Еретики Дюны

Данкан старался вспомнить, где же он находится. Он знал, что Тормса мертв, кровь брызнула из глаз Тормсы. Да, он ясно это помнил. Они вошли в темное здание, и внезапно всюду вокруг них вспыхнул ослепительно яркий свет. Данкан почувствовал боль в затылке. Удар? Он постарался пошевелиться, но его мускулы отказывались повиноваться.

Он припомнил, как сидит на краю широкого луга. Там шло нечто наподобие игры в шары: эксцентричные шары, которые подпрыгивали и метались без определенного замысла. Игроками были молодые люди в обычных костюмах… Гиди Прайм!

— Они учатся быть стариками, — сказал он. Он вспомнил, как он это говорил.

Его спутница, молодая женщина, взглянула на него безучастным взором.

— Только старикам следует играть на свежем воздухе, — сказал он.

— Вот как?

Был задан вопрос, на который не дашь ответа. Она взяла над ним верх самым простейшим способом.

«И в следующее мгновение выдала меня Харконненам!»

Да, значит, это из воспоминаний его исходной жизни, когда он был рожден впервые, а не гхолой!

Гхола! В его понятии промелькнул Оплот Бене Джессерит на Гамму. Библиотека: голографические фотографии и три фото Лито I, герцога Атридеса. Сходство Тега с герцогом не было случайным: чуть повыше; но во всем остальном точно такой же — длинное худое лицо, нос с высокой переносицей, дар увлекать людей, которым славились Атридесы…

Тег!

Он помнил последний доблестный поступок башара в ночи Гамму.

«Где же я?»

Его сюда привел Тормса. Они передвигались по заросшей дороге на окраине Ясая.

Барони.

Они не прошли и двух сотен метров по заросшему тракту, как повалил мокрый и липкий снег. Холодный, несчастный снег, от которого через минуту у них стал зуб на зуб не попадать. Они остановились, чтобы надеть капюшоны и застегнуть куртки. Так стало теплее. Но скоро наступит ночь. И станет очень холодно.

— Есть что-то вроде убежища впереди, — сказал Тормса. — Мы переждем там до ночи.

Когда Данкан не отозвался, Тормса сказал:

— Там не будет тепло, но будет сухо.

Данкан увидел серые очертания этого места около трех сотен шагов от них, оно возвышалось на фоне грязного снега. Он узнал его немедленно: учетная станция Харконеннов. Наблюдатели здесь считали (и иногда убивали) проходивших мимо людей. Его слепили из породной глины — как бы один гигантский кирпич, сформированный так, как всегда лепят глинобитные кирпичи, а затем полностью подвергнутый обжигу одной из тех горелок с широким соплом, которыми Харконнены пользовались и для обуздания толпы.

Когда они подошли к этому зданию, Данкан заметил остатки полноохватывающего экрана Защитного поля, разрушенного лазером в местах входа в здание. Кто-то сокрушил эту систему уже очень давно. Извилистые дырки в сети защиты частично заросли кустарником. Но пробитые огненными пиками отверстия оставались открытыми. О да — чтобы находящиеся внутри видели всех, приближающихся ко входам.

Тормса помедлил и прислушался, с осторожностью оглядываясь.

Данкан посмотрел на учетную станцию. Он отлично ее помнил. То, что было перед ним, напоминало деформированный нарост, развившийся из первоначального семени.

Поверхность была обожжена до стеклянного блеска. Бородавки и выпуклости — свидетельствовали о сверхобжиге. Эрозия эпох покрыла здание сетью тонких трещин, но первоначальная форма сохранялась. Он взглянул вперед и узнал часть старой суспензорной системы подъема. Кто-то на скорую руку приспособил замок и заложил засов.

Значит, это отверстие через полноохватный экран Защитного поля сделано недавно.

Тормса исчез в том отверстии.

Словно бы переключили кнопку: видения памяти Данкана изменились. Он был в библиотеке не-глоуба, и вместе с ним Тег. Проектор показывал им серию видов нынешнего Ясая. Идея современного возымела на него загадочное действие. Барони был таким городом, если думать о современном как соответствии всем нормам жизни своего времени. Он полагался исключительно на суспензорные путеводные трассы для перемещения людей и материалов — и все эти трассы находились высоко. Нет никаких отверстий для входа на уровне земли. Данкан пояснил это Тегу.

План материализовались в его памяти, превратясь в город, который использовал каждый возможный квадратный метр вертикального и горизонтального пространства. Путеводные трассы были нужны только для станций универсальных транспортных коконов.

Тег проговорил:

— Идеальной формой была бы клубневидная с плоской крышей для топтеров.

— Харконенны выбирали квадраты и прямоугольники.

Это была правда.

Данкан припомнил Барони с такой ясностью, что содрогнулся.

Суспензорные тракты тянулись как норы червей — прямые, изогнутые, изгибавшиеся под косыми углами… вверх, вниз, вбок. Кроме прямоугольной абсолютности, наложенной по прихоти Харконненов, Барони строили по особому критерию для населенности: максимальная плотность при минимальном расходовании материалов.

— Плоская крыша была единственным приспособленным для человека пространством в этом проклятом месте. — он вспомнил, как говорит это Тегу и Луцилле имеете.

Там, на вершине, были богатые апартаменты и сторожевые станции по всем краям, парковкам топтеров, у всех доступов снизу, вокруг всех парков. Люди, живущие на вершине, могли позабыть о массе плоти, корчившейся в дикой тесноте прямо под ними. Ни один звук или запах этого людского скопища не доходил до верха. Слуг принуждали принимать ванну и переодеваться в гигиенические одежды перед тем, как войти туда.

Тег спросил:

— Почему же так плотно стиснутые людские массы позволяли себе жить в такой тесноте?

Ответ был очевиден, и Данкан его пояснил:

— Вне города — опасная местность. Управляющие городом представляли ее даже более опасной, чем она на самом деле была. Кроме того, немногие знали о лучшей жизни за пределами города. Единственная лучшая жизнь, о которой они знали, была на вершине. И один-единственный путь туда лежал через абсолютно раболепную услужливость.

«Это произойдет, и ты ничего не сможешь с этим поделать!»

Уже совсем другой голос отдался эхом в голове Данкана. Он ясно его слышал.

Пол!

«До чего же странно, — думал Данкан. Было высокомерие в ясновидении, такое же как высокомерие ментата, который держится за свою колючую логику. — Я никогда прежде не думал о Поле как о высокомерном».

Сейчас Данкан смотрел в зеркало на свое лицо. Частью ума он понял, что это — одно из воспоминаний его исходной жизни. Вдруг зеркало стало другим — и отражение его лица в нем тоже стало выглядеть иначе. Смуглое округлое лицо начало приобретать более жесткие очертания, словно бы он достиг зрелости. Он взглянул в собственные глаза. Да, это его глаза. Однажды он слышал, как некто описывал его глаза, как «сидящие в пещере». Глубокие глазницы над высокими скулами. Ему говорили, что трудно понять, синие у него глаза или темно-зеленые, если только свет не падает прямо на них.