Ёсь, или История о том, как не было, но могло бы быть
Шрифт:
– Филя, ты мой герой! Я не ожидала, честно признаться, что ты так поступишь. Я тебя обожаю, мой котик.
Окончательно отрезвевший Джежинский снял туфли, присел на табурет и вытянул свои длинные ноги.
– Я, Дуняша, всего лишь навсего, сделал то, что сделал бы каждый. Я честь твою защищал от нападков всяких холуев, – многозначительно ответил Фил.
– А я так и поняла, милый, что из-за меня. Стало быть, не безразлична я тебе. Да и вообще, хорошо мне с тобой. Вот появился это ваш гегемон, Стален, и разбудил во мне деда. Ермака, естественно. Дух его бунтарский так и закипел. Хочу к вам в революцию. Что надо для этого? – поинтересовалась Дуня.
– Ничего. Стален нам дал задание, и назад тебе ходу нет. Теперь, Дуня, ты – революционер. Ты, Дуня, агрегат одной большой махины, – сказал Джежинский.
– Я – агрегат. Надо же, а я-то думала, сидеть мне всю свою никчемную жизнь в Ё-бурге и коротать ночи с юнкерами да царями. А тут вон оно што, – она провела указательным пальцем в воздухе. – Революционер.
– Революционер, Дуня.
– И жены у нас одни, – едко добавила Дуня.
– Не ерничай, жены у нас – пушки заряжены. Тож революционерши. А пока вся эта гнида контрреволюционная будет стоять у нас комом в горле, мы, Дуня, будем бороться до последней капли крови и истреблять эту нечисть.
– Я тоже хочу, хочу истреблять нечисть, – по-детски возразила она.
– И ты будешь. Сейчас у нас главная задача царя взять. Нам его надо переманить на нашу сторону, дабы склонить неверных в нашу веру. И тогда вся страна наша. И ты нам в этом поможешь.
– Помогу, мой котик, пойдем спать, устала я, – зевая, добавила Дуня.
Джежинский не заставил себя ждать и стремглав нырнул в спальню, на ходу снимая одежду и бросая ее на пол.
Темная сторона Луны, или Северное сияние
Через четыре дня из дома царя принесли весточку, что, мол, его высочество желает сегодня быть у Дуни. Джежинский тот час же отправил Сталену гонца из местных, и стал ждать гегемона. Все эти четыре дня Фил провел в любви и нежности. Каждое утро он просыпался от нежных прикосновений губ молоденькой Дуни, что перерастало в безудержную любовь, которая продолжалась до обеда. После обеда он снова домогался ее, и все заканчивалось в постели. Вкус ее любви был сладок и прекрасен, и Джежинский упивался им. Время пролетало в любовных утехах, наступал вечер, который плавно перетекал в ночь. Так бы все и продолжалось, если бы не весточка. Она мобилизовала пылкого любовника и привела в состояние боевой готовности. Он разработал план и выслал его гегемону. Стален моментально отреагировал на известие. Собрал дюжину бойцов и двинулся к Дуне. К вечеру все было готово. По периметру двора были расставлены воины в виде дворников и мужиков. Единственный вход-выход во двор Стален приказал охранять трем верзилам, исполняющим роль грузчиков, выносящих фортепиано из двора. На случай непредвиденных ситуаций Ёсиф отправил несколько бойцов охранять весь переулок, ведущий во двор. Сам же он поднялся к Дуне и принялся ждать царя. Ровно в десять вечера в дверь постучали. Это были три связанных стука, и два легких постукивания пальцами. Дуня глазами дала понять присутствующим, что это царь. Это был их заветный код, придуманный самим царем-батюшкой. Но таким же кодом пользовались и юнкера из его охранки, давно прознавшие о похождениях царя. И умело использовавшие его для своего блага. И Дуня из сознания того, что они могут выдать ее с царем секрет, покорно соглашалась на связь с ними, но случалось это не чаще одного раза в месяц, и поэтому она особо не горевала. Наоборот, все это ее даже возбуждало и забавляло. Да и юнкера у царя были все как на подбор. Вот так и длилось ее беззаботное существование, пока на пороге не появился долговязый революционер с вытекающими последствиями. Дуня, указав рукой на спальню, отправилась открывать. Стален и Джежинский, словно по команде, двинулись в спальню и спрятались в шифоньере, оставив еле заметную щель в дверях. Щель четко смотрела на лоно любви, так знакомое Джежинскому. Стален кулаком пригрозил Филе и приказал:
– Смотри, Фил, что б без шуточек. А то я тебя знаю. Как увидишь свою благоверную в койке с царем, так бестолковка твоя и поедет. Предупреждаю. Рыпнешься – убью.
– Что ты, Ёсиф. Я же понимаю, что это для дела. Я смогу.
– Цыц, замерли, кажись, пришел.
Тем временем Дуня, убедившись, что двое революционеров спрятались, открыла дверь и провела гостя в залу. С несколько минут в гостиной происходили непонятные вещи, скрытые от взоров революционеров. В спальню долетали бессвязные фразы и Дунин смех, звон хрусталя и снова смех, теперь уже мужской.
– Вы проказник, батюшка, – доносилось из гостиной, – прям шалун. А усы, а борода, ух… Как… я… даааа!
Джежинский заметно заерзал. Стален надавил ему на колено, да так, что послышался хруст. И снова помахал кулаком перед лицом Фила. Внезапно дверь в спальню распахнулась, и в створе показалась мужская фигура. За ней следовала женская. Это было легко понять по округлостям в определенных местах. Приблизившись к кровати, неопределенные очертания фигур обрели определенные виды. Через тонкую щель в шифоньере Стален сразу разглядел профиль царя, его бороду и усы, небольшой аккуратный нос, строгую прическу с легкой залысиной и прямой лоб. Джежинский рассмотрел Дуню. Она была голой, как, впрочем, и царь. Большая грудь вздымалась вверх, а тонкая талия выгодно подчеркивала хорошенькую попку. Джежинский задрожал. Стален снова придавил Филю. Раздался еле слышимый хруст. Царь обернулся на шифоньер. Взгляд его сверлил пространство, выискивая источник звука. Революционеры перестали дышать.
– У тебя кто-то есть? – спросил царь Дуню.
– Нет, что вы, батюшка, акромя вас – никого. Я верная, – ответила Дуня и рукой нежно взяла царя за причинное место.
– Ты слышала или мне показалось? – не унимался царь.
– Показалось, царь-батюшка, показалось. Иди-ка лучше ко мне, –
Дуня привлекла царя на кровать.– Нет, постой, надо проверить, я никому не доверяю. Пока не проверю, не успокоюсь.
– Я тебе помогу, не волнуйся, – и Дуня резко двинулась в сторону шифоньера.
– Нет, я сам, – одним движением руки остановил ее царь и сам направился к шифоньеру. Не пройдя и двух шагов, царь упал навзничь перед дверьми, затылок его кровоточил. Над ним, возвышаясь, стояла голая Дуня, держа в правой руке бутыль из-под шампанского со следами крови. Первым из шифоньера выбрался Стален и подошел к царю. Взял его запястье в свою руку и стал нащупывать пульс, потом приложил два пальца к сонной артерии. Следом выбрался Джежинский и набросился с криками на отрешенно стоящую Дуню.
– Оденься, потаскуха. Ты зачем царя убила?
– Я, я никого не убивала, я его бутылем стукнула, а он и упал. Вас же спасала. А што, коли бы он вас нашел? – разрыдалась голая Дуня.
– Ну нашел, и ничего. Мы бы с ним поговорили о делах наших праведных, мы ж для этого и сидели в шкафу твоем, чтоб с ним говорить. С живым! – прокричал Джежинский.
– Все, революционеры, допрыгались. Убили царя. Не дышит, – выпрямляясь во весь рост, констатировал Стален. – Как теперь страну спасать будем? Щаз такое начнется, что вся наша революция цветочками покажется.
«Хотя она и была цветочной, – подумал про себя Стален. – Символично».
– Ну что, Филя, допрыгался со своей Дуней. Я тебя предупреждал? – строго спросил Стален.
– Предупреждал, – робко ответил Джежинский.
– Я тебе говорил, что убью.
– Говорил.
– Я тебе намекал молчать.
– Намекал.
– Дык, что ж ты, сцуко, меня ослушался? – Стален достал из кармана штанов наган [22] и направил на Джежинского. Дуня моментально перестала реветь и накинула на себя пеньюар.
– Молись, гад, я не посмотрю, что у тебя пятеро детей. Им не нужен такой отец, что за каждой юбкой волочится. Профукал ты, Филя, свою жизнь, променял на бабу вот эту, – Стален указал наганом на Ермакову. – Влип, Филипп, и по закону военного времени я тебя приговариваю к расстрелу. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. – Стален нажал на спусковой крючок. Затем еще, и еще. Пока бездыханное тело Джежинского не оказалось рядом с телом царя. Он зло посмотрел в сторону ошалевшей девушки. Ее глаза выражали безумие и страх одновременно. И Дуня засмеялась. Ее яркие белые зубы обнажились, лицо вытянулось в нечеловеческой гримасе, и Стален увидел в ее облике страшного зверя. Не раздумывая ни секунды, он выпустил остаток обоймы Дуне в рот. Голова девушки запрокинулась, тело содрогнулось, и она упала навзничь замертво. Три неподвижных тела лежали рядом друг с другом. Голый царь, одетый Джежинский и Дуня Ермакова, девушка без головы. Стален присел на край кровати, положил рядом пистолет и обхватил голову руками. Мысли понесли его далеко в Тифлис, к первой встрече с Надей, потом в Шушенк, где он обрел свое счастье с ней. Это были лучшие моменты его жизни. Он тогда еще не знал, что его ждет впереди. И если бы он мог заглянуть в будущее, то никогда бы не осмелился на побег. «Это как раз тот случай, когда воля хуже каторги, – подумал Ёсиф. – Что теперь будет со страной, с Надей, с партией Большевиковой?» – голова Ёсифа разрывалась на мелкие кусочки воспоминаний и не могла никак собраться. Он достал из другого кармана брюк трубку и закурил. «Нет, мне надо спешить на помощь моей любимой, в столицу. Прочь сомнения, вперед, товарищ, партия зовет», – Стален решительно встал с кровати, забрал пистолет, уложив его в карман брюк, и направился к выходу. По пути он зажег спичку и бросил в сторону окна. Моментально пламя охватило собой тюль и портьеры, кусая огненными язычками потолок. Он вышел в подъезд и захлопнул за собой дверь. Во дворе дома бойцы уже готовились штурмовать квартиру, расчехляя винтовки, замаскированные под мётлы. Но увидев живого Сталена, тут же встали по стойке смирно, готовые выполнить любой его приказ. Соседи по очереди выбежали на улицу, разбуженные выстрелами. Окно Дуни Ермаковой распахнулось, и языки пламени устремились наружу. Сквозняк распалял пожар. Стален приказал своим бойцам прорываться на виллу Растрелли и при необходимости стрелять в каждого, кто встанет на их пути. В городе зазвенела пожарная каланча, оповещая о пожаре. Все жители города, от жандармов до юнкеров, считали своим долгом лично помочь страждущим и помчались на пожар. Дело попахивало жареным. Предчувствуя бурю, Ёсиф, не привлекая внимания собственных бойцов, свернул с улицы в переулок и, пройдя с километр, смешался с толпой. Двигаясь в направлении, обратном от своих солдат, Стален ощутил небывалый прилив сил. Шаг становился тверже, темп ускорялся, и уже через мгновение Ёсиф оказался внутри огромного количества народа, движущегося, как ни странно обратно к дому Дуни, к пожару. Ёсиф слился с народом. По толпе поползли слухи, что в пожарище горит вся царская охранка, а сам царь – в плену у революционеров. Или наоборот, что царя с семьей уже расстреляли, а дом сожгли, заметая следы, все те же революционеры. Поэтому толпа разделилась надвое, и часть ее двинулась к Вознесенской горке к дому царя, дабы удостовериться лично. Стален пошел с ними. На подходе к Вознесенской горке, их встретила охрана при полном вооружении и боевой готовности. Кто-то из толпы выкрикнул провокационное и чисто мужское изречение: «Бей козлов, спасай царицу», но не найдя отклика, быстро сменил риторику на «Царя покажите, Живаго или мертваго!». Из охранного корпуса выделилась фигура офицера и громко скомандовала: