Ёсь, или История о том, как не было, но могло бы быть
Шрифт:
Надя смутилась.
Вся компания во главе хозяйки уселась за стол и принялась разливать чай да раскладывать кексы по тарелочкам.
– Слышала я, что ты, Инесс, возглавляешь здесь профсоюз Древнейших профессий, ты могла бы вкратце рассказать моим товарищам и мне, как вы достигаете своих целей. А то у нас тут есть некоторые товарищи, которые предлагают решать все проблемы путем террора, – она искоса посмотрела на Троцкина.
– А что я, я считаю, что только через устрашение и террор возможно совершить переворот. У них, властьпредержащих, есть и пушки, и порох, и ружья, а мы с вами собираемся им противопоставить баб и цветы, – возмутился Троцкин.
– Я бы на вашем месте, Лев Давидович, все же подбирала выражения. Где вы тут баб видите, я и Инесс светские дамы, образованные и воспитанные, и таких у нас в стране большинство, – парировала Надя.
– Господа, не торопите события, выпейте чайку и скушайте по кексику, у нас в стране говорят: «Поспешишь людей рассмешишь», мы, голландцы, никуда, никогда не спешим, – вмешалась в разговор Арманд.
– Я согласен, необходимо попить чаю и сменить тон, – неожиданно вставил до этого молчавший Джежинский. – А кексики у вас – прямо мёд, сладенькие и сдобненькие.
– Это я заказываю у своего давнего приятеля, он пекарню на Роткине держит и при ней
Дик послушно открыл навесной шкаф, достал кексы, завернутые в обрывок газеты, и выложил содержимое на стол.
– А почему Дик не ест? – осведомился Стален.
– Молод еще, не детские это кексы, товарищ. Их продают с пометкой «Только для взрослых», в них семена канабиса, а они, как известно, действуют возбуждающе и могут навредить развивающейся психике, – ответила Инесс.
– Да, а вы нам об этом не говорили, – беря очередной кекс, сказал Стален.
– Положи на место кекс, Ёсиф, у тебя и так с психикой нелады, глядишь, от кекса совсем кукушка съедет. Мы сюда опытом обмениваться приехали, а не кексы с канабисом лопать, – возразила Надя. Стален послушно отправил кекс обратно на стол и отпил чаю.
Через некоторое время компания заметно повеселела. И общий шум превысил все допустимые децибелы. Разговор из политики плавно перетек к философии. И больше всех удивлял Джежинский, который сначала изложил общую теорию эволюции, перешел к космологии и в довершение закончил свой рассказ приготовлением абсента в домашних условиях. Инессу удивило кустарное изготовление абсента: дескать, зачем его варить, ежели можно просто пойти и прикупить. На что Филя ответил, что это, возможно, будет не настоящий продукт из полыньи, а подделка алхимиков. Но после согласился с Арманд, что в такой стране, как Голландия, подделка невозможна, т. к. никто не думает взять и нарушить закон. Голландцы очень законопослушные в своей среде граждане, и только эмигранты, изредка нарушающие привычный устой страны, периодически высылаются обратно в страны, из которых они прибыли. Ему все больше нравилась эта женщина. Ее манера держаться, говорить и умение убеждать завораживали. Отдаленно она напоминала Филе его маму. Такая же стройная, высокая леди, с родовыми корнями и светскими манерами.
– Инесса, вас не затруднит провести нас по городу, показать все красоты и достопримечательности Амстердама? – вежливо поинтересовался Джежинский.
Инесса моментально уловила вербальные вибрации, исходящие от Джежинского. Девушка, возглавляющая профсоюз Древнейших профессий, легко понимала язык мужчин, возжелавших женщину. И, чтобы не терять равновесия, с удовольствием подыграла Джежинскому:
– Отчего же, Фил, очень своевременно и, я бы сказала, необходимо. Уже вечереет, и Амстердам предстанет во всей своей красе. Дик, убери со стола и приготовь ужин для постояльцев, а мы с товарищами Большевиками прогуляемся по городу, – приказала Инесс.
– Хорошо, мам! Я все сделаю, не беспокойся, к вашему возвращению будет и ужин готов, и стол накрыт, – посолдатски ответил Дик.
– Хороший у тебя мальчик, Ин, просто замечательный, – подметила Надя.
– Не перехвали. Ладно, господа товарищи Большевики, пойдемте, пройдемся, верно, Фил? – она заговорщически подмигнула Джежинскому одним глазом.
– Верно, – ответил Джежинский.
Дружная компания вывалила на улицу. Вечерняя прохлада окатила лица товарищей легким бризом с водного канала. Улица красных фонарей утопала в ярких вывесках увеселительных заведений. Налево и направо по улице расположились огромные витрины, в которых восседали девушки в одеждах Евы. Причинные места их были прикрыты небольшим кусочком ткани с нашитыми на нее кристаллами Скварцовски и придающими еще более магическое влечение за счет постоянного привлечения внимания поблескиванием. Девушки попадали сюда из разных континентов и потому имели любой цвет кожи и разрез глаз, а также бедер и талии. При виде такого разнообразия и открытости тел Ёсиф немедленно завис. Зрачки заметно расширились, а мускулы сжались в пружину. Подойдя к нему, Надя громко прокричала, чтобы тот немедленно развис, но это не возымело должного действия, и тогда она применила шоковую терапию, к которой прибегала в крайних случаях. Последний раз по дороге из Шушенки. Она из зо всей силы закричала:– Ёся-я-я-я-я-я-я, грабя-я-ят!
Стален резко выбросил правую руку вперед, сжатую в кулак, и прямиком угодил Джежинскому в подбородок. От молниеносного удара механической руки гегемона долговязая фигура Джежинского зашаталась, издала звук, отдаленно напоминающий слово «мам», и рухнула наземь без сознания. Надежда схватила Ёсифа за грудки и что было силы встряхнула его.
– Ты что, балбес, делаешь, ты зачем Филю убил, посмотри скотина, что ты наделал, – запричитала она.
В этот момент Инесса уже делала Джежинскому искусственное дыхание, и ее потуги начали давать первые результаты. Руки Джежинского слегка задрожали, а ноги согнулись в коленях. Ёсиф по-прежнему стоял в неадеквате. И все попытки Нади вернуть ему естественное состояние были тщетны. Стален был непоколебим. Джежинский подал первые признаки жизни, с дрожанием век приоткрывая глаза и жадно набирая воздух в легкие.
Увидев перед собой Инессу, он, не задумываясь, страстно впился в ее губы, обнимая своей рукой ее шею. Вырвавшись из пут революционера, Инесса возмутилась:
– Что вы себе позволяете, товарищ Филя, находясь в таком положении, вы находите в себе силы прелюбодействовать. Не стыдно вам?
– Нет, мне нисколечки не стыдно, – продолжая лежать на земле, ответил Джежинский. – Я, Инесс, в вас влюблён. С первого взгляда.
– Вот те на, смотрите на этого Дон Жуана, только что умирал, а теперь в любви признается. Ай да Стален. Ай да Ёська. Вбил все-таки клин любви в столп революции, – громогласно вскричал Троцкин.
Ёсиф медленно стал приходить в себя, зрачки его глаз сузились, мышцы пришли в обычное состояние здорового человека.
– Ёсиф, ты в себе или отсутствуешь? – поинтересовалась Надя.
– В сЭбЭ, Надя. А что? Что случилось, почему Фил на земле. А ты, Троцкин, чему радуешься? Что происходит и где мы, – он обвел взглядом улицу.
– Ты что, совсем ничего не помнишь? Это ж ты его наземь уложил одним ударом, а Троцкин тебе дифирамб спел за это, – ответила Надя.
– Я, надо же, – он взялся обеими руками за голову. – А мне показалось, что мы едем в паровозе, и ты, Надя, кричишь, что тебя грабят, а я спасаю, а тут вон, – он опять обвел улицу взглядом.
– Хватит башкой вертеть, а то опять в паровоз попадешь.
Все так, я кричала, но после того, как ты завис при виде баб в витринах, – жестко сказала Надя.– Вы, Инесс, погуляйте тут втроем, а мы с Ёсифом домой пойдем, Дику поможем, – добавила она, обращаясь к Инессе. – Верно, милый, тебе не заграницу ездить на экскурсии надо, а сидеть тихонько в Стране Советов и сопеть в две дырочки, – перевела разговор на Сталена. Джежинский окончательно восстановился и поднялся на ноги. Инесса взяла его под руку.
– Прости, Филя, я не хотел. А вы смотритесь вместе. Не теряйся, друг, Инесса женщина красивая и умная под стать тебе. Пойдем и впрямь домой, милая, а то что-то голова разболелась, – виновато произнес Стален.
Надя также учтиво взяла под руку своего кавалера, и, распрощавшись, отправилась вместе с ним в апартаменты. Инесса, Джежинский и Троцкин двинулись вглубь квартала красных фонарей.
Роза Ивановна
Выспавшись после убаюкивающего рассказа Хвощова, портье открыл глаза в номере гегемона. Хвощов по-прежнему лепетал о своих заслугах перед наукой и отечеством. А Стален пребывал в неподвижной позе роденовского мыслителя, сидящего перед столом с водой. Он встал, отпил «Боржо». Откланялся и вышел из комнаты. Оглядевшись по сторонам, украинец, по лестнице, спустился в фойе и занял свое рабочее место у парадного. «Да уж, – подумал он, – приплыл, так приплыл. В прямом и переносном смысле». Он оглядел свои штаны и заметил на них темное пятно чуть выше колен. «Не сдержался», – прокрутилось в воспаленной голове украинца. В этот момент в двери вошла дама лет пятидесяти с маленькой собачкой на руках, мексиканской породы. За ней следовал лакей, неся неподъемную ношу ее вещей. Дама подошла к портье, оглядела его снизу доверху и, тоже заметив пятнышко, хихикнув вставила:
– А что, молодой человек, уборная в отеле отсутствует, и отель не соответствует международным стандартам, или вас энурез замучил?
– Никак нет, мадам, я потею от жары, и это проявляется в самых непристойных местах, сейчас все исправлю. Разрешите отлучиться, – отчеканил портье.
– Нет уж, миленок, постой пока тут и подержи мою собачонку, пока я сама схожу в уборную. Приведу себя в порядок после дороги. Мигель оставь здесь мой багаж, – она отдала кобеля украинцу, открыла сумочку, достала пять песо и протянула лакею. Тот услужливо поставил чемоданы, взял чаевые и удалился за двери отеля. – Держитесь, молодой человек, – добавила дама, похлопав по щеке портье, и скрылась в уборной.
Маленькая собачка, унюхав посторонний запах самца, исходящий от пятна портье, уловчилась и, символично приподняв ножку, пометила пятно. На одежде портье проявилась карта мира. Украинец посмотрел на собачку, на штаны и засмеялся, от всей души. Громко и по-детски естественно. Смех эхом пролетел по фойе. Собачка, испугавшись раскатистого шума, дернулась и выпрыгнула на пол из рук портье. Упав на четыре лапы, она с визгом бросилась в сторону выхода. Проскользнув в образовавшуюся из-за сквозняка щель в дверях, она выбежала на улицу и убежала в неизвестном направлении. Украинец, продолжая всхлипывать от остаточного смеха, вдруг ясно осознал нелепость ситуации и сложность ее разрешения. Тем временем дама выпорхнула из уборной и застыла в изумлении. Пятно на штанах юноши увеличилось в размерах и представляло собой вытянутую Японию, раскинувшуюся от груди до лодыжки. И, что самое важное, в руках портье она не наблюдала своего любимца.
– Мадам, прошу прощения, но ваша собака сбежала и, перед тем как сбежать, испортила мой камзол со штанами.
– К-к-как э-э-это с-с-сбежала, – заикаясь, возмутилась она. – Где мо-о-ой Пусик, г-г-где мой мальчик?
– Сбежал ваш пусик. Ваш мальчик, – сказал раздраженно украинец. – И вообще. Что за день-то такой.
Он сорвал с себя нагрудный знак с именем и со всего размаху бросил его в сторону рецепции, спешно снял фирменную одежду и, оказавшись в красных по колено трусах и черных лаковых туфлях бросился наутек вслед за собакой. Пробежав два квартала, бывший портье остановился и отдышался. Оглядевшись вокруг, украинец заметил, что находится на окраине города в американском гетто. Это было мрачное место даже днем. Преступность не щадила ни детей ни стариков. Последние продавали в квартале кактус и листья коки, дети же торговали более дешевыми продуктами, вроде пятновыводителя, клея и их производных. Переселение американцев совпало с началом Великой депрессии. Часть белого населения Северной Америки в поисках лучшей доли двинулась на юг континента и дальше – в Мексику. Но и там, не найдя должной работы, пополняла ряды криминала и безработных. Так образовался американский квартал, куда даже жандармы опасались входить, а местный шериф слыл главным бандюгой и рэкетиром района. Украинца пронзила молния осознания сущности положения. Он медленно развернулся на сто восемьдесят градусов и уперся взглядом в немногочисленную компанию парней, которые были одеты в свободного кроя брюки-трубы и майки-алкоголички. На жарком, палящем солнце накачанные бицепсы парней играли медным переливом южного загара, головы были выбриты налысо, а ноги босы.
– La niña bonita. Se perdió [13] , – грубо произнес один из банды.
– Cuando esa chica de belleza [14] , – добавил другой. Все дружно рассмеялись. В глазах украинца пробежал холодок.
– Ты кого тут назвал милашкой, скотина неотесанная, – сжимая кулаки, выпалил украинец на славянском. – Я тебя, сцуко, в порошок сотру. Мускулы его напряглись, на скулах заиграли желваки.
– Хлопцы та це ж наш хлопэць, я його не прыйзнав зараз, а ось слышу по-нашому балакае, бачу, точно наш, вин в «Ледорубе» працуе, – сказал худощавого телосложения третий.
– Тю, ля. А мы чуть було режики не дисталы, думали кромсать як сало придэться тэбэ, – сказал, тот, что начинал говорить первым.
– Фу-х, парни! Напугали вы меня, я подумал, шо вы американские ушлепки из рейнджеров, подумав, а шо мени робыты, коли я одын. А вас пьять. Так от ж, думаю, хай будэ, як будэ. Ну и попер на вас, – оправдался украинец.
– А чому ты в труселях красных, та башмаках атласных тут прохожуешься? – поинтересовался второй.
– Бросил я «Ледоруб» и одежду там бросил свою, оставил. Связался с двумя умалишенными из Советов, кактуса с ними нажрался, и покатилось все по наклонной, – ответил украинец.
– Знаем мы этих товарищей, наш-то шериф тоже из Советов будет, хотя он и скрывает это, но от нас ничего не утаишь. Только больно лютый он по характеру, чего не так – сразу в подвал, а оттуда, говорят, еще никто не выходил, – ответил худощавый на строго славянском наречии.
– Да, цэ так, тильки вин сам худющ, як хворобый, алэ злюка знатная, – сказал второй.
– А коли так, то айда к нам в банду, мы тэбэ скарб справим, та хату знайдэм, з дивчиной гарной, – продолжил первый.
– Ну, мэни нема чого втрачаты, пийдэм парни, я з вамы, – согласился украинец и направился вместе с бандитами.