Ермак. Война: Война. Интервенция. Революция

И вот с этим опорным пунктом обороны уже два часа не было связи, а посланные казаки пропали. Я почувствовал, как и у меня на лбу выступили капли пота, а чуйка взвыла так, что мороз пробежал по спине.

– Ротмистр, срочно отправляйте туда две сотни казаков, а следом и пару стрелковых рот! Вы знаете мои полномочия?! Можете отдавать приказания от имени генерал-губернатора! Если мы потеряем дирижабль и великого князя, будем дальше пингвинами командовать на посту Ново-Мариинск! И это в лучшем случае! – прорычал я.

– Они там не водятся, – ошарашенно произнёс Радиевский, первый раз увидев меня в таком состоянии.

– Да хоть тюленями, ротмистр! Бегом исполнять приказ! – крикнул я, после чего кинулся бежать к мачте.

Интересно, кого привлекли японцы к этой операции. Незаметно вырезать почти двести человек – это надо очень умело постараться. Хотя, может, и траванули.

В любом случае на горе Попова стопроцентно находятся профессионалы, которые даже при хреновом раскладе накроют дирижабль максимум третьим залпом, минимум – первым. Могу голову положить на плаху, если цель этих диверсантов другая. И как быстро ответку организовали, и десяти дней не прошло после налёта на порт Отару.

Подбежав к мачте, скомандовал солдатам, которые с удивлением смотрели на меня, чтобы те резали или рубили гайдроп, а сам вбежал в помещение мачты, где находился пункт радиосвязи.

– Срочно связь с кабиной управления дирижабля! – скомандовал я, бросив фуражку на вешалку и вытирая рукавом пот на лбу.

Плевать на все условности и вежество.

– Что случилось, господин полковник? – вскочил со стула вольноопределяющийся, который работал на рации.

– Связь, бегом связь. Вот-вот начнётся артиллерийский обстрел мачты и дирижабля. Необходимо, чтобы корабль уходил от причала, резко набирая высоту, – стараясь сдерживать волнение, произнёс я.

Вольнопёр побледнел как полотно. И я его прекрасно понимал. У нас над головой висело почти тридцать пять тысяч кубов водорода. С богатым воображением можно легко представить, что случится, если всё это рванёт.

– Сокол, Сокол, я Земля. Срочный вызов, – быстро забормотал в гарнитуру радист. – Сокол, Сокол, я Земля. Срочный вызов.

– Земля, я Сокол, что случилось? – услышал я из передатчика голос великого князя.

– Сандро, сейчас перерубят гайдроп. Срочно уводи дирижабль от причальной мачты. Вот-вот начнётся артиллерийский обстрел. Батарея на горе Попова захвачена японцами, – чётко выделяя каждое слово, произнёс я в отобранный микрофон.

Пауза затянулась секунд на пять, я уже хотел повторить сказанное, но тут Александр Михайлович произнёс:

– Ермак, тебя понял. Начинаю подъём, быстрее рубите конец. Удачи нам всем!

Схватив за руку радиста, вместе с ним выбежал из рубки. С надсадным хеканьем два стрелка рубили канат на лебёдке. Ещё несколько ударов, и барабан провернулся, освобождая конец гайдропа.

– Всем в укрытие! Бегом! – заорал я, кинувшись к ближайшей землянке, которых было несколько по периметру площадки.

Они были сооружены не от артиллерийского обстрела, хотя легко бы его выдержали, а для укрытия обслуживающего персонала, если дирижабль, не дай бог, загорится.

И в этот момент я услышал свист снаряда, а потом глухой звук разрыва. Бросив взгляд вправо от себя, увидел, как метрах в пятидесяти от причальной мачты поднимается земляной куст разрыва. Ещё свист – и новый разрыв уже ближе к причалу.

Взгляд вверх. Дирижабль начал подниматься. Я продолжил свой бег к землянке. Пять секунд, шесть, десять. Новый свист и взрыв. Ещё пара секунд – и новый взрыв. Судя по всему, в сторону площадки работали только два орудия, и расчёты были не очень опытными. Разрывы легли от мачты дальше, чем при первом залпе, и это внушало надежду. Правда, снаряды упали ближе ко мне и к тем, кто бежал за мной.

Ещё две секунды, и новый хлопок. От удивления я остановился и посмотрел назад-вверх. В воздухе расцвёл разрыв шрапнели.

«Третье орудие, стреляющее в воздух», – успел подумать я, после чего что-то ударило меня в левую сторону груди. Упав спиной на землю, я уставился в безоблачное синее небо, которое стало темнеть, пока чернота не поглотила меня.

Последняя мысль была: «На этот раз, кажется, всё!»

Революция

Пролог

Я вновь брёл в непроглядной темноте, как после ранения, когда закрыл собой цесаревича.

Брёл, пробиваясь через какую-то вязкую чёрную субстанцию, пытаясь добраться до ярко сверкающей впереди маленькой точки-звёздочки. Каждый шаг я делал с огромным усилием мышц всего тела, а каждый вздох давался всё труднее и труднее.

Меня начала охватывать паника, что ещё немного, и я не смогу вздохнуть. Боль в районе сердца под лопаткой становилась всё сильнее и сильнее, и она сводила судорогой межрёберные мышцы, не давая дышать.

В этот момент увидел, что звёздочка, как и тогда, рванулась ко мне, быстро увеличиваясь в размерах. Она росла, а боль становилась беспощаднее. Вот светящий шар добрался до меня, и перед глазами открылся светлый тоннель. Я сделал шаг в него, ещё один. И тут мне показалось, что я слышу голос Марфы, которая кричит: «Ермак! Стой! Вернись!»

Я повернул голову назад и увидел молодое лицо ведуньи, искаженное в крике. Развернулся к ней. Сделал шаг, второй – яркая вспышка, кажется, я закричал и очнулся.

Я лежал на кровати в больничной палате, в которой больше никого не было. В окна светило яркое солнце. Грудь стягивала тугая повязка. Каждый небольшой полувдох-полувыдох отдавался сильной болью под левой лопаткой.

«Кажется, опять выжил. Промахнулась в который раз красавица с косой», – сказал я про себя те же слова, как и почти тринадцать лет назад в избе Марфы. И тут я застыл, забыв дышать. Дверь в палату открылась, и в помещение собственной персоной вошла Марфа-Мария, которая с усмешкой уставилась на меня.

– Что, герой, очнулся? – с какой-то материнской заботой в голосе произнесла Бутягина, при этом кокетливо поправляя локон волос, который выпал из-под белой косынки с красным крестом.

В свои сорок семь лет женщина выглядела от силы на тридцать, тридцать пять максимум. Я попытался вздохнуть, что удалось мне с трудом, а потом закрыл глаза, крепко зажмурившись. Через несколько секунд, медленно выдыхая, вновь открыл глаза. Мария Петровна в белом халате и косынке никуда не исчезла, а, подойдя к кровати, положила ладонь мне на лоб.