Ещё один поцелуй
Шрифт:
Я замерла, отлепила мобильник от уха и вытаращилась на имя на экране. Дьявол, я разговаривала не с тем Маккейном. Даже не заметила заглавную букву Р на дисплее!
– Сильвер? Сильвер! Не вздумай отключаться! – Райан надрывался – парня можно было услышать, даже не прикладывая телефон к уху.
Я невольно улыбнулась: голос Райана всегда успокаивал меня, но потом я вспомнила, что жутко злюсь на друга детства и нахмурилась.
– Если ты еще не заметил, то я больше не разговариваю с тобой.
– Серьезно? А сейчас что делаешь?
– А… это Райан, – вмешался Чао. – Передавай ему привет!
– Ничего не скажу предателю, –
– Эй, Силли-Вилли, ты еще здесь? – спросил Райан ласково и мягко.
При упоминании глупого прозвища, которым он одарил меня в детстве, пришлось судорожно сглотнуть ком в горле.
– Нет, – прошептала я.
Райан рассмеялся, и его смех был… счастливым, что меня одновременно завораживало и раздражало. Мы похожи друг на друга во многих вещах, прежде всего, в том, что оба злились на жизнь. У каждого имелась своя причина, однако гневаться на что-то сообща – все же лучше, чем дуться на мир в одиночку.
У нас много общего, включая неуклюжий первый поцелуй, который закончился столь же неловко, как и начался, зато мы раз и навсегда уяснили, что наши чувства – чисто платонические.
Мы всегда были очень близки. Как люди. Как друзья. Мы любили друг друга очень запутанным и странным образом, который был понятен только нам двоим. Ну а иногда даже нам он не был понятен, хотя, в конце концов, хорошие вещи в жизни не всегда нужно постигать.
Но поскольку я хорошо знала Райана, его счастливый смех огорошил меня.
– Сильвер?
– Да?
– Мне очень жаль, – сказал он.
Я отложила палочки в сторону.
– Я скучала по тебе, безмозглый дурак, – нарочито грубо рявкнула я. – Почему ты просто исчез?
Райан тяжело вздохнул. Но его голос по-прежнему был счастливым.
– Последние месяцы выдались довольно бурными, – признался он.
– Это оправдание за внезапное исчезновение? – Я усмехнулась.
– Нет. Но ты была в Лас-Вегасе по работе. Не хотелось тебя беспокоить. Кроме того, ты ясно дала понять, что будешь заниматься своими делами и не захочешь слушать мое нытье по поводу Айви Редмонд.
– Вот это совсем другое дело! – воскликнула я, и красная бумажная лампа с золотой кисточкой, похоже, даже мигнула при моем возгласе. – Если лучший друг, умирая…
– Но теперь ты явно преувеличиваешь.
– …с десятью пулями в теле…
– Была только одна.
– …лежит в коме…
– Я просто был под наркозом.
– …под покровом ночи…
– Мы летели дневным рейсом.
– …сбегает в гребаную глушь…
– Канада не такая уж глухомань.
– …тогда я, черт возьми, хочу все знать! – крикнула я. – Я привыкла к твоим взбалмошным поступкам, но эта выходка даже хуже, чем та, когда в пятнадцать лет ты любой ценой хотел попасть на рок-фестиваль, и нам пришлось украсть машину твоей мамы, а тачка застряла на полпути.
Райан помолчал и смущенно пробормотал:
– Но это было довольно эпично.
– Да, – согласилась я. – Но я хочу и должна надрать тебе задницу прямо сейчас. Кстати, твой песочный пирог-куличик был дерьмовым на вкус!
– Что?
– Ты понял меня, дружочек. – И с этими словами я дала отбой. Вот так просто. Я была в бешенстве, сердце неистово колотилось, будто я пробежала марафон.
– Разогреть лапшу? – спросил Чао и покосился на мою тарелку.
– Не надо. – Я сгребла лапшу
с курицей в кучку, пока телефон снова не загудел. Я съела порцию и подождала, пока Райан не сдастся, но парень не отступал: мобильник пищал без умолку.– Что такое? – наконец прорычала я в динамик.
– Я сказал, не отключайся! Слышишь?
– Ты настойчивый как телефонный мошенник.
– Сильвер!
– Райан, – передразнила я.
– Я все исправлю, – сказал он, умудрившись говорить одновременно с бодрыми и раскаивающимися интонациями.
– Ах… и как же? Пришлешь новую порцию эмодзи в виде панды?
– Нет. – Он глубоко вздохнул, и его следующие слова ошарашили меня так, что по спине побежали мурашки. – Папа говорил, у тебя затишье с работой. Прилетай в Канаду. Сначала в отпуск, а если понравится, то я помогу тебе найти что-нибудь стоящее.
Прескот
Новая Шотландия
– Прескот Леон Максимилиан ван Клеммт-Блумсбери, не могли бы вы объяснить, что это такое?
Я вздрогнул, когда «Новости Новой Шотландии» приземлились прямо на мою тарелку с глазуньей.
– Мой завтрак? – пробормотал я и проглотил кусочек бекона, глядя на отца.
Он сверкнул на меня линзами очков без оправы. В простом сером костюме и с седеющими волосами он выглядел как налоговый консультант. Иногда мне казалось, что он предпочел бы быть простым бухгалтером, нежели принцем Филиппом Блумсбери, потенциальным королем Новой Шотландии.
– Прескот, – строго сказал отец, и одним лишь взглядом ему удалось заставить меня почувствовать себя четырехлетним ребенком: глупым и с липкими пальцами, хотя ни то, ни другое больше ко мне не относилось. Хотя…
В общем, я тайком вытер пальцы о футболку и посмотрел на крошечное пятно от джема, которое осталось на одежде. Ладно, плевать.
– Прескот! – повторил отец еще более резким голосом, и мой сонный мозг был в шаге от того, чтобы взорваться.
Вздохнув, я поднял глаза.
– Прескот – крайне дурацкое имя, которое вы дали мне при рождении. Одному Богу известно, почему вы его выбрали. Нет, наверное, даже Господь не знает, – размышлял я вслух, вытаскивая газету из тарелки с завтраком.
Отец проигнорировал мою болтовню.
А мне не нужно было даже читать свежую прессу, чтобы понять – что или, вернее, кто красовался на первой странице местных газет. Я уже видел все в интернете сегодня утром. К счастью, папа до сих пор думал, что «Инстаграм» не имеет прямого отношения к таблоидам, поэтому отцовский гнев всегда настигал меня с задержкой. Благодаря этому я смог морально подготовиться к очередной взбучке.
– Катастрофа, – кратко сказал папа, и его залысины стали еще сильнее видны при ярком солнечном свете, озаряющем столовую. – Ради всего святого, зачем ты…
Грохот резко распахнувшейся двери прервал его речь.
Люстра зазвенела, а кофейные чашки задребезжали на блюдцах. В комнату ворвалась моя сестра Пенелопа. Светлые волосы девушки струились по спине, как золотой водопад, а ноги в обтягивающем костюме «Александр Маккуин» казались просто бесконечными.
– Папа! – воскликнула Пенелопа, и все в ней, начиная от золотого блеска волос и заканчивая слегка судорожной дрожью в голосе, казалось настолько идеально поставленным, будто она практиковала эту сцену целое утро. – Ты видел, что сделал Скотти?