Ещё более Дикий Запад
Шрифт:
Он замолчал, глядя на то, что творилось в зале. Я тоже поглядела. Одним глазком, а потом решила, что ну его! Нет, этакого разврата и в борделе-то не встретишь.
Опасное место эти дворцы.
Нет, ну вот как можно творить то, чего они творят, перед троном?
– Я осознал опасность, лишь когда он, мой собственный брат, встал передо мной, требуя запретить все то, что кормило город и нас. Он много говорил. Пылко говорил. О цивилизации. Развитии. Естественном ходе вещей.
Надо полагать, впустую говорил.
– О том, что мы ведем себя недопустимо, что мир не готов и дальше терпеть. Что мы эксплуатируем
– Но ты не послушал.
Я бы тоже, наверное, не послушала, заявись кто-нибудь и начни читать нотации. Или там потребуй… не знаю, чтоб я перестала эксплуатировать, скажем, свиней.
Или индеек.
– Я сказал, что он безумен. И что дозволяю ему уйти, но навсегда. А изгнание из города означало смерть. Даже те, кто уходил добровольно, слишком привыкли к Силе, которую он дает. Им приходилось возвращаться.
– И он…
– Бросил мне вызов, – просто ответил Кархедон. – Был бой. И я одержал победу.
– И убил брата?
– Нет. Я убил тех, кого он создал. Там, на площади. И я… я не даровал им любви. Его же заставил смотреть, чтобы он понял, сколь опасное дело затеял.
Сдается мне, что над методами убеждения ему еще работать и работать. Оно, конечно, действенно, да только в нужную ли сторону?
– Я позволил ему уйти. – Кархедон поглядел вниз. – И не только ему. С ним ушли пятеро. А потом появились подобные тебе.
Глава 6,
в которой строятся планы и обсуждаются сны
Милисента спала, свернувшись калачиком в кресле, к счастью, довольно большом. Она подложила под щеку ладони, во сне хмурилась, кривилась, вздыхала и выглядела при этом совершенно беспомощной, отчего вдруг появилось непреодолимое желание защитить ее.
От всего.
От всех.
Желание не то чтобы странное или неожиданное. Но Чарльз просто стоял и смотрел, удивляясь сам себе. Стоял и…
– Думаю, – шепотом произнес Орвуд, – стоит обсудить сложившуюся ситуацию ввиду новых обстоятельств.
И пальто свое на Милли накинул.
И… правильно, в доме сыровато, прохладно, этак и заболеть недолго. Но почему-то было до боли обидно, что у Орвуда пальто имеется, а у Чарльза нет.
– Согласен. – Чарльз заставил себя отвернуться. – Здесь?
– Почему нет. – Некромант прикрыл глаза. – Ее все одно тут нет.
– В смысле?
– Она за гранью.
– И…
– И вмешиваться не стоит. Что бы она ни видела, поверьте, пока она сама с этим не разберется, мы ничего не сможем сделать.
– Что это вообще за… – проворчал Эдди и мрачно взглянул на некроманта. И кажется, не только он.
– Сны… – Тот пожевал губу. – Сны – субстанция до крайности хрупкая. Я читал работы физиологов, полагающих, что сон есть эхо работы разума. Думаю, в чем-то они правы. И образы, которые предстают перед нами во сне, зачастую есть преображенное сознательным или бессознательным представление о мире тварном.
– А можно попроще? – Эдди подошел к сестрице и коснулся головы.
– Если попроще, то разуму нужен отдых едва ли не больше, чем телу. Он запоминает все когда-либо увиденное или услышанное, а после, во сне, осмысляет. Мы же видим лишь некоторые проявления этого процесса; как полагают
некоторые ученые, сугубо физиологического.Эдди проворчал что-то неразборчивое.
– Однако есть и другая точка зрения, о которой вы наверняка слышали. Сны есть то, что увидено душой. Она покидает тело и путешествует… у кого-то дальше, у кого-то ближе.
– Хороший шаман идет своей дорогой, – заметил орк, прислонившийся к стене.
– Интересно, что среди людей весьма редко встречаются те, кому подвластны подобные, скажем так, путешествия. Ясновидцы и предсказатели…
– Мошенники. – Эдди почесал кулак. – Знавал я одного такого провидца… за его голову сотку обещали. Он мне напророчил, что поеду на Восток, стану богатеем и женюсь на благородной. Идиот. Но сотку дали.
Предсказателя стало даже немного жаль.
– Да, аферистов много, но есть и те, кому действительно открыто куда больше. Но ведь вам самому это известно, не так ли. – Некромант поглядел на Эдди, и тот смутился. – В вас много иной крови. А среди орков, насколько я знаю, довольно часто встречаются способные провидцы.
– Нечасто. Хорошего шамана попробуй найди, – вздохнул Эдди. – Небось, когда бы был хороший шаман, он бы упредил.
– Возможно. Я вижу, что ваша связь с материальным миром гораздо слабее, чем моя или вот его. – Орвуд указал на Чарльза. – И полагаю, что вы частенько видите куда больше, чем способны объяснить.
– А Милли при чем?
– У вас общая кровь.
– По папаше только если.
– А ваш отец, он ведь не был в полной мере человеком?
– Полукровка, – буркнул Эдди и поскреб затылок. – Моя бабка была внучкой шамана. А дед – он тоже не совсем чтоб человек. Матушка говорит, во мне всякого намешано, а потому не пойми что и получилось.
– Уверяю, все не так уж плохо. Вам просто, как мне кажется, не хватает знаний. И уверенности в себе, – поспешил утешить Орвуд. – Но возвращаясь к вашему вопросу. Я чувствую, что граница миров истончилась, как бывает, когда кто-то заглядывает за грань. Ваша сестра, во-первых, имеет подходящую кровь, пусть малую часть ее, но все же. Во-вторых, полагаю, во время вашей поездки вы столкнулись с чем-то, что оставило свой след.
– Оно опасно?
– Все в какой-то мере опасно. – Орвуд пожал плечами. – К сожалению, мне дана власть над материей, но не тонким миром. Вот моя сестра могла бы сказать больше.
– У вас и сестра имеется?
– Даже две. – Некромант слабо улыбнулся. – Но они редко покидают поместье. Эва родилась весьма чувствительной. Ей сложно находиться среди людей. А Виктория… впрочем, неважно. То, что я знаю, я знаю от Эвы. И она утверждала, что тот, иной мир начинает представлять опасность, лишь когда ты веришь в его реальность. Тогда она и становится реальной.
– А как понять, верит ли Милли?
– Никак. – Орвуд поглядел на Чарльза. – К сожалению.
– А если разбудить?
– Не стоит.
– Почему? – Чарльз отметил, как хмурится во сне Милисента, как движутся ее губы, словно она беседует с кем-то невидимым.
– Потому что, во-первых, человек не способен вовсе обходиться без сна. Рано или поздно она снова заснет. И чем сильнее будет ее усталость, тем глубже она провалится в тот мир. Во-вторых, я не чувствую опасности.
Последнее нисколько не успокаивало.