Еще о черте
Шрифт:
– Вы, кажется, выразили желание почистить себе сердце, а?
– Н-да... знаете, человек, несмотря на прогресс ума, всё ещё слаб в борьбе со страстями... Но - простите! если я не ослышался, вы предложили мне свою помощь в этом... предприятии?
– Предложил и повторяю - готов служить вам!
– Но ведь это - против вашей специальности?
– удивился человек.
– Э, Иван Иванович!
– воскликнул чёрт, бесшабашно махнув рукой.
– Вы думаете, не надоела мне моя специальность?
– Да?
– Ещё бы! Даже человеку порой надоедает делать
"А что если я приму его помощь?
– думал Иван Иванович.
– Он, наверное, может сделать меня совершенным. Вот будут поражены мои знакомые..."
– Так скажите мне, что вас стесняет?
– настаивал чёрт.
– Но... э... видите ли... ведь это, должно быть, очень болезненная операция?
– Только для твёрдых сердцем, для тех, у кого чувства цельны и глубоко вросли в сердце.
– А я?
– У вас - вы извините, ведь я являюсь как бы доктором, - у вас сердце мягкое, такое, знаете... дряблое, как переросшая редиска, например. Когда я буду извлекать из него стесняющие вас страсти, вы почувствуете то же, что чувствует курица, когда у неё выдёргивают перья из хвоста...
Иван Иванович задумался и, подумав, спросил:
– А позвольте узнать, вы за вашу... услугу потребуете мою душу?
Чёрт вскочил с подоконника на пол и, тревожно махая лапками, заговорил:
– Душу? О, нет! Нет, пожалуйста... мне не надо... Помилуйте?! Куда мне её? Извините! я хотел сказать - на что её мне? Ах, не то, не то! Я хотел сказать...
Иван Иванович смотрел, как чёрт суетился, и чувствовал себя обиженным.
– Я потому спросил об этом, что вообще вами принято...
– Это было раньше, когда существовали здоровые, крупные души...
– Вы как будто пренебрегаете моей душой...
– О, нет! Но я... я просто хочу быть бескорыстным сегодня... И потом, согласитесь, разве мне не интересно видеть совершенного человека?
– Гм... Так вы говорите, что это не больно и не опасно?
– Уверяю вас! При моей помощи достижение совершенства вам совсем ничего не будет стоить... Да вот не угодно ли, извлечём из вашего сердца что-нибудь на пробу?
– П...пожалуй...
– И прекрасно! Что всего более отягощает вас?
Иван Иванович задумался. Очень трудно сказать сразу, которая из наших страстишек любезна нам менее других.
– Нет, уж вы, пожалуйста, начинайте с маленького.
– Мне всё равно... с чего прикажете?
Иван Иванович опять замолчал. Хотя он и часто разбирался в душе своей, но от этого, - а может быть, поэтому именно, - в ней царил полнейший хаос: всё в ней было скомкано, перепутано... и, как усиленно ни ворошил он теперь её содержимое, не мог он найти в ней ни одного чувства определённого, цельного, чистого от посторонних примесей.
Чёрт устал ждать и предложил ему:
– Давайте выдернем из вашего сердца честолюбие: оно ведь небольшое у вас...
– Ну, хорошо!
– сказал Иван Иванович со вздохом, - вытаскивайте его из меня...
Чёрт приблизился к нему и, коснувшись рукой его груди, быстро отдёрнул руку прочь.
Иван Иванович почувствовал острое, но приятное колотьё, похожее на то, каким сопровождается извлечение заноз из пальца.– А ведь в самом деле это не больно...
– облегчённо сказал Иван Иванович.
– Позвольте взглянуть, какое у меня было честолюбие-то...
. Чёрт протянул ему руку, и на ладони её Иван Иванович увидел нечто бесцветное, маленькое, сморщенное, похожее на тряпичку, которой долго вытирали пыль.
Посмотрел Иван Иванович на своё честолюбие и, вздохнув, тихонько сказал:
– А знаете... как вспомнишь, что это всё-таки кусок моего сердца... жалко!
– Не желаете ли, я извлеку из вас и жалость?
– Н-н... как же я буду без неё?
– Какая в ней польза?
– Ну, знаете, это хорошее человеческое чувство...
– Ну, а что вы скажете о злобе?
– Вот эту - вон! Вот эту - к чёрту! О, извините...
– Ничего... не беспокойтесь...
Чёрт снова коснулся груди Ивана Ивановича, и снова человек почувствовал укол. И снова на ладони чёрта лежало что-то, издававшее кислый запах и похожее на тряпочку...
– Н-да, - сказал Иван Иванович, сморщив нос, - вон она какая у меня... в натуральном-то виде...
– К ней много примешано трусости, - сказал чёрт.
– Вон что... гм... Но скажите, пожалуйста, отчего это у всех моих чувств такое... студенеобразное строение? Точно медузы...
– Судьба уж ваша такая, добрейший Иван Иванович, - сказал чёрт и брезгливо сбросил с ладони на пол кусок сердца своего пациента.
– А я себя уже начинаю чувствовать как-то особенно, - сообщил Иван Иванович, прислушиваясь к биению своего сердца.
– Приятно?
– Легче... просторнее стало в груди...
– Продолжать операцию?
– Я... не прочь...
– Что у вас есть ещё?
– Да... разное... вообще всё то, что имеется у людей...
– Гнев, например?
– О, да! Конечно... гнев, да... То есть, собственно говоря, не совсем это гнев... а, знаете... этакая нервозность... раздражение... очень беспокойное чувство!
– Убрать?
– Разумеется! Но только осторожнее, пожалуйста... У меня там всё немножко спутано... Вот, когда вы выдёргивали злобу, я почувствовал, как во мне шевельнулся стыд за неё...
– Это естественно, - сказал чёрт, - даже мне, при виде ваших чувств, стыдно за вас становится... очень уж вы неопрятно содержите сердце-то ваше...
– Что же, разве я виноват в этом?
– возразил Иван Иванович.
– Ведь сердце - не зубы: его щёткой с мелом не вычистишь...
– И в этом есть правда... Ну-с, так я оперирую?
– Я готов...
И третий раз чёрт коснулся своей рукою груди Ивана Ивановича.
Но когда он отдёрнул её - на руке у него оказалась целая груда какой-то легковесной и совершенно неопределённой мешанины. Она не имела никакой формы, пахла чем-то затхлым и была окрашена в два цвета: в тот зеленовато-серый, который свойствен недозрелым плодам, и в тот тёмно-бурый, который они принимают, когда загниют.