Еще один день

– Кто в этом гробу? – едва выговаривая слова, спросила она, и Остудин заметил, как расширились ее темные зрачки.

– Сын моего заместителя Саша Кузьмин. Ты его знала?

Зов Севера

Начальником Таежной нефтеразведочной экспедиции Роман Иванович Остудин стал два года назад. До этого работал начальником цеха бурения на одном из нефтяных промыслов Поволжья и о Сибири знал только понаслышке. Его жена Нина была учительницей английского языка, и занимаемое положение вполне устраивало обоих. Им казалось, что оторвать их от родной земли невозможно, настолько они приросли к ней. Но когда в Сибири стали открывать одно месторождение нефти за другим и конторы бурения начали расти там как грибы, в таежные дебри хлынули буровики со всех концов страны. Из Поволжья на берега Оби поехали целые бригады. Бродяжий зуд задел и Остудина. Но ему не хотелось заниматься эксплуатационным бурением. Он всегда считал его вторичным, ведь промысловики идут по пятам геологов. Остудин был честолюбив и самоуверен.

В студенческие годы ему снились сны, в которых он видел себя удачливым геологом, открывателем крупных месторождений нефти. Однообразная работа буровика вытеснила их из памяти. Но однажды сны напомнили о себе. Подписывая собравшемуся в Сибирь бурильщику Тимофею Евстигнееву заявление на увольнение «по собственному желанию», он вдруг ощутил острую зависть к нему.

– Стало быть, в Сибирь? – спросил Остудин и устремил свой взгляд куда-то вдаль, мимо Евстигнеева.

Ему вдруг представились бескрайние леса, маленькие и аккуратные деревянные поселки с широкими, заросшими травой улицами, и высокие пирамиды буровых вышек рядом с ними. Люди открывают там новую страницу в истории освоения огромного края. Они живут совсем другими заботами, думают совсем не о том, о чем каждый день болит голова у него. И Остудин впервые ощутил, что в его устроенной жизни чего-то недостает.

– В Сибирь, – медленно ответил Евстигнеев, удивившись неожиданной перемене в настроении начальника.

– А что, и в Сибири люди живут. – Остудин задумчиво протянул бурильщику заявление со своей резолюцией.

Тимофей Евстигнеев ушел, легонько прикрыв дверь. Открыл широко, а уходя, именно прикрыл. Бережно и неторопливо, словно боялся лишним шумом спугнуть неожиданные мысли, которые совсем не случайно нахлынули на Остудина. Он встал, прошел к двери, выглянул в коридор. Бурильщика там уже не было. Остудин закрыл дверь и подошел к окну. Холодный ветер срывал с деревьев последние листья и гнал их по тротуару. Они липли к мокрому асфальту, залетали под колеса проносившихся мимо машин и летели дальше. Остудину почему-то подумалось, что в Сибири сейчас лежит ослепительный мягкий снег и вездеходы режут его тяжелыми гусеницами, пробиваясь через тайгу к буровым. Ему вдруг жутко захотелось в Сибирь, но внутренний голос осадил, злорадно шепнув: «Евстигнееву хорошо, он – холостяк. А у тебя жена, дочка… Надо бы поговорить с Ниной. Но вдруг она воспротивится, и тогда на мечте придется поставить крест. А может, не советоваться с ней, а послать письмо, подождать ответ? Придет конкретное предложение, тогда и поговорить с женой?..»

С этими мыслями Остудин ходил несколько дней. А потом сел и написал письмо в объединение «Сибнефтегазразведка». В нем сообщил свои биографические данные, занимаемую должность и попросил ответить, нужны ли такие специалисты, как он, в геологии. Месяц шел за месяцем, ответа не было. Остудин решил, что подходящего ему места нет, а предлагать должность бурового мастера там постеснялись. Однако через полгода из Сибири пришла телеграмма за подписью начальника объединения Батурина. В ней было всего восемь слов. «Можем предложить должность начальника нефтеразведочной экспедиции. Согласие телеграфируйте».

Остудин нашел телеграмму в почтовом ящике, возвращаясь с работы. Нины еще не было дома. Вместе с дочкой Ольгой, которую она сама брала из детского сада, они, очевидно, зашли в магазин за продуктами. Остудин перечитал телеграмму несколько раз, повертел в руке, осмотрел с обратной стороны, словно старался найти в ней скрытый смысл. Он не поднялся со стула даже тогда, когда услышал, как Нина пытается открыть ключом дверь. Войдя в квартиру, она сразу заметила, что с мужем что-то случилось.

– Что с тобой? – спросила она, протягивая ему сумку с продуктами.

Вместо ответа Остудин показал ей телеграмму.

– Ты что, писал им? – быстро пробежав глазами текст, она с удивлением посмотрела на мужа.

– Писал полгода назад. Я уже забыл об этом, а они вот прислали телеграмму. – Остудин виновато развел руки.

– Раздень меня, – сказала Нина.

Он помог ей снять пальто, повесил его в шкаф. Она взяла сумку, отнесла ее на кухню. Пока Остудин помогал дочке раздеться, Нина собрала на стол.

– Ну и что же ты думаешь делать? – спросила она, когда они сели ужинать.

– Не знаю, – ответил Остудин и посмотрел на жену, стараясь определить ее реакцию. – Неожиданно как-то. Я не предполагал, что дело обернется так серьезно.

Он знал, что Нина была домоседкой. Ей нравилась их квартира, нравился поселок, в котором они жили, в школе среди учителей у нее было много подруг. Роман Иванович смотрел на жену, сидевшую перед ним за столом в новой кофточке, на ее модную прическу, сделанную вчера у знакомой парикмахерши, и думал, что она никогда не расстанется ни с уютом, ни с подругами, ни с маленькими, но надежными связями, помогающими жить не хуже других. Зачем ей Сибирь с ее снегами, завывающими метелями, с домом, в котором может быть и холодно, и не всегда светить электричество?

Нина отодвинула тарелку, положила ложку на стол и подняла на него глаза. «Ну вот и все», – решил Остудин и нагнулся к своей тарелке. Он начал лихорадочно соображать, чем соблазнить Нину в Сибири. Теперь он уже был твердо уверен в том, что поедет в «Сибнефтегазразведку» при любых обстоятельствах, что ни за что не упустит такой шанс, но не хотел, чтобы его отъезд осложнял семейные отношения.

– А знаешь, Роман, – сказала Нина с особенной интонацией в голосе, которую он у нее еще никогда не слышал, – по-моему, предложение лестно. Стать начальником экспедиции в тридцать два года весьма престижно. Может, махнем в Сибирь, а?

Он молча взял в руку ее узкую, еще не успевшую отогреться с улицы ладонь, поднес к губам и поцеловал. И увидел счастливый, почти детский восторг в ее глазах.

Утром Остудин телеграфировал Батурину свое согласие. Сообщил, что увольняется с сегодняшнего же дня, но просил дать на завершение всех формальностей две недели. Думал, что при увольнении у него могут возникнуть осложнения. Он хоть и небольшой, но начальник, ему надо подыскивать замену, согласовывать ее с кем надо, что-то там утрясать… А если вмешается партком, дело затянется совсем надолго. Сразу же спросят, почему ни с кем не посоветовался, никого не предупредил… Но, к его удивлению, кое-кто даже обрадовался тому, что он уходит. Желающих занять его должность оказалось более чем достаточно.

Честно говоря, такой оборот дела даже немного обидел Остудина. Его постоянно хвалили на собраниях и прочих производственных обсуждениях, а когда дошло до проверки истинного к нему, Остудину, отношения, расстались без тяжелого вздоха. Впрочем, так бывает почти всегда. «Что ж, – подумал Роман Иванович, – была без радости любовь, разлука будет без печали».

Нищему собраться – только подпоясаться. Сложила Нина в средней величины чемодан необходимые на первое время пожитки, окликнула мужа:

– Слушай, отец, разные там плошки-поварешки, думаю, не нужны? Все-таки не рядовым работником едешь, наверное, к твоему приему подготовятся. Твой предшественник был же как-то устроен.

– Да ты что? – удивился Остудин. – Неужели мы там этого добра не купим? – Он посмотрел на кастрюли и добавил: – Тащиться с таким барахлом на Север – люди засмеют.

– Кто его знает? – оглядывая кухню, сказала Нина. – Поезда на Север не ходят. Может быть, там люди охотничьими котелками обходятся?

Остудин искренне рассмеялся. Он подошел к жене, обнял ее за плечо, поцеловал в голову: