеб насущный простым трудом. Некоторые монастыри уже разграблены, их братия разбежалась, священники, поддерживающие Лютера, отказываются от обета безбрачия, женятся на бывших монахинях или мирянках.

15

 Папская (римская) курия – двор папы римского и подчинённые ему административные и судебные учреждения.